– У Джеки Страйда, ныне покойного, своя стая водилась. Как у любого воробья. – Она не хмурилась, и Рони понял, что отчитывать его будут позже. – И, как у старшого, появились птенцы. Не по крови, да как дети родные. Подкидыш, Вещий и Черепаха, – она отогнула три пальца на руке. – Все мертвы. Одного жандармы подстрелили: говорят, он за Джеки пулю принял. Вторая, самая медленная из тройки, подхватила какую-то заразу. А может, ее свои же и придушили из зависти. Рони выдохнул, страстно желая перебить, вклиниться. Но против Жанет идти – что пальцы свои отрезать. – А младший из его птенцов то ли спился, то ли не поладил с кем – труп в Войке выловили. Незавидное это дело, птенцом легенды быть, м-м? По крайней мере, таков слух, – закивала она головой сама для себя, как часто делала, рассуждая. И замолкла, испытывая воробья взглядом. Рони уже так устал метаться и переживать за последнюю неделю, что ждал расправы с удивительной стойкостью. Выгонят его из стаи, будет побираться на улицах, насмерть замерзнет… Жанет продолжила столь же резко, как до того – замолкла: – Чуть меньше двух недель назад заглянул ко мне в гости один человек. Не признала я в нем коршуна. Ком в горле прошел не сразу. – Выложил мне, что городу и небу грозит. Денег предлагал, уговаривал помочь. Нес околесицу про графа, войну, жандармов, легенду… – Жанет усмехнулась. – Так ты что же… знала про Виктора? Что он из птенцов Страйда? – Рони так одурел от этой вести, что перебил. Плечами откинулся на стену, нашел в той опору. – Узнала, да припозднилась. Не первой важности дело – узнавать, кто ко мне от старых знакомых явился, – она поморщилась. – Значения не придала. Когда мне напели про ожившего мертвеца, вас и след простыл. И даже тогда я не сразу поверила, что ко мне Подкидыш в гости наведался… и что пойдет он до конца, чтобы моих птенцов заполучить. – Так почему утаила визит? Мы же… мы бы могли… Осматривая сводницу с ног до головы, Рони казалось, что он ее не узнавал. Не могла бы поступить с ним так. Как подменили эту сухую женщину, украли, припрятали… – Все виноваты помаленьку. И я, признаю. Прощение заслужу, дай время. В стае чужих нет, – сводница приложила руку к сердцу, – один оступился, другие плечо подставят, верно? Новая история окатила Рони, как полудохлую чайку накрывает прибой. – Так значит, это все… но… выходит, письмо-то мое дошло или как? Сводница едва заметно кивнула, и воробей растерял последнюю учтивость. – Если бы ты знал про зарю коршунов, понял бы, почему я так… – Знал бы, – огрызнулся Рони, – обмолвись кто словом, да заранее! Если бы Виктор не сознался, так бы я и… Жанет показала ладони, как успокаивала его всегда. – О таком не говорят вслух. Представь, что сталось бы, попади весточка в лишние уши? – Мои, значит, лишние, – прорычал он и осекся. – Кто из Рьяных знает? Серж, Ильяз иль ты одна?! – Юность твоя, Рони, что хворостинка – чувства вспыхивают в миг. Так и случилось два дня тому назад, верно? Рони засмотрелся на щели в полу, как подзатыльник отхватил. Права, как всегда. И тошно, и не поспоришь. Как тут предскажешь, управился бы он с этим знанием лучше сводницы? – Послушай еще. Моя вина есть, не спорю. Я струхнула. Семью в пекло вести, когда Подкидыш слово держит – вздор. Таково было мое суждение. Больше я так не ошибусь. Воробей выдохнул с силой, прошелся вдоль стены и обратно. Поставил себя на место Жанет. Помолчал с минуту. – Выходит, никто бы лучше решения не нашел, – осторожно заметил Рони, почесав нос. – Но теперь-то… бандиты эти? Да каждый из них опасней жандарма будет… Кивнула Жанет, согласилась. – Много кто приходил на порог к нам просить. А предлагали – единицы. – Она двинула голову вперед, как секрет доверяя: – Отказаться от их помощи я никому не позволю, покуда жива. И воробей спросил, сделав шаг ближе, приглушил голос: – Как дошло до такого?.. – Выбора у нас, Рони, теперь вовсе нет. Вляпались Рьяные по уши. Мало штату тебя вздернуть со стаей. – Она указала пальцем себе за спину, где угощались за чужой счет бандиты Джеки. – Присмотрись к плакатам как следует, птенчик мой. И еще раз подумай, что скажешь Раулю. *** Воробей не вышел, а выскочил из мелкого хранилища. Подошел к столу, и перед ним расступились: Арман даже встал со стула, шутливо предложив свое место. Но воробья интересовал не отдых. С нервозностью и неверием Рони перебирал листы, ни капли не смущаясь пристального взгляда гостей. – Ох, – вырвалось тут же. Все верно. Вот стайка Тиля. Все пятеро в розыске, совсем свежая печать. А вот и Нэнси, хоть ее в штабе коршунов никогда не бывало. Рони прикрыл рот ладонью. Бандиты легенды беззаботно трепались о каких-то вагонах, поставке, патрулях. Воробей еще раз перетасовал плакаты с розыском. Обрывали их по городу с особой тщательностью, бережно. Коршунов прихватили за компанию, но главное – всех Рьяных собрали. Ну и морды, издали не узнать… как долго смотрела на них Жанет, пугаясь все вернее? Рони просипел: – Выходит, после казни смогут за нас приняться… – С полной отдачей, так и есть, – тут же переключился Рауль. Картавый явно остался доволен этой переменой. Рони погладил кончиком пальца по плечу черно-серой Леи. Негодные чернила разбухли от влаги и скривили ее ровную осанку… – Теперь две силы, Рони. Мы, вместе с опальными коршунами, воробьи Гэтшира и, – Рауль резко взмахнул кулаком в сторону ратуши, – они. Так. Третьего не дано. По молчанию Дага и Жанет угадывалось безоговорочное согласие. Рони замотал головой: – И смерть Джеки простите коршунам? Виктор за ним охоту вел со всем штабом. Не заметили, а? Арман быстро переглянулся с Сырым, дернул плечами. Как о пустячке говорили. Понятно, что хотели слов добавить, да Рауль старшим значился. Ответил он, положив обе руки перед собою на стол, даже в кулак пальцы не сложил: – Мертвых не вернешь, птаха. Небо – для живых. Рони оскалился, но вовсе не из-за «птахи». – Что же, выходит, все… забыли, проехали? Пусть убивают и дальше, зла не держим? – процедил он. – Поверите птенцу легенды, стерпите у себя под боком? В глазах Рауля, кажется, впервые что-то ожило. И переменился он не только взглядом: – Нигде этот гад не найдет крова, подумай с минуту. Тебе побрезговать, зубы скалить – или небо уберечь надо? До самой смерти ему с воробьями быть. – Рауль упер ладони в стол и подался вперед. – Если жить, сученыш, захочет. Кажется, даже Арман насторожился: никак начнут сейчас драку? – Ни графам, ни городскому начальству, ни даже портовым бандитам он живым не нужен. А нам – в самый раз. Мы и последнему дерьму пользу найдем, так? Улыбка на лице Рауля смотрелась, как святые писания на вывеске борделя. Рони переборол страх. – Будь он последним дерьмом или просто дураком – такой только беду накличет. Как Джеки подставил и… Рауль всхрапнул. Не сразу воробей понял, что так смеются. Не сразу холод отошел от спины – не знал человек по соседству, насколько повинен сам Рони. – Не видал я такого, кто бы за жизнь не надурил по полной. Джеки ошибся. И ты не мечтай безупречным уйти. Так-то выходит, умнее всех дочка Йельса была, – снова хмыкнул. Смутился Рони от такой шутки. – Хана ей от лихорадки на пятый год настала, так-то, – зачем-то пояснил Рауль, хоть все и помнили траурное шествие по центру города. Кажется, только после той оказии у больницы Гэтшира открыли новенький филиал. Жанет прокашлялась. – Ушли не туда. Рони, вспомни… как жандармы судят виновных? Когда родная сводница начинает убеждать с незнакомцами на пару, явно плоха твоя позиция в споре. И ничего уж тут не поделаешь: Рони злился от всей души. Если бы не проклятый коршун, резвились бы на воле, горя не знали… Жанет ответила вместо него, полоснув мизинцем себя по запястью. Руку – долой, яснее некуда. А бывает и хуже, чем увечье. Она продолжила: – Как у воробьев заведено судить? Молчали почти все бандиты, не вмешиваясь. Только шептал что-то на ухо Арман своему соседу. Набрав побольше воздуха в грудь, Рони честно ответил то, что выучил еще подростком: – Ежели по вине твоей пострадала стая или другой воробей, обязуешься воздать сторицей им или их семьям, покуда жив, насколько смо… Сказал, как холодной водой умылся – скорлупа заученных слов, почти бессмыслица. Потом повторил про себя. И уши зарделись, как вспомнил, сколько раз прощен остался. Худшей расплатой пользовались-то всего один раз на памяти, как в сделке с жандармом новичка уличили. И вышвырнули вон, целым и невредимым. Жанет обогнула стол. – Решай, милый, кого в тебе больше: жандарма или воробья. Цокнул Рони языком, подошел к стене, поковырял пальцем замазанный шов в досках. То, что в стае его оставили после шумихи на площади – чудо, потворство. Если и расплатится воробей за такое – не один год уйдет.