– Я толком не знаю, – он уткнулся в телефон, – Гугл наверняка знает. Можешь его спросить. …Вот и все дела. Он не знает, а Гугл знает! В сценарии – Тонечка глянула на закрытый ноутбук, – герой в такой ответственный момент непременно перекосился бы, а героиня всё сразу поняла. Но нет! Герой не перекосился, и героиня не поняла. – Буди Родиона, и пойдёмте завтракать. Сейчас я только Насте с Данькой позвоню, они наверняка тоже ещё не завтракали. – Ефим Давыдович, – вдруг сказал её муж, не отрываясь от телефона. Почему-то время от времени он так называл жену! – А чего ты вчера весь вечер был такой кислый? Как будто крыжовнику налопался? За этот крыжовник и за Ефима Давыдовича она готова была простить ему всё, что угодно, правда! Она уже почти бросилась к нему – обнимать и рассказывать! – но остановила себя. Тот человек из ФСБ сказал, что должен быть уверен в благоразумии Германа. Что ничего ужасного произойти не может, она просто должна молчать и наблюдать за окружающей обстановкой и в случае чего сигнализировать! И она просто подошла и поцеловала его в макушку. – Ты мне ничего не рассказываешь, – заявила она. – И я тебе не буду. – Это правильно, – согласился он. – Станем жить как нормальные супруги нашего возраста! Я могу переехать в соседнюю спальню, хочешь? – Нет, – проговорила Тонечка. – Не хочу. Он долго и с удовольствием мылся, брился и одевался, потом пошёл в смежную комнату и там провозгласил во весь голос: – Утро красит нежным светом стены древнего кремля! Вставай, поднимайся, рабочий народ, последний парад наступает… Про парад он договорил уже тише, а потом выглянул и поманил Тонечку. – Что? – Иди, иди, посмотри!.. Она зашла в мальчишкину комнату. Здесь было холодно, окно открыто. Вся одёжка аккуратно сложена на стуле, под стулом ботинки. Мальчишка спал, укрывшись почти с головой, только сопел торчащим из-под одеяла носом. На столе лежал альбом, рядом огромная коробка карандашей с запорожцами на крышке, всё прибрано, всё на местах. Герман держал в руках второй альбом, распахнутый, и рассматривал рисунок. Тонечка подошла и тоже заглянула. …Над рекой плыли воздушные шары – много. Они были огромными, весёлыми и невесомыми! Их огромность и выпуклость чувствовалась так, что Тонечке показалось, будто она слышит сипение газовой горелки! Храм на том берегу реки едва угадывался и словно скреплял небеса и землю. – Мы вчера видели, – одними губами сказала она Герману. – Воздушные шары над обрывом. Он с изумлением посмотрел на холмик из одеяла, под которым спал мальчишка. – Может, он гениальный художник?.. Тонечка радостно покивала: пожалуй, так оно и есть! Они аккуратно перевернули страницу. И увидели странное существо, похожее одновременно на собаку и крошечного тонконогого оленя. У существа были влажные глаза, кожаный нос и раскинутые почти прозрачные уши. Оно смотрело вопросительно и как будто немного с обидой. Оттого, что всё это было нарисовано карандашами, цвета казались приглушенными, неяркими и от этого особенно естественными. – Представляешь, – прошептала Тонечка. – Это мальчишка из детдома всё нарисовал! Его нужно учить, Саш. Герман закрыл альбом, аккуратно вернул его на место и погладил Тонечку по голове. – Ты хороший человек, Тоня, – сказал он с тоской. …Ему слишком много предстоит ей объяснить! Слишком многого она о нём не знает, и это пугало его и мучило, а он не привык страдать и бояться. …И вот ещё: он не собирался посвящать в подробности своей жизни никого и никогда. Этих подробностей никто не должен узнать, даже самые близкие! Впрочем, о родителях речь не шла, а других близких у него не было. Таких, с которыми имеет смысл обсуждать жизнь!.. Тонечка тоже не должна узнать, но всё сложилось так, что ей придётся. И что будет с ней, с ними обоими после этого, он не знал. Между тем его жена растолкала мальчишку и велела собираться на завтрак. Тот сидел на постели, завернувшись по шею в одеяло, с ошарашенным видом и таращил