Коршуново гнездо никуда не делось и даже не развалилось, все так же вальяжно раскинувшись на площади Исвиль. Издали оно походило на груду мусора, подсвеченную лишь с одной стороны, и Рони по пути припомнил его внутреннее устройство. Два верхних этажа, вечно пустующих в это время, кайма ограждения с проплешинами, ребристый стык стен. Придумались и пути отхода: через второй, где окно не заколочено и не укреплено, да выходит прямиком к забору; через задний двор, где так удобно взмывать к облакам; и выход с верхнего, сквозь пыльный кабинет, в котором Виктор его жизни учил, пока не оказался на коленях в крови сводника и… «Потом!» – Рони скривился. Поманил стаю к себе рукой, и те подобрались ближе. – Лу, отмычки при тебе? Тот беззвучно хлопнул себя по карману, что читалось как «всегда». Рони кивнул. – Может, и не понадобятся. На первом арсенал, там разживемся квинсами и оснасткой для… – Квинсами? Стрелять будем?! – зашипел Гай. «Нет, блин, в ставни пихать, чтоб не закрылись, – с горечью подумал старший воробьев. – А ведь когда-то сам таким был». Рони наигранно ухмыльнулся: – Чтобы по нам не стреляли. Да. Вместо беззаботной улыбки вышел дикий оскал. Лу промямлил что-то про Распорядителя. И Рони заговорил на ходу, время от времени притормаживая: дожидался стайку, те уж запыхались за ночь. До площади Исвиль полдесятка крыш, не больше. Рони вел воробьев за собой и направлял словом: – На третьем, за два поворота по правую руку, если от лестницы глядеть… И так – передал им все пути для побега. – А это зачем? – часто заморгал Лу, пытаясь не отставать. – Ты же сам покажешь… Рони умолчал, о чем подумал: «Если дела пойдут худо, чтобы знали, куда сунуться». Ответил он ровным голосом, распрямив плечи для важности: – Чтобы быстрее сообразили, как команду дам. Мотай на ус. Усов у Лу еще не было, но кивнул он очень сознательно. За два дома до штаба Рони укрылся в тенях. Чутье, казалось, заглохло под внутренним напряжением. Во дворе так же припаркован знакомый автомобиль: вычурный клаксон, роскошь в салоне… Салона, конечно, при таком свете не видать, но Рони его хорошенько помнил. Бордовый, наверняка как потроха самого Йельса, когда те не набиты красной рыбой или еще каким деликатесом. О том, что Конрад Стофф и его благородная задница забыли здесь в столь поздний час, Рони думать не стал. У него созрел план. Судьба, выдав ему тумаков, нежданно оттаяла, и воробей похвалил обстоятельства: – Славно. Как бы Конрада он ни презрел, и благородные задницы бывают полезны. – Зайдем с заднего двора, – Рони указал на высокий забор, за которым уничтожил не один десяток манекенов. Если и были у его новоиспеченной стаи вопросы, не прозвучало ни одного. Добрались к дому напротив уже без крыльев – нечего шум поднимать. А фонарь возле штаба снова потух. Все чаще думалось, что и не горел тот никогда, прикрывая воробьиные дела. В городе, где все давно у простых людей украли, остается лишь переворовывать обратно то, что осталось. Рони помнил, откуда проглядывается задний дворик: только с соседних окон да из двери под широким козырьком штаба. Жаровня у входа не тлела, значит, коршунова… точнее, Виктора команда не здесь. Бывшая команда бывшего коршуна, теперешнего мертвеца… «Не сейчас, мать твою!» И славно, что их нет. Рони показал знак, что первым разведает обстановку. Воробьи, кажется, такому повороту лишь обрадовались: притихли, замерли, как каравелла в штиль. Спустившись с крыши, Рони оттолкнулся ногами от стены и легко перемахнул через забор. Только веточка хрустнула, что на фоне журчания стоков – и не шум вовсе. Подкравшись к стене, воробей прислушался: скрипели доски в штабе, выдавая своих мучителей. На втором – четверо или трое. Стофф и его охрана, не иначе. На третьем – тишь. Послушать бы подольше, да каждая минута на счету. Приманил рукой воробьев, а сам не стал дожидаться, пока все спустятся: вспомнил, как коршуны оружие оставляли на стрельбище. И как Ульрика их отчитывала, да без толку. За день уж точно ничего не переменилось. В темноте он больше полагался на осязание и бегло прощупал поверхности стола возле мишеней. – Опа, – шепнул он себе под нос, обнаружив пустой квинс, стыдливо прикрытый мешковиной. Интересно, кто это был: Эд горластый или та девчонка с неплохими бедрами? Уж точно не Виктор. Рони вздохнул. Быстро продев два своих патрона в пустой барабан нового квинса и прощелкав до первого заряда, Рони вручил его Гаю, рукоятью вперед. – Едрить, – начал было тот, но Рони шепнул: – Стрелять не придется. – А ведь он и правда надеялся, что так и будет. – Главное, палец на крючке держи и целься в торс. Этого хватит. – Но… в кого? Рони приложил палец к губам, и даже Клод прикусил язык. Хоть и видит сам Распорядитель – выговориться парень