С городом прощаться совершенно не хотелось, стая все еще сидела под замком, а поход к Жанет он упорно откладывал. Разорванный на части этим противоречием, он болтал сапогом над грязью в воде и силился выдумать новый план, с учетом всех пожеланий. – Подохнешь, я только рад буду, – пообещал он опустевшим улицам и раздавил мошку на шее. А то, что недокоршун подохнет, если свяжется с Джеки – в этом сомнений не оставалось. Рони до сих пор помнил хруст вывернутой из сустава кости. Кровь с осколками и почти нечеловеческий вой там, в полумраке чужого дома. Бордовые полосы на полу. И зычное обещание, тяжелые слова: «Еще раз увижу – убью». Джеки Страйд не шутил, и уж точно не был «мудаком, что не держит обещаний». – Туда тебе и дорога, – через силу выплюнул Рони. Голос спертый, неубедительный. Гэтшир будто вздохнул прохладным, смердящим ветром. Потянуло нечистотами с порта, сладковатой гнилью, разбухшими телами рыб. Рони почесал нос – прослезился. Утер глаза рукавом. – Ни любви, ни мира, сто лет под небом прошу, – будто эхо повторил он, шмыгая носом. Хуже падения только скорые, нелепые прощания. Или отсутствие таковых. Переругиваясь с портом, Рони и не сразу услышал шум за спиной. За ним следили. И, похоже, ждать кому-то надоело. *** Заметив, что он не один возле пирса, Рони вскочил да ускорил шаг. Чего, конечно, делать совершенно не стоило: преследователь наверняка догадался, что о нем знают. Сердце заколотилось под ребрами в два раза чаще, и воробей завернул к старым складам и заборам между ними. Топлива в крыльях осталось не так много, чтобы расходовать из-за мелочи. К тому же осталась надежда: может, это помощник Виктора приглядывает или… Рони выглянул из-за угла, пытаясь разглядеть преследователя. Утреннее солнце не позволяло прятаться ни ему, ни мужчине в серой застиранной одежде и саржевом пальто. А за ним… «Так их еще и двое!» – почти всхлипнул Рони, прижавшись обратно к стене. Живот позорно заурчал, напоминая о пропущенном ужине. Судя по звукам шагов, хвост разделился – один преследователь сунулся за соседнее хранилище, надеясь срезать путь, а второй пошел наперерез. Воробья зажимали в клещи. Чутье резануло, как бритвой, если задеть нежную кожу возле губы. Стали бы коршуны выслеживать его по земле? Точно нет. И Рони бросился прочь. Замелькали ржавые гвозди в заборе, норовя зацепить рукав, а воробей заметался вдоль узких проходов. Чуть не угодил в тупик, позабылся. Развернулся на бегу, подавив желание броситься к небу. И ударился лбом на повороте, врезавшись в человека. Перед глазами сплясали звезды, Рони и пикнуть не успел – его уже прижали к стене склада. Крепкой здоровенной рукой. – Куда спешишь, цыпа? Вблизи преследователь оказался еще больше. Рони прикусил язык, вяло барахтаясь в чужой хватке. Его схватили за горло, толкнули затылком в стену. Что-то холодное прильнуло к кадыку, и Рони обмер, прекратив брыкаться. Лезвие, да не для бритвенного станка. – А сейчас, сучий ты потрох, ты мне все расскажешь. Ясненько? Ну, похрипи тут еще, – незнакомый голос, повадки головореза. Из теснин между заборами, рядом со складом по правую руку, вышел второй. От уха до пятки – не меньше кабана. На рукаве – нет нашивки, а на груди – значка Йельса. И ботинки из тех, что едва ли по карману бандитам или морякам… – Куда шел, спрашиваю. От головореза несло вчерашним кутежем, грязью Сан-Денижа и одеколоном. Рони подавился словами: – Я… я… Однажды отец схватил его за ухо и потянул к стене. В правой у него был молоток, и он просил, нет, требовал