— Что ты имеешь в виду? — А то, что они не побрезгали бы алмазами, которые лежат у меня в кармане. Их там тысяч на двести пятьдесят — триста. ГЛАВА 3 Радость человека, потерявшего двадцать тысяч франков золотом. — Жозеф становится сапером поневоле. — Белый в рабстве у чернокожих. — «Хижина дяди Тома» навыворот. — Что думает парижанин, когда на него надета колодка раба. — Опасность поджога. — Пролом. — Стена обрушилась. — Военная хитрость. — Какую пользу может принести беглецам кусок горящей пакли, если его сунуть лошади в ухо. — Александр и его двойник. — Опять Сэм Смит. — Триста тысяч франков? — воскликнул Жозеф подскакивая. — Что ж вы с ними сделаете? — Я? Ровно ничего. Эти драгоценные булыжники нужны мне, как паралитику ходули. — Уж не нашел ли ты сокровище кафрских королей? — А что ты думаешь? Вполне возможно. — Вот здорово! — заметил Жозеф. — Вы потеряли двадцать тысяч, — вот вам возмещение. — Двадцать тысяч? С чего вы взяли? — Я не взял, это у меня взяли… — Ах, вот что?! Это те деньги, которые я получил в Нельсонс-Фонтейне за свой участок? Бедный Жозеф! Я не однажды раскаивался, вспоминая, что взвалил на вас эту лишнюю тяжесть. Очень рад, что какой-то добрый малый освободил вас от ноши… — Доврый малый? Да я этому мерзабцу… Смешно подумать… — Что кажется вам таким смешным? Наше положение? — Я не о том! Но этот мерзабец, который меня овборобал, чертобски похож на бас. Ну как дбе капли боды. Уж бы избините меня, месье Александр! — Э-ээ! Тогда я все понимаю!.. Этот болван, которому я вчера оказал кое-какую помощь, встречался с тем мошенником, которому природа подарила сходство со мной, и он принял меня за того… — Ошивиться бполне бозможно, месье Александр. Уберяю бас. — Да я на него не сержусь. Тем более что он очень благородно поступил в отношении нас. У тебя револьвер есть? — И заряженный, — ответил Альбер. — Отлично! А у вас, Жозеф? — У меня только этот топор. — Пока довольно. Эге, дело плохо! Жозеф, смотрите в оба! Наружный забор поддался натиску, и нападающие, победоносно крича и рыча, ворвались во двор, в глубине которого стояла конюшня. — Ну, воевать так воевать, — непринужденно сказал Александр. — Альбер, ты сейчас не очень крепок. Ты будешь прикрывать наш отход. — Мы, стало быть, попытаемся уйти? — И уйдем. Или ты имел в виду поселиться здесь навсегда? — Ничуть. — Значит, слушай меня! Сделай-ка предупреждение вот этому молодчику. Де Вильрож выстрелил. Один из нападавших свалился: разрывная пуля снесла ему полчерепа. — Убедительно! — И возражений пока не слышно. — Верно. Значит, они заколебались. Продолжай переговоры в том же духе. А мы с Жозефом пока проложим дорогу. Не убивай их слишком много. И береги пули. Помни, эти люди уверены, что делают доброе дело. Им кажется, что они освобождают землю от злодея. Они не знают, что я на него только похож. — Мне бы хоть одним глазом увидеть этих проклятых буров! — Они, видимо, больше не хотят иметь дела с тобой… Попробовали, и довольно! Теперь они будут осторожны!.. Александр поддерживал этот добродушный разговор, но вместе с тем не оставался без дела. Он быстро оседлал обоих рослых коней, которые действительно принадлежали бурам. — Эти звери должны быть чертовски выносливы, — сказал он. — Ты сядешь на одного, я — на другого. Таким образом, Корнелис и Питер смогут преследовать нас только на слабых клячах, которые скоро сдадут. Двойная выгода для нас, и мы должны ее использовать. Что касается вас, Жозеф, вы сядете на этого большого гнедого коня. По-моему, он должен мчаться, как ураган… Что нового, Альбер? — Ничего! Крикуны заколебались. Они размахивают кулаками и горланят, но подойти близко никто не решается. — Хорошо. Остается девять лошадей. Они нам и проложат дорогу, когда надо будет. Увидите картинку! А пока, Жозеф, мы с вами немножко займемся саперными работами. Вы в саперах служили? — Нет, месье Александр. — Ничего. Это не так трудно, сейчас увидите. Смотрите, сколько здесь всякого инструмента: