– Тогда с кем же мне тебя сравнивать? – Вулф оттолкнулся от стены и шагнул ко мне. Я по-прежнему стояла к нему спиной и слышала, как под его шагами раздался хруст сена. Сделав глубокий вдох, я закрыла глаза и, когда он обхватил меня сзади за талию, отдалась наслаждению от его прикосновений. – С людьми, – прошептала я. – Я не могу сравнивать тебя с людьми. Таких, как ты, больше нет, – искренне сказал Вулф, касаясь губами моей шеи. К низу живота прилил жар, и я задрожала от удовольствия, начавшегося с затылка и затопившего меня до кончиков пальцев. – Она твоя, – прорычал он мне на ухо, покусывая мочку. – Что? – Лошадь. Она твоя. Эта конюшня моя. Вся эта земля на протяжении трех миль от коттеджа наша. Конюшня принадлежала предыдущему владельцу. Он забрал лошадей, когда продал ее моим родителям. – Его умершим родителям. Как же мало я знаю о нем. Сколько он от меня скрывает. – До свадьбы я не хотел дарить тебе свадебный подарок. Но потом понял, что ты достойна намного большего, чем бриллианты. Я повернулась и уставилась на него. Я понимала, что нужно его поблагодарить. Обнять. Поцеловать. Любить еще сильнее за эти старания, которые нелегко ему дались – теперь я это знала. Меня напугала идея любить его без утайки, так как ему была известна каждая деталь моей жизни, тогда как я ничего о нем не знала. Возможно, чтобы любить человека, совсем не обязательно знать его. Нужно лишь понимать его сердце, а сердце Вулфа было намного больше, чем я предполагала вначале. Он смотрел на меня в ожидании ответа. Но когда я открыла рот, из него вылетели неожиданные слова: – Нельзя оставлять ее здесь. Ей будет одиноко. Мгновение он просто молчал, а потом закрыл глаза и, прижавшись ко мне губами, прислонился своим лбом к моему. Вулф вздохнул, и между моих губ просочилось его теплое дыхание. – И почему ты такая сердобольная? – пробурчал он мне в рот. Я вцепилась в воротник его куртки и притянула к себе, чтобы поцеловать. – Мы отвезем ее куда-нибудь в пригород Чикаго, где ты каждую неделю сможешь ее навещать. Где будет много лошадей. И сена. И скотоводов, которые за ней присмотрят. И которые будут держаться от тебя подальше. Уродливые скотоводы, – добавил он. – Без зубов. Я засмеялась: – Спасибо. – Как ее назовешь? – спросил Вулф. – Артемида, – ответила я, откуда-то зная ее имя до того, как оно пришло мне в голову. – Богиня дикой природы. И правда подходит. – Вулф заботливо поцеловал меня в нос, в лоб и в губы. Мы пили пиво, а я, сев на сено рядом с Артемидой, ела брауни. За последние несколько дней я питалась активнее, чем за весь предыдущий месяц. Ко мне вернулся аппетит, и это был хороший знак. – Я хотел стать адвокатом с тринадцати лет, – сказал Вулф, и у меня перехватило дыхание. Он доверился мне. Открылся. Это был огромный шаг вперед. Это было всем. – Мир – несправедливое место. Он не воздаст тебе должное за хорошее поведение, порядочность и нравственность. Но за талант, энтузиазм и хитрость – да. Эти качества не всегда положительны. И ни одно из них, даже талант, не является добродетелью. Я хотел защищать нуждающихся, но чем больше работал над судебными делами, тем сильнее понимал, насколько коррумпирована эта система. Становиться адвокатом в надежде восстановить справедливость – все равно что стирать пятно от кетчупа с окровавленной рубашки человека, которого пырнули ножом пятьдесят раз. Поэтому я пошел выше. – Ты поэтому так одержим правосудием? – Потому что твой отец лишил меня моего отца. Я понимаю, что твое детство было безоблачным. Я даже уважаю твоего отца за то, что он отправил тебя в пансион и отдалил от созданного им бардака в Чикаго. Но я вырос в этом бардаке. Мне пришлось в нем выживать. Он оставил мне шрамы и причинил зло. – Как ты поступишь с моим отцом? – Я его уничтожу. Я сглотнула. – А со мной? Как поступишь со мной? – Спасу. Немного погодя я осоловела от пива и сладкого и, положив голову на грудь Вулфа, закрыла глаза. Он вытащил телефон и позволил мне на себе подремать. Так не похоже на моего мужа. Поскольку здесь не ловила сеть, я не знала, что Вулф будет делать с телефоном, но захотела немного испытать лимит его терпения. Увидеть, когда он аккуратно встряхнет меня и скажет, что нам пора уходить. Спустя час я проснулась в лужице слюны на его рубашке. Вулф еще возился со своим телефоном, и, стараясь не шевелиться, я посмотрела на экран. Он читал статью в режиме офлайн. Наверное, заранее загрузил документ. Я легонько заерзала, показывая ему, что проснулась. – Пора возвращаться. Я бросила взгляд на Артемиду, которая мирно посапывала в стойле, и зевнула. – Пора, – согласилась я. – Но как же мне здесь нравится. А потом, не подумав, задрала голову и прижалась к его губам поцелуем. Вулф уронил телефон, обхватил меня руками и с аккуратной точностью усадил к себе на колени. Я тут же почувствовала себя сильнее и бодрее, чем за последние несколько недель, потому обхватила его руками за шею и углубила поцелуй. Не раздумывая над тем, что творю, я начала