– Что ты такое говоришь? – вспыхнула Елена. – Что я могу? Что отец скажет. – И она густо покраснела, опустила глаза и потом боязливо оглянулась. Они были очень похожи друг на дружку. Обе темноволосые, невысокие, с гладко зачёсанными волосами и большими глазами. Только у старшей они были серыми, а у младшей карими и очень яркими. Тонкие брови дугами подчёркивали эти глаза, придавая им загадочность и притягательность. Старшей было уже за шестнадцать, и она была девушкой на выданье. Отец всё подбирал для неё лучшую партию, выбирая по достатку. Дон Педро же был недостаточно богат, хотя и был дворянином. Тому было лет двадцать пять, и он уже отличился в одном походе против мавров в Андалузии. И небольшой шрам на лбу украшал его мужественное лицо. Он часто появлялся под окнами их дома, изредка пел серенаду, но Елена так боялась гнева отца, что едва показывалась из-за занавески, жадно всматриваясь в смутные очертания его фигуры. Виделись они только в церкви, и эти минуты были самыми трудными для девушки, трепещущей от страха и стремления получить возможность свидеться с таким знатным кавалером. Пере только вечером, когда все закончили ужин и готовились перед сном помолиться, подлез к Росарии, и с понимающей заговорщицкой усмешкой, сказал: – Роси, тебе привет от Мара! – Ну и что с того? – вскинула на брата глаза. – Зачем он мне, его привет? – Как зачем? Он же наследник всего! Разве этого мало? Да и не так уж он безобразен, чтобы воротить нос от него. – Так он же ещё мальчишка! Я старше его почти на год! Ха! – Зато он богатым будет, и очень неравнодушен к тебе. Чего тебе ещё? – Ты так думаешь? Вообще-то он красивый мальчишка, но... – Чего там «но»? Дура ты, вот что я тебе скажу. Где ты найдёшь лучшего? В нашем городе тебе лучшего не найти. А то отец выдаст тебя за какого-нибудь старикашку с деньгами, что тогда будешь делать? Ты лучше подумай хорошенько. Такое не часто привалит. Ну? – Иди к дьяволу, Пер! Мне ещё рано об этом думать! – Как бы не было поздно, дурёха! Так что мне сказать другу? – Это он тебя просил так поговорить со мной? – Почему он? Я и сам вижу, как он меняется в лице, стоит только услышать твоё имя. Что я, слепой? Тут послышались шаги, и брат с сестрой прикусили языки. Поспешно крестясь, они сложили ладони у груди и поспешно зашептали молитву. – Тушите свет – и в постели! – прошипел отец, обходя дом, проверяя всё самим тщательным образом. – Чего шепчетесь? Сгиньте! Господи, прости мою душу грешную! – закончил тот и удалился, задув свечку. – Ты всё ж подумай, – прошептал Пере на прощание и ушел, ощупью проверяя путь. Глава 2 Дни катились тихо, незаметно. Пере постоянно был занят, выполняя поручения отца. Присматривал за дедом, тот уже едва передвигался от старости, и ноги с трудом волочил, опираясь на палку. Пролетел апрель, всё уже отцвело. Воздух был напоён крепкими ароматами и лишь на пристани воняло рыбой и сетями. Любимым занятием мальчишки сейчас стала рыбалка. Однако отец не очень охотно отпускал сына в море. – Чего доброго попадёшь в переделку, Пере, – мрачно заявлял тот. – Вдруг непогода случится. Где тебя искать тогда? – Должен же я хоть что-то приносить в дом, папа! Я хочу что-то зарабатывать и научиться. И мне это нравится. – Уж больно компания у тебя подозрительная, сын. Этот Мигель с сыновьями мне не по душе. Скользкие людишки. Мальчишка стоял, понурившись, боясь возразить. – У вас там хоть кто-нибудь может предугадать погоду? Боязно мне ожидать тебя каждый раз. Вон твой средний брат, старше тебя на три года, а никогда на такое не пойдёт, не посоветовавшись со мной или старшим братом. Или с дедом. Да тот уже больше стариной живёт, а теперешнюю жизнь не понимает. Отец вздохнул, помолчал и, махнув рукой, отошел, посчитав разговор бесполезным. А Пере улыбнулся про себя, понимая, что отец любит и жалеет его, помня, как к нему относилась мать. Семейство Савы Гувернадора в квартале пользовалось не столько уважением, сколько страхом перед самим хозяином и его сыновьями. Грузные, сильные и сплочённые, они всегда держались вместе, и в любой момент готовы встать друг за друга. Дочери не отставали от мужчин, хотя и слыли красивыми и невестами завидными. А тут ещё два брата отца Пере, живущие недалеко на своих усадьбах. Те с челядью и рабами в полчаса могут прискакать на выручку, а с ними дела иметь никто не хотел. Все помнили недавние потасовки. От этих потасовок до сих пор сеньор Антонио не может встать с постели. Да и остальные стараются обходить дом Гувернадора стороной. По этому поводу Росария часто напоминала братцу: – Достукаешься ты, Пер, пока тебя подловят наши враги. Не очень задавайся, будь поосторожнее и осмотрительней. Надежда