сонные глаза. – Ты всю ночь рисовал, что ли? – спросила Тонечка. – Вот я не понимаю этой моды – сидеть по ночам! Настя по ночам текст учит, Данька читает, этот рисует! Что хорошего? – Не, я не всю, – пробормотал Родион, который залёг на кровать, только когда за окнами стало сереть и подниматься небо, стало быть, часа два назад. – Нам очень понравились шары, – сказал Герман в дверях. – И собака, – поддакнула Тонечка. Родион просиял, даже спутанные волосы надо лбом зашевелились. – Что, правда? Взрослые смотрели на него как-то странно, жалостливо, что ли. Он не понимал, почему. Сейчас, сию минуту, его жизнь была прекрасна и ослепительна – он рисовал, вкусно ел, спал в своей собственной комнате, совершенно один, без соседей! Да ещё вчера Александр Наумович сказал, что договорился с директрисой и он до конца каникул может побыть у них! А там… Там посмотрим! Может, они не знают, когда каникулы заканчиваются! И он тогда ещё побудет. И порисует, и поест. И посмотрит на красивую Настю… И её нарисует тоже. Они вышли из номера все втроём, как будто у них семья, мама, папа и сын, и Родиону вдруг захотелось нарисовать семью. Не взрослых и ребёнка или нескольких детей, а – семью. Чтоб было понятно, что они вместе, и будут вместе всегда, и это их единственное возможное и правильное положение. И он стал думать, как нарисовать так, чтоб было понятно про семью. Пухленькая горничная в сером форменном платье попалась им навстречу. Родион взглянул и отвёл глаза – по какой-то непонятной чистоплотности он стеснялся в присутствии таких девиц почти до слёз. Платье было девушке маловато, полные ножки в сетчатых чулках слишком выставлены, бюст слишком поднят, губы слишком сочны. Она обстреляла глазами всех троих и улыбнулась Герману. – Я могу у вас убраться?.. – Да, конечно, – на ходу сказала Тонечка. Родион посмотрел на неё, заметила или нет, как девица улыбалась её мужу? Тонечка была безмятежно спокойна, и Родион понял, что ничего она не заметила. Он был человеком исключительно опытным – в детдоме воспитательницы то и дело смотрели сериалы про любовь и измены – и знал, что вот такие, с ногами и губищами, всегда уводят чужих мужей. Он не хотел, чтобы у Тонечки увели мужа, и решил, что должен её защищать и быть бдительным. Тут он подумал, что не знает, какая жена у его дядьки, вдруг противная?.. И вдруг она не захочет, чтоб Родион с ними жил? И придётся возвращаться в детдом! Правда, всего на год, там ему стукнет восемнадцать, и он получит государственную квартиру… И ещё он подумал, как приедет к Тонечке и Саше в Москву – вот они удивятся!.. И Настя, скорее всего, удивится тоже… Завтрак был по-прежнему шикарный, всего полно. Родион никак не мог понять, почему люди приходят и жеманятся – едят листик салата и ложку творога, когда можно съесть сколько угодно и никто не остановит!.. Вот, например, Тонечка! Взяла прозрачный ломтик копчёной рыбы, несколько кусочков вонючего сыру и воды с лимоном! А рядом и колбаса, и сосиски, и блинчики, и жареная картошка – да, да! – и оладьи, и буженина, и омлет! И повар в колпаке жарит яичницу, прямо здесь же!.. И можно подойти и сказать… – Мне с ветчиной и сосисками, – сказал он солидно. Повар, должно быть, года на три старше его, поднял глаза и уточнил: – Из двух яиц? Или из трёх? …Что за вопрос, конечно, из трёх!.. – Как ты думаешь, он всё это съест? – спросил Герман, наблюдавший за мальчишкой издалека. На тарелке у того уже была огромная гора. Тонечка оглянулась: – Пф-ф-ф! – фыркнула она. – Он три раза по столько съест, вот увидишь! Позвала официанта и попросила: – Поставьте, пожалуйста, ещё два прибора, сейчас обезьяны прискачут. – Обезьяны? – уточнил официант, и они улыбнулись друг другу. Вскоре явились Настя и Даня – Родион в это время ел, сгорбившись над тарелкой, как кот над пойманным мышом, зорко глядя по сторонам, чтоб не отняли. – Приятного! – провозгласила Настя. – Мам, привет, дядь Саш, привет! Здравствуй, Родион.