Ржут, гогочут урки, но вперёд не идут, тянут время. – Ну, вот и славно, – шепчет «Крюк». – Подфартило тебе, пацан, можешь поквитаться теперь за «Летуна» и за «Деда». – И в лёгкие воздуха набрав, гаркнул так, что в ушах зазвенело: – А ну, ша! Стоять! Всем стоять! Замерли урки и зэки тоже. – Пусть двое сшибутся. Ты… – показал «Крюк» пальцем на «Фифу». – И ты… – подтолкнул вперёд «Студента». – А мы поглядим, кто кого на тот свет спровадит. Загалдели урки – дело! Лучше так, чем сразу на ножи. – Зарежет он меня, – обречённо сказал «Студент». – Или ты его, – зло ответил «Крюк». – А коли струсишь, сбежишь – я тебя! Слово! «Фифа», весь как на шарнирах – ножками переступает, заточку с руки на руку перебрасывает. Наверное, боится – все боятся, – но виду не подаёт, рисуется перед приятелями своими. – Молись богу, фраер… – Стянул, бросил под ноги фуфайку, рубаху на груди от груди до пупа рванул – куражится, пугает. Но отчего-то спокоен фраер, смотрит с ненавистью, но не суетится, не грозит. – Пошёл! – толкает «Студента» в спину «Крюк», чтобы тот не перегорел, злобу не растерял. Не поднимая ножа, шагнул вперёд «Студент», грудь под удар подставляя. Притихли урки – не так должен вести себя фраер, совсем не так. А он – так! Идёт, наступает, глаз от врага не отрывая, и пятится невольно «Фифа», и расступаются в стороны блатные, коридор образуя. Шаг… Еще… Только некуда дальше идти «Фифе», спиной в стену упёрся. А фраер идёт, как будто сто жизней у него! Оглядывается растерянно «Фифа», но не находит сочувствия в приятелях своих – жесток мир блатной, никто никого не жалеет, каждый сам за себя – «умри сегодня ты…» Спасует теперь «Фифа» – опустят его свои же, блатные. Нет у него иного выхода, как драться, хоть даже умереть. – Ну всё, фраер, кишки свои жрать будешь! – грозит, распаляет себя «Фифа». Да вдруг заточку с руки на руку перебросив, от стены оттолкнувшись, кидается вперёд и тут же вбок и достаёт до груди врага – чиркнул поперёк, рубаху надвое располосовав и кожу, отпрыгнул ловко назад. Закапала кровь. Взвыли восторженно урки. Только не отшатнулся, не отступил фраер, видно, не зря его колотили зэки на рукопашке, не зря молотил, не жалеючи, «Крюк», к пользе тыкали ножами деревянными. Не пугают его кровь и боль. Наступает он, как заговорённый. – Умри, падла! – орёт, кидается «Фифа», чтобы врага добить, да вдруг видит в груди своей нож, что по рукоять вошёл и сердце его перечеркнул. Стоит фраер в глаза ему смотрит, левой рукой заточку врага держит, не обращая внимание на то, что из ладони его кровь хлещет, а правой рукоять финки в чужое тело вжимая. Говорит зло: – Помнишь «Деда»? И «Летуна»? Закатывает «Фифа» глаза, уже не понимая ничего, уже умерев почти. Но не для него «Студент» говорит – для себя: – Сдохни, тварь! Выдернул нож из груди, толкнул мертвеца от себя, который рухнул навзничь, затылком о пол ударившись. И вот теперь, кажется, набросятся на него урки и порежут со всех сторон. Но нет, стоят они, как пришитые. Подошёл, встал кто-то рядом, плечо к плечу. «Крюк»! Скомандовал негромко: – Бросай оружие или всех порежем. Смотрят урки на «Фифу» мёртвого и на фраера с финкой окровавленной и понимают, не пересилить им эту силу… Упала, звякнула на пол заточка. И еще. И еще… – Выходи строиться. А там, на плацу, «гражданский» стоит – ручки в брючки. Смотрит… Перед ним трупы рядком разложены, а чуть дальше урки подрезанные на земле сидят, раны зажимают. Вот новых подвели, к ним подсадили. – Потери? – интересуется «пиджак». – Троих наших – вчистую, четверо – тяжёлые, остальные – лёгкие. – Плохо, – качает головой «гражданский». – Хреново вас учили. Дерьмо вы, а не бойцы. – Повернулся, пошёл в сторону штаба. – А с этими что делать?! – крикнул вдогонку «Абвер». – С этими? – повернулся «пиджак», глянул безразлично. – Этих добивайте. Ну, не в госпиталь же их везти… Замерли, опешили все. И урки, и бойцы. – Ты что, начальник, чего творишь?! – зашумели, заголосили, придя в себя, блатные. – Раненые мы, в больничку нас надо! Беспредел это! Стоят зэки в нерешительности. – Режьте, – тихо, спокойно повторил «пиджак». – Выполняйте приказание. А тех, что живые, – в отдельный барак, они нам еще пригодятся. – Повернулся и пошёл. Не глядя, не оборачиваясь, не прислушиваясь к тому, как сзади заверещали, закричали урки и как один за другим стали обрываться, тухнуть их голоса. Такие, выходит, приказы. Такие законы… * * * Сидят командиры, репу чешут – «Абвер», «Кавторанг», «Крюк» и даже «Партизан», который на носилках, весь в бинтах и гипсе, но при деле. Смотрят невесело. Не с чего им веселиться после того, что было, – после этапа воровского, драчки на ножичках, где они людей своих потеряли, после резни раненых. По уши в крови они, пусть урок, на которых пробы ставить негде, но прокурору всё одно, кого они порешили – закон за урок послаблений не даёт. – Кто что видел? – вопрошает «Абвер», потому что должны они по каждому зэку заключение дать: как вел себя – на ножи шёл или за спинами других хоронился, когда резал, не морщился ли, не хлюпал носом после, как раненых добивал. Всё желает знать Пётр Семёнович, всё ему интересно, каждая мелочь. И понимают командиры, что нельзя тут соврать и придётся сдавать зэков, которые слабину выказали. – Для того он этап воровской в лагерь пригнал? – А для чего еще – под ножи наши, чтобы понять, чего мы стоим, чтобы в деле на нас посмотреть. Если бы другой счёт вышел – списал бы нас вчистую. – А он и так списал – нет нам ходу назад, ни к прокурору, ни в лагеря. Не простят нