– В лесах, за болотом. Люди верные сказали. Но долго здесь не задержатся. – Почему? – Пришлые они, нечего им здесь делать. Теперь они при деньгах, и все дороги им открыты. – Хорошо, если уйдут. Нам лишний шум ни к чему. Они кассы грабить будут, а Советы, обозлившись, облавы чинить, под которые мы угодим. Это наша война, не их. Они – бандиты, мы – борцы за свободу. – Может, и бандиты, только кассу лихо взяли. Мы в города не суёмся, а они в самое пекло… – Мы не грабители! – еще раз жёстко ответил «Оборотень». – Мы освободительная армия! Ставьте усиленные караулы и готовьте переход в запасной лагерь. Теперь здесь из-за этих бандитов небезопасно будет… * * * Ночью в село вошли люди. Не крадучись, почти в открытую, потому что бояться им было нечего – село лесное, где из представителей советской власти был только председатель – восьмидесятилетний глухой и подслеповатый старик, назначенный на должность силком, после того как двух его предшественников зарезали «неизвестные» и новых охотников на должность не находилось. Старик устраивал всех – власть, чтобы можно было отчитаться перед вышестоящим партийным начальством об успехах социалистического строительства на местах, и партизан, которым он ничем не мешал. Люди из леса направились в центр села, постучали в одно из окон. – Открывай! Дверь открылась, хозяин в исподнем, подсвечивая себе керосиновой лампой, пропустил незваных гостей в дом. – Нам «Оборотень» нужен. У хозяина дома забегали глазки и затряслись руки, отчего свет лампы запрыгал по потолку и стенам. – Не знаю такого. – Что? – придвинулись к мужику гости. – То есть знаю, конечно… Он бандит, то есть партизан, защитник народа. – Мужик старательно подбирал слова, чтобы ненароком кого-нибудь не обидеть, потому что не знал, кто перед ним – эмгэбэшники или партизаны. – И где он? – Не знаю, – развёл мужик руками. – Был давно, приходил, ушёл… – А если мы по-другому спросим? – Христом богом… Не знаю!.. Детишки у меня… Жена на сносях… – Если ты не знаешь – кто знает? Кто здесь под «Оборотнем» ходит? Только не говори, что никто. Или тебе ответ держать придётся. Трясётся мужик, зубами от страха стучит – такая жизнь у местных, что как между мельничных жерновов, которые тебя в любой момент в крупу перемолоть могут. – Там, в конце улицы, дом… Пошли в конец улицы. Постучали в окошко, так что стекла вылетели. – С «Оборотнем» сведёшь? – Не знаю я никакого «Оборотня». – Ну, не знаешь так не знаешь. Кто-то пошёл в стайку, притащил на верёвке корову. – Так не знаешь? Молчание. Кивок. И выстрел. Закачалась корова, рухнула на подломленные передние ноги, на бок завалилась. Была кормилица, да не стало ее. – Теперь лошадь веди. Вывели вздрагивающую, косящуюся глазом лошадь. Которая здесь, в лесу, на все случаи жизни – и вспахать, и в город съездить, и сено или дрова из леса привезти. Никуда без нее! – Ну что? Сведёшь?.. Шарахается лошадь, повод рвёт, словно чует, к чему дело движется. А дальше что? Дальше, как водится: хату подпалят и семью стрелять начнут по одному. Все им расскажешь, никуда не денешься. А не расскажешь – запросто так ляжешь. Смотрит хозяин на корову падшую, на коня, на гостей незваных. – Чего от «Оборотня» надо? – Ты сведи, мы ему сами скажем. – Так не пойдёт – он ни с кем просто так встречаться не станет. Хоть убейте. – А ты нам дорогу покажи. Усмехнулся хозяин криво: – Дороги к нему я не знаю, и никто не знает. «Оборотень» к себе чужаков не подпускает. – А как же ты весточку передашь? Думает хозяин, сомневается. – Ну! – Ткнули ствол в ухо лошадке. – Вон жердина на крыше, туда тряпку повязать надо. Как увидят ее, человек из леса придёт. Я ему передам что надо, а уж «Оборотень» сам решит встречаться ему с вами или нет. Так что ему сказать? – Скажи, люди приходили, которым за кордон уйти надо, а у «Оборотня» связи. Поможет, мы заплатим. При бабках мы немаленьких. На вот, держи за корову. – Сунули в руку пачку советских рублей. – Ему деньги сильно пригодятся, а нам без надобности. Нам здесь места нет, нам когти рвать надо по-быстрому, пока «краснопёрые» большую облаву не учинили. Вешай свою тряпку, мы дня через три придём. Советам заложишь – считай, не жилец. И жинка твоя и детишки все в распыл пойдут. Понял? Кивнул. Все они одно говорят – и те, и другие. И не просто говорят, но и режут, и стреляют, и детишек, и баб беременных. В городах фонари, кино, танцы, магазины открыты, а у них, в глухомани, что ни день – стрельба. Такая война… – Ну всё, бывай! * * * Встреча состоялась в назначенном месте. «Оборотнем» назначенном. На тропе стоял человек – один. Поперёк живота немецкий автомат и запасные магазины в подсумки напиханы. – Вы хотели встречу? – Ну? – Деньги с собой? – С собой. – Покажи! Сбросили на землю вещмешки, распустили горловины. Встречающий сунул внутрь руку, вытащил пачки денег. И в каждый вещмешок слазил, не поленился. И из пачки, выдернув на свет, купюры посмотрел. Настоящие денежки, с хрустом, с портретами, со знаками водяными. – Ладно, пошли. Такой был уговор, что встреча будет, только если с деньгами. А другого интереса у «Оборотня» не было. Шли долго, часто меняя направление, раза три спускались в ручьи, где брели по щиколотку, по камням, чтобы смыть следы. Наконец пришли. – Ждите… Безнадёжное место – с одной стороны скалы нависают, с другой болото, ход лишь вперёд и назад по узкой тропке. Поставь сверху пулемёт, и никто живым не уйдёт – некуда уходить! Знает «Оборотень» своё дело. И свой лес. Сидят зэки на полянке, ждут, оружие наизготовку, пальцы на спусковых крючках, крутят во все стороны головами. Неуютно им. Прочесать бы местность, высотку оседлать, да нельзя – с добрыми намерениями они.