тереться о его эрекцию. Я еще не начала пить противозачаточные, так как до сих пор не записалась на прием к врачу, и теперь как никогда знала, что наш первый раз случился в приступе гнева. Вулф не хотел детей, а я уж точно не хотела их без его желания. Тем более в девятнадцать лет. Я только начала учиться. – Я… – сказала я в перерывах между поцелуями. – Нам нужен презерватив. Я не предохраняюсь. – Я вытащу. – Вулф спустился поцелуями к моему декольте, расстегивая пуговки темно-синего платья в горошек. Я отстранилась и обхватила руками его лицо, до сих пор изумляясь, что мне дозволено так делать. – Даже мне известно, что это ненадежный вид контрацепции. В ответ Вулф улыбнулся, обнажая ряд жемчужно-белых зубов. Мой муж был убийственно хорош. Не знаю, переживу ли я, если он уложит в постель очередную Эмили. Отныне мы не два незнакомца, живущие под одной крышей. Мы сплетены и связаны, соединены невидимыми путами. Если один пытается освободиться, завязывается еще больше узлов, что нас сближают. И Вулф был таким искушенным и умным, что я не знала, как удержать его, даже если захочу. Любой ценой. – Франческа, от одного раза ты не залетишь. – Это миф, в который нам сейчас не стоит верить, – упрямилась я. Дело не в моем нежелании становиться матерью. Я не хотела становиться матерью нежеланного ребенка. А еще хранила глупую надежду, что Вулф со временем передумает, когда поймет, что мы можем быть счастливы вместе. К тому же было что-то пугающе унизительное в таблетке экстренной контрацепции, которую он мне оставил. Мне казалось, будто Вулф отверг меня и то, что могло предложить мое тело. – Когда у тебя месячные? – спросил он. Я моргнула. – На первой неделе месяца. – Тогда тебе ничто не грозит. У тебя сейчас даже нет овуляции. – Откуда ты знаешь? – немного безумно засмеялась я, водя пальцами по его груди. – Жена моего брата… – Вулф умолк, и его лицо закрылось маской ледяного равнодушия. Он не собирался этого говорить. Мне нельзя было знать, что у него был брат, а у этого брата была жена. Я уставилась на мужа, отчаянно желая, чтобы он продолжил, но Вулф сглотнул, осторожно опустил меня на землю и, встав, протянул руку. – Ты права. Пойдем, Нем. Я взяла его за руку, понимая, что у нас есть существенная проблема. Он не хотел впускать меня в свое сердце. А я больше не могла его оттуда изгнать. * * * В домике Вулф подкинул дров в камин, а я тем временем нанизывала маршмеллоу. Я показала ему, как сделать смор – огромный сэндвич с зефиром на палочке. В Швейцарии я всех друзей этому научила, и некоторые родители были вне себя от ярости и отправили директору школы гневные письма. Они сетовали на то, что их дочери набрали слишком много веса с тех пор, как я показала им эту хитрость, и родителям приходилось каждую неделю чистить камин. – А ты бунтарка, – улыбнулся Вулф. – Одурачила меня этим своим акцентом британского пансиона и безупречными манерами. Я подавила назойливое беспокойство, что он выбрал меня, поскольку видел во мне потенциальную, идеальную первую леди. – О, я никогда не была бунтаркой, – ответила я со всей серьезностью. – Я обычно держалась подальше от неприятностей. Был только этот инцидент и тот, когда я случайно подожгла шиньон учителя. Я засмеялась в объятиях Вулфа, чувствуя себя более расслабленной и счастливой, чем раньше. Он привлек меня к себе и снова прижался нешуточным поцелуем, подсказывающим, что беседы на сегодняшний вечер окончены. Вулф уложил меня на спину перед камином, в котором плясал желто-оранжевый огонь. Он придавал комнате уютную романтичную атмосферу, несмотря на ее вызывающую роскошь. Деревянная мебель, современная бытовая техника и глубокие темно-коричневые кожаные диваны, накрытые шерстяными пледами, – все это составляло идеальный антураж для того, чего я так отчаянно хотела. Мы, на деревянном полу, лежим на вязаном коврике, и Вулф на мне. Он простонал мне в рот и просунул руку под край моих трусиков. Его пальцы стали ласкать мое лоно, и любой намек на здравый смысл тут же исчез. Я прижалась промежностью к его руке, требуя еще, пока он жадно целовал мою шею. Встав на колени, свободной рукой Вулф расстегнул пуговицы на моем платье, а другой продолжал меня ласкать. Добравшись до последней пуговки, он снял с меня платье и обвел взглядом мое тело, лишая меня моих внутренних барьеров. – Ты прекрасна, – прошептал он. – И заслуживаешь каждого комплимента и восхваления, что я слышал о тебе до маскарада. Я говорил, что хочу увидеть твою красоту воочию, но у меня не было возможности сказать… что ты превзошла все чертовы ожидания, что у меня были. Я сморгнула слезы, касаясь его лица, тем самым как будто заявляя на него права. – Займись со мной любовью, пожалуйста. Я не просила заняться сексом. Не просила трахнуть меня. И не пожелала чпокнуться. Любовь, любовь, любовь. «Займись со мной любовью», – тихо попросило мое сердце. Вулф поцеловал меня в губы, спустился по моей груди и взял в рот сосок, постепенно сжимая его зубами и языком.