желал еще у собора. Созрел. Наверняка прорвет его в самый неподходящий момент. Рони коротко сказал, подбираясь к двери: – Во врагов. Говорить, что враги в штабе все, кроме его стайки, Рони не стал. Они просочились в прихожую без преград – Лу легко поддел крючок, которым запирали запасной выход: в канцелярии частенько отлучались покурить. Если те и перейдут дорогу, мастеров пачкать бумажки Рони любил куда больше: при них ни оружия, ни свистков. Разве что взвизгнут по-бабьи, и, может, загрохочет обморочное тело. Несвязное бормотание доносилось из кабинета наверху. В холле – полутьма и безлюдье. Рони шепнул, чтобы Лу закрыл главный вход на засов, и направил жестом к парадной. Если вдруг и прибудет подмога извне, придется той покорпеть – жандармы народ узколобый, а отчеты строчить по порченым окнам и разбитым прихожим никому неохота. Это их задержит. Все шло слишком гладко. Ручейком стая стекла к арсеналу: вооружили даже Клода, который героически молчал, но морщился с таким прилежанием, что Рони чуть не сорвался. Видел сам Распорядитель: сорваться воробью очень хотелось. Лу почесал свой клубнеобразный нос и взглядом спросил указания. – Возьмите крылья для моих, – Рони проглотил густой ком в горле, прикинув образ опустевших клеток. Как бы не увезли для приговора, пока он сопли жевал. Гай и Клод прихватили катушки, лучшие на вид. Смотали портупеи, несколько поясных ремней… Слишком хорошо в Гэтшире никогда не было. Особенно – долго, и особенно для кого-то, кроме графов. Неторопливые шаги со второго этажа нарушили тишину. К ним спускались, и всполохи света замерцали через щели в старых стенах. Рони шикнул на помощников и жестами показал расстановку сил: двое посередине, один впереди, один замыкающий. Шаги последнего показались знакомыми. А потом прошелестел голос: – Ну, тогда исполним, – распорядился Конрад, явно намыливаясь к прихожей. Сейчас они обогнут холл по левую сторону, увидят засов, свежие следы… Квинс уже грел руку, будто никогда из ладони не выбирался. Бросив взгляд через плечо, Рони убедился, что стая последовала его примеру. «Главное – не дать им позвать подмогу», – думал Рони. И совершенно не представлял, как это сделать. Но компания замерла в холле, и заскрипели ножки стульев, цепляя пол. Заговорили об арсенале, о взрыве возле ратуши, каком-то святом отце. По голосу Рони узнал, что стало на одну угрозу меньше – болтала Ульрика. Рони понял, что другого шанса не будет. Если выстрелы и прогремят – это не насторожит округу, спасибо стрельбищу и поздним упражнениям во дворе. В три жеста он пояснил, что ждет от помощников, и направился к перешейку между комнатами. Стая осталась в тени, за перегородкой коридора, с хорошим видом на лестницу. Он вздохнул и спрятал квинс в кобуру, сдвинул ее по поясу назад, под верхнюю одежду. Не лучший расклад. Хорошо, что есть одно преимущество. А риски… что ж, во всяком деле они имеются, даже если ты первый под небом. Виктора с Джеки это ни хера не спасло. Рони выбежал из коридора, выпучил глаза и забормотал, руками размахивая: – Месье Стофф, прошу извинить, там… да нет же, послушайте! Только что, возле собора, – а сам подходил торопливо, боковым зрением считывая движения жандармов. Те – осоловевшие от службы, еле соображают. Руки близко к кобуре, да только без команды и мизинцем не шевельнут. Ульрика распахнула рот, прохрипев неразборчивый вопрос. Голос Конрада звучал громче: – О! Рони, кажется, да? – Прошу, выслушайте, – почти заблеял воробей, а сам подошел так близко, что убедился: теперь можно. – Выдохни, успокойся. И расскажи, что… Резкий шаг вперед, чтобы укрыться от выстрелов слева. Жандармы только и успели распахнуть рты и зашарить по поясу. Рони делал все в три раза быстрей. Щелк – дуло квинса у седого виска, разворот, и все тело закрыто живым щитом. Почти по заветам Джеки. Ульрика вскочила со стула: – Рони, ты… что… ты спятил! В хватке еле барахтался его первый заложник. – Попробуете закричать – ему конец, – заверил всех Рони. – Совсем рехнулся! – зашипела Ульрика. За спиной, уже не стесняясь, объявилась стая. Судя по мрачным рожам жандармов – показали оружие, не струхнули. А Рони все продолжал, отходя к коридору, пятился. Стофф не упирался, следуя за ним, хоть и неуклюже, медленно. – Квинсы и свистки опустите на пол и толкните ко мне, – один кивок Гаю, чтобы не называть имени: пусть он и поднимает. – Парень, выдохни и послушай, тебя обдурили, – начала Ульрика. Дрожащий голосок донесся из-за Стоффа: – Но у меня нет свистка. – Живо! – рявкнул воробей, встряхнув господина. – Слушайтесь его, – выдавил Конрад и добавил блеклым тоном: – Все уладится. Рони цокнул языком. По полу что-то прокатилось, и Гай скрылся из вида. – Один сдали, оба? – с нетерпением Рони спросил Лу.