принести гвозди. Бледная мать стояла у кровати, придерживая брата. Они смотрели, а ухо горело так, что казалось, вот-вот оторвется. И никто не поможет. – Надо было пораньше его, – крикнул второй враг. – Я весь зад отморозил… – Да не. Все путем. Мож ждал кого, – гаркнул незнакомец в ответ. – Куда тебя дружок твой отправил, а? – затряс воробья так, что зубы клацнули. – Че молчишь, уже обделался, цы… Не отпустят, не обойдется. Рони прикрыл глаза. Бах! – А-а-а! В лицо брызнула слюна. Лезвие рассекло кожу и упало в грязь под сапоги. Головорез скорчился, схватившись за брюхо, и повалился к ногам, продолжая вопить, захлебываясь. Завоняло, как в отхожих местах. По шее Рони потекла кровь, но он уже не замечал, может ли дышать – второй враг доставал оружие из бушлата. Показалась рукоять, сверкнула ружейная сталь. И Рони выпустил крыло вперед. – Мама, мамочка, – визжало под ногами. Хрясь! Клин толкнул голову врага назад. Рони услышал, как что-то щелкнуло, раскрылось, хрустнуло. Будто скорлупа огромного ореха, начиненного фруктами, как на вывеске забегаловки мадам Тюфо… Щелкнул механизм. Выпал чужой револьвер. В подворотне все еще стоял визг раненого. Рони отвернулся. Перед глазами все плыло. Он пошел вдоль стены под жужжание катушки, хватаясь за декоративный кант из кирпича. Его потянуло назад, ремни впивались в одежду, будто бы он взмывал под небо. На деле – за ним волочился второй из преследователей. До чего крепкий трос, и чертовы клинья… – Да пусти же, – вскрикнул Рони, будто клин мог ему подчиниться. «Крыло сломается», – пронзила его прагматичная мысль. Мотор гудел, силясь выполнить свое дело, да не справлялся. Кажется, он уже неисправен. «Зачем я его тащу», – спрашивал себя Рони, упрямо переставляя ноги. – Боже! Помогите, кто… кто-нибудь, – верещал головорез слабеющим голосом за его спиной. С упорством тягловой кобылы, на деревянных ногах Рони добрался до угла. Понял, что задевает пятками чужое плечо или, может, голову. Ботинок промок. Трос натирал бедро. Развернувшись, Рони зажмурил глаза. Нашарил носком сапога чужое тело. Не думая, схватился за трос и потянул на себя. Пальцы скользили. Снизу что-то мерзко хлюпнуло. – Твою мать, – взмолился Рони, тяжело дыша. Будто промчался вдоль Гэтшира босиком, без передышки. – Давай же, ну… – Помо… гите… – откликнулись стены брошенной им подворотни. Рони потянул еще раз. От того, как сильно он зажмурил веки, начинали болеть глаза. Клин выскочил не сразу. Три или пять попыток. Свобода. Мотор заглох. Воробей не смотрел на железный колышек, что не дошел до каркаса. Он и на ощупь понял, что крепеж поломан. Наверное, что-то забилось в пружину. От знания, что именно могло там оказаться, Рони проглотил горькую слюну. Сначала воробей шел медленно, словно позабыл, как ходить. Потом вспомнил про горло – по тому все еще текла кровь, забираясь под куртку и рубаху. Схватившись за носовой платок, Рони вытащил его из кармана и прижал к порезу, чуть не вскрикнув от острой боли. И только после этого – побежал. Не особо знал, куда – план города как будто смыло из памяти. Вперед, влево, правее. Неважно. Главное – подальше. К рынку Жаклин? Под навесы Сан-Дениж? Только споткнувшись о крохотную ступеньку на возвышенности, Рони понял, что он понятия не имеет, куда забрел. Почему-то надежнее всего он помнил, как молился головорез, всхлипывая на земле. Порт остался позади. Узкими улочками когда-то густо заселенного квартала Рони прибыл к началу Войки. На него оглядывались редкие прохожие, но не задавали вопросов. Воробей стянул левую перчатку зубами, сплюнул соленый железистый вкус. Стал щупать шею, проверять: не дышит ли он через второе горло, не разрезали ли ему глотку. Но кровь остановилась, не промочив платок и наполовину. Едва задели. Ему повезло? Или он выстрелил человеку в хребет через желудок? Вместо облегчения его как небом придавило. Воробей вдруг заметил, что его прекрасно видно в утренних лучах. Куртка блестела от крови. Оснастка не спрятана под верхней одеждой, на поясе нагло торчит кобура, а все штаны изгвазданы… изгвазданы в чем-то розовато-бордовом, что не отлипло от ткани и… Его крупно затрясло. Добравшись до Войки, почуяв ее смрад, Рони согнулся пополам. Отплевавшись от желчи и белесой слюны, он не глядя стер окровавленным платком останки врага со штанины. Наспех вытер губы рукавом, сполз по ограждению над водой и пытался отдышаться. Затем – очистил клин, затолкав его наконец-то в паз. Мимо прошла группа работяг, брезгливо поморщившись. Похоже, застывшая кровь больше похожа на грязь. Или Рони куда более грязный, чем кровью облитый. Вот только везение его подходило к концу. Еще немного, и его выловит первый патруль – одного вида хватит для задержания. Как мог, Рони запрятал оснастку под одежду, сдвинув ее на ремнях ближе к брюху. Даже не посмеявшись над собственным видом – ну точно пьянчуга с пивным пузом! – он двинулся к ночлежкам при набережной. Квинс держал в кармане, не убирая ладонь с рукояти – та не умещалась целиком. Кое-как вскарабкавшись на второй этаж жилого корпуса, он нашел окно с распахнутой форточкой, вскрыл его и почти без сил рухнул в чужую кровать. Потом со стоном поднялся, придвинул шкаф к двери, чтобы слышать, если кто вернется. Посчитал себя полным идиотом, наспех сгрыз зачерствевший хлеб, брошенный на столе… Виктор должен был знать, что возле дома ведется слежка. Будь то люди Йельса, бандиты Джеки или третья сторона. Знал, поганец, да не предупредил воробья, что за ним пойдут. – Не мог не знать, – убедил себя Рони. Подставил его коршун драный, будто специально увести врага хотел, как кость собакам кинул… Но не только это волновало воробья. – Я не промазал, черт подери, – сказал Рони, не совсем понимая, кому. – Я и правда хотел попасть. X. Гэтшир, равновесие Рони проснулся раньше, чем обычно будили в штабе коршунов. Он спал в оснастке и верхней одежде, а в комнате почему-то осталось окно. Горло болело, ткань загрубела от ссохшейся грязи и, кажется… крови? – Гребаная срань, – вспомнил Рони, поднимаясь. На удивление, в голове прояснилось. Его подставили. Только Виктор или весь коршуновый штаб – уже не столь важно. Воробей знал, что нужно делать. Сначала – разорил жилье на снедь и перебрал механизм под светом уличной лампы в окне, чтобы не привлечь внимание. Хозяева комнаты так и не заявились – везунчикам досталась работа в полную смену, а не жалкие крохи почасового найма. Потому-то у них и сыр завалялся, и сгущенка. В иное время Рони бы не стал рисковать, задерживаясь в чужом доме. Но на улице только стемнело, а силы ему понадобятся на целую ночь. Все соединилось. И нападение у пирса, и слежка, и странные разговоры кабана в штабе, и даже слова Виктора. Дуболомы без формы, поджидавшие его на пирсе, дружки свинорылого в холле… не было никакой награды, и не светила ему свобода. А стае – и подавно. Не молчало его чутье, напротив – это Рони его затыкал, испугавшись крови. Хотел надеяться на хороший исход, положиться на слово врага. И вот, все равно угодил в западню. И теперь не отмоется.