на твоего Мигеля мала. – Чего там, сестрица! Уже почти месяц прошел, а меня ещё никто серьёзно не задел. Так что можешь не беспокоиться за меня. И у меня всегда с собой отменный нож, – и мальчишка показал на пояс, где висел в простых ножнах небольшой клинок с костяной рукояткой. – Не думаешь ли ты, что никто больше не носит с собой такие железки? – Ничего! Я умею с ним обращаться. Постоянно занимаюсь с... с Маром. Девушка вскинула брови и с интересом посмотрела на брата. – Это он иногда заводит козлиным голосом свои дурацкие серенады? – И вовсе не козлиным! – обиделся мальчишка за друга. – Он здорово поёт! Мне бы так… – А тебе зачем? Тоже имеешь кого-то на примете? Вот потеха, ха-ха! – Иди ты... Вякаешь что попало! Мне это ни к чему! – Чего ж тогда покраснел, Пер? – сестра весело засмеялась, и, показав ему язык, убежала по своим делам, оставив мальчишку в плохом настроении. И всё же драка произошла. Это случилось дня три после разговора с сестрой. И Пере даже подумал, что той что-то было известно. Досталось мальчишке тогда знатно. Он едва приплёлся домой. И поклялся посчитаться с наглецами основательно. Хуже всего, что у него отняли его любимый нож, который подарил ему дед ещё в прошлом году. Дед Сава пришаркал к внуку, тяжело опустился на его лежак. Долго молчал. – Вижу, внучек, как тебе досталось. Не горюй! За одного битого двух небитых дают в базарный день. Это у нас так говаривали, в старину. – Деда, не говори со мной на своём языке. Я его почти не понимаю. К чему он мне, когда здесь уже никто его не употребляет. – А ты не кипятись, внучек. Своего корня не должно забывать. Тебе, наверное, не придётся побывать на моей родине, но что-то ты должен знать о ней. – Ты же столько рассказывал мне про неё, что забыть просто невозможно. – Ничего, можно и ещё послушать. Мне старина хорошо помнится. Охота поговорить о ней. Тоска берёт меня, так что пересиль себя и послушай, как я почти в твои годы пустился на защиту своей землицы. Трудное времечко было, скажу я тебе. – Опять про нашествие какого-то хана или мурзы Бегича[1] пойдёт речь? – А что? Я не смог в ней поучаствовать, но в войске своём находился. В разведку был послан. И отец со мной ехал. Вёрст за тридцать отошли, когда ордынцы нас окружили. Сотни полторы их было. Что было делать? – Смываться надо было, деда! С такой силой вам не совладать было. – Мыслишка была, да замешкался наш десятский. Окружили, басурманы! Пере заинтересовался рассказом, хотя слышал его не первый раз. Спросил, зная, что деду будет его вопрос приятен: – Вы бросились в сечу? И ты? – А что было делать? Пришлось и мне обнажить саблю. Да что толку. Малый я хоть и не робкого десятка, да где мне против закоренелых воинов устоять. Свалили меня проклятые. Нас и осталось всего трое со мной. Заарканили и погнали, как скотину. Петли на шеях и спина в кровавых полосах. – А как ты встретился со своим другом, дедом Кузьмой? Его так ведь звали? Ты говорил, да я что-то не дуже помню. – Кузьма! Кузя! Кузовок. Царство ему небесное, другу верному. Помер он. Когда он помер, ты должен помнить. Я что-то подзабыл. Недавно, стало быть, помер. Ну, вспомни, внучек! – Ты говорил, что это было в тридцать седьмом году, деда. Так? – Верно, внучек. А он всего на два месяца был меня старше. Это же сколько лет с тех пор прошло? – Да сколько? Давай посчитаем. Сейчас сорок первый[2] идёт, стало быть, или сорок второй? Ладно, пусть хоть так. Значит, было это в... – Пере задумался, считая про себя, а дед терпеливо ждал. – Наверное, пять лет прошло, деда. – Вот значит как! А мне казалось, что совсем недавно. Пять лет! Я никак не соображу, как теперь считают года. Слышал, что от рождества Христова. А у нас на Руси считали от сотворения мира. Вот и путаю. Голова совсем не работает. Старость одолевает, внучек. Они помолчали, и мальчишка с нетерпением ждал, когда дед удалится. Молчать было неудобно, неловко, и он спросил: – Деда, а ты много плавал по морю? – Случалось, внучек. Как иначе сюда мне было добраться, как не по морю? – Как же ты сумел ожениться с сеньорой, деда? Видать красивым был, раз бабушка тебя выбрала. Ты ведь рабом был. – Девки, внучек, засматривались на меня. Помню, как завлекали меня, а я в те поры, недаром, что рабом был, выглядел знатнее. Всех их глаза мои привлекали. Здесь таких не встретишь. Вот и у тебя похожие. И у Росы, моей внучки. – Интересно ты жил, дед. Мне даже завидно. – Неужто рабом хотелось бы стать? – усмехнулся дед в седые усы. – И Кузя нашел себе мадонну. Хоть и не такую, куда там ему до меня было, но тоже приличную, Да моя не так долго прожила. Я был много моложе её. Ты едва мог её помнить, внучек. Сколько тебе лет-то было?