лопаты, кирки, топоры, даже пилы. Хватит на пятьдесят человек… Кстати, ведь у вас у обоих нет ни гроша за душой. А никто не знает, что может случиться. Сделайте мне удовольствие, возьмите у меня хоть по пригоршне этих камней, которые обрывают мне карман. В случае надобности их всегда можно обратить в мясо, хлеб и виски… И без церемоний, пожалуйста. Это наше общее. Вот так. А теперь мы с вами, Жозеф, разошьем несколько бревен, из которых сложены эти стены, но оставим их пока на месте. Будет достаточно легкого толчка, и они повалятся. — Понимаю, месье Александр. Если эти сболочи подойдут влизко, мы им оврушим стенку на голобы, а сами — на коней и бскачь. — Вот именно! Вы прирожденный сапер и хорошо понимаете в военном дело… Итак, за работу!.. Покуда Жозеф, ловко работая топором, подрубал вкопанные в землю столбы, Александр, вооружившись пилой, осторожно распиливал венцы. Ширина пролома могла бы равняться примерно трем метрам. Но вся подрезанная часть стены должна была в нужную минуту рухнуть сразу. Альбер давно знал удивительную физическую силу своего друга, но ему все же казалось непостижимой огромная работа, которую проделывал Александр, и он это сказал. — Еще бы! — заметил тот. — За последнее время я здорово привык к тяжелому труду. — Это как же? — Да ведь с тех пор, как мы так неожиданно расстались на Калахари, мои хозяева не давали мне сидеть сложа руки. — Твои хозяева? — Мы все время болтаем и болтаем, и я еще просто не успел рассказать вам о моем рабстве. — Ты был рабом? Ты? — Как самый обыкновенный уроженец этой солнечной страны. Несмотря на мою белую кожу и европейское происхождение, я носил на шее колодку, так называемое «бревно рабства». Противная штука и противная работа! Да еще чамбок впридачу. — Но это возмутительно! Это неслыханно! — Совершенно неслыханно и совершенно возмутительно, и все-таки верно. Мое счастье, что хозяева у меня были чернокожие. Если бы это у белых, я бы давно умер. И я прямо-таки счастлив, что избавил от ужасов рабства тех бедных бушменов, которых португальские мулаты гнали на продажу, как скот. — Тебе известно, что эти мулаты подохли? — Туда им и дорога! Во всяком случае, дорогой мой Альбер, твой друг Александр Шони, бывший парижский щеголь, завсегдатай театральных премьер, член многих клубов, бывший помещик, попал в рабство к неграм, носил для них воду, толок для них просо и сорго, варил для них пиво, прислуживал их хозяйкам, нянчил их детей. Но пока оставим это. Я вам расскажу подробно в другой раз. Кажется, неприятель переменил тактику! — Верно! Раньше они шли открыто, а теперь прикрываются фашинами[108] из хвороста. — Да, вижу! Эти чучела хотят сложить весь свой хворост у нас под стенками и поджечь. Они мечтают зажарить нас. Нет, ребята, погодите! Мы и сами с усами! У вас все готово, Жозеф? — Готово, месье Александр. Только пальчиком толкнуть. — Слушай, — сказал Альбер, — у меня руки чешутся пострелять. Я бы все-таки уложил хоть несколько человек! — Зачем? Пусть их. Через несколько минут они все равно будут считать, сколько у них переломано ребер. Раззадоренные молчанием маленького гарнизона, наступающие стали смелее; более храбрые увлекали колеблющихся. Потрясая в воздухе охапками хвороста, довольно значительная группа подошла к деревянной стене, как раз к тому месту, где был подготовлен пролом. Они приближались потихоньку. Тем временем другая группа подходила с противоположной стороны и страшно шумела, желая, по-видимому, отвлечь внимание осажденных. Затем они без всякого предупреждения подожгли хворост. Заставить задохнуться в дыму и сгореть живыми трех человек, которым нельзя было предъявить никакого обвинения, было для них делом самым обыкновенным. И дым уже стал пробиваться сквозь щели. Лошади пришли в беспокойство. — Ну вот! — сказал Александр. — Мы готовы! — одновременно отозвались Альбер и Жозеф. — Берите каждый по коню. Привяжите их друг к дружке веревкой подлинней и поставьте перед проломом.