Когда Виктор еще не умел вставать на оба крыла, сомневаясь в своих силах, Джеки сказал ему то же самое. Кажется, Вик тоже вспомнил: проблеск улыбки на сером лице. И ответил. – Ребята Йельса здесь ни при чем. Я сам к ним пришел. – Твердь земная, – начал Джеки. – В Кивее Роуз стало хуже, – сухо объяснился птенец. – Мы набрали долгов, пытаясь поставить ее на ноги. Честный труд, как же… два года я… Вик махнул рукой, будто раскаялся, и опустил ее вдоль тела. Продолжил, как ни в чем не бывало: – Гэтшир небогатый город. А все же – в десять раз доходнее Кивеи, – довольный огонек загорелся в его глазах. – Там-то я и понял. Без неба, Джеки, мы все – никто. Столичная хорошистка с кафедры и бывший беспризорник из порта, да еще и вор. Союз, скрепленный небесами. – А я говорил, что добром не кончится. Но чтобы так… подумать только. Ты какой головой думал, а? Вик фыркнул, явно спрятав улыбку, и перевел тему. – Джеки, послушай. Все тебе рассказал, как есть. Я дал тебе слово, что небо останется свободным. Мы, – он обвел рукой комнату, будто в ней кто-то еще подслушивал, – каждый из воробьев, и есть небо. Йельс не шутит. Они введут войска, если ты продолжишь… – Погоди, – Страйд помотал головой. – Так что же, хочешь сказать, что все эти жертвы: клеймо, Рьяные, попытки со мной связаться, рискуя шкурой не только из-за долгов, но и… – Да. И наглостью птенец в него пошел. Даже переплюнул. Связался с коршунами, привел туда своих ребят по старому знакомству, получил денег, чтобы долги закрыть, а сам еще и небо взялся оберегать, как умел. Слухи подтвердились. Страйд покачал головой: – Думал все словом решить? Что меня переспоришь, и я отступлюсь? – Стоило попытаться. Нет, все же это не глупость, а сумасбродное упрямство. Может, если бы не Дэнни с его осторожностью и не вес обстоятельств, все бы решилось иначе. Джеки развел руками, позабыв держать прицел на месте: – Удивительно. Да быть не может, Вик. Должен быть предел жадности. Ведь все складывалось против тебя с самого начала! А ты – пер напролом. Какой же ты неудачник… – Первый под небом, – он гордо вскинул подбородок. Джеки не противился тому смеху, который вырвался из него, как выливается лишняя вода из ведра. Виктор подхватил: тише, но без притворства. В итоге заржали оба. Вес револьвера напомнил о себе. И смех прервался так же быстро, как начался. Джеки понял, что не он один может пытаться тянуть время. Виктор выглядел беззаботным, расслабленным. Слишком непринужденным для человека, что мерзнет босиком в чужом логове и… И тут в дверь замолотили. Неистово, со всей страстью. Джеки и спросить не успел, что стряслось. Звуки выстрелов объяснили все сами. – Гости! – коротко крикнули со входа в зал. – Я слышу, – гаркнул Джеки, не отводя взгляда от сына. Или предателя. Виктор с недоумением задрал голову к своду, стал искать места отхода. Как Джеки его и научил. Да только оснастки и оружия при нем не было. – Ах ты, подонок, – сказал Джеки, сделав шаг назад. – Твоих рук дело? Тот сузил глаза, как в презрении. Покачал головой: – Нет! Сам подумай, стал бы я себя под угрозу ставить, если… – Значит, хвост за собой привел, бездарь? И сам осекся. Если кто и умел от слежки уйти, на земле или под небом – так это лучший из его птенцов. Только по его воле могли… – Потом, – Виктор отмахнулся здоровой рукой, сказал громче, – уводить твоих надо… Будто Джеки сам того не знал. Зубы заговаривает. Вырос совсем, заматерел, хитрее жандармов. Джеки огрызнулся, почти рявкнул: – Никуда ты не пойдешь! Нет времени выяснять – его ждут. Прав был Дэнни, мир его праху: люди меняются. – Соберись, Джеки, – голос у предателя дрогнул. – Не глупи, мы по одну сторону. Птенец не знает, что и старый воробей тоже изменился. На крыше засуетились, слух у Джеки стал хуже, но топот он услышал и так. А Виктор стоял в послушании, не сделав и шага в сторону. Только нахмурился, как почуял, что нет такого ответа, который вытащил бы его из западни. И выглядел точь-в-точь, как в порту, когда получил подзатыльник. Джеки погорячился тогда, наказал ни за что, а забыть – не смог. Вот только сейчас перепачкался Вик по уши, полностью влип и повинен трижды. И сейчас это уже не подзатыльник. Предателям стреляют в сердце, глядя в глаза. У Виктора те всегда были черными, как с самой ночью обручили сорванца. Таким он ему и запомнился: черноглазый бесхозный мальчонка, что чистил карманы в порту. Его родная мать осталась по ту сторону моря, и узнали-то о ней, когда пришло Виктору наследство из долгов по трем банкам… Джеки положил вторую руку на квинс, выравнивая прицел. Предателям стреляют в сердце. – Джеки, – Виктор чуть повернул голову к плечу, оценил взглядом, – неужели ты… А в затылок стреляют, когда не хочешь смотреть на чужую боль. Большей милости он не заслужил. Джеки выдохнул, указал дулом револьвера в стену: – Мне жаль, что я привел тебя под небо. Повернись спиной. Со страхом у Виктора всегда водились сложные отношения. В его годы Джеки был таким же. Вик сузил глаза, поджал губы, поморщил нос: так обращаются с тухлой рыбиной на прилавке к лету. Такой же храбрый, как и упрямый, Виктор стал торговаться: – Этому ты меня учил, а? Подумать только! Я тебе в спину мог весь квинс разрядить, пока… – он мотнул головой, как в неверии. – Да не один раз… и что же? Джеки не отвечал. Уже все сказано между ними. Времени оставалось мало, и Джеки сам двинулся левее, стал обходить по широкой дуге, к стене: не сокращая дистанцию, не даря надежды на побег или спасительный рывок к драке. Не успеет птенец, если дернется – и сам видит. Джеки и этому его научил еще двенадцать лет назад. А Виктор повернулся следом. Всегда упрямился. И никогда о помощи не просил, как бы худо не приходилось. Вот и сейчас, белее снега, а говорит наперекор: – Нет. Не повернусь. Так стреляй, – сказал, как выплюнул. – Ты же легенда! На первых этажах снова началась стрельба: от пяти до двадцати человек загремели порохом. Похоже, придется отчаливать поверху. Хорошо, что оснастка всегда при нем. И холодный, всегда верный разум. Есть вещи, которые невозможно отменить. Война, старость, смерть сына. Виктор успел только совсем по-детски широко распахнуть глаза. – Мне жаль, – повторил Джеки и нажал на спусковой крючок. XI. Гэтшир, первый лжец и святые отцы Рьяные не умели слушать молча. Добравшись под облаками к кварталу недалеко от собора, Рони был поражен: их до сих пор не заметили. – Это не дело, – повторил Клод чуть громче. – Зря мы так. И стоило бы поспорить. Огрызнуться: «Каким местом слушал, неужто ничего не понял, упертый? Баран, а не воробей». Но они почти прибились к собору. И случилось кое-что, что в планы совершенно не входило. Рони поднял руку, будто комара прибить задумал – жест для стаи, чтобы попрятались. На то была причина: на площадке перед фронтонами оказалось три человека. Двигались те по земле, а смотрели на крыши. Почти сливаясь с забором на балконе, воробей следил за процессией. Чутье закололо пальцы, щекотало загривок. Шла троица неспешно, вплотную друг к другу. Одного, что шел впереди, с этого угла почти и не рассмотришь. Когда процессия приблизилась к разрушенным ступеням собора, Рони увидел и ведущего. Вот только не он вел, а наоборот: его подталкивали еле заметными тычками. Так ходят, чтобы оружие припрятать под одеждой, в рукаве. То ли нож, то ли дуло пистолета. Человек в темном пальто, которого силком вели в лоно божье, прихрамывал, задерживая всех. А еще на его левом плече белела перевязка для правой руки. Рони чуть не присвистнул. Вот так встреча! В соборе троицу явно ждали. Отворилась крохотная дверца на прирубе, где омывали руки перед службой. Как двери раскрылись, так и пропали за ними гости, а воробей приметил блеск оружия в верхних окнах. Может, подобраться к легенде и не было столь хорошей идеей. – Какого дьявола ты тут забыл? – прошипел Рони вслух, позабыв, что не один. Стая послушно припала к крыше, будто с ними он ходил все эти годы под небом. Но думал он не о том, как заполучил силу и почет. Виктор пришел один, и вовсе не по своей воле. А значит, в штабе что-то приключилось. – Твердь земная, – залепетал Гай. – Это ктой-то был? «Мудила, из-за которого меня чуть не грохнули», – промолчал воробей. Стае он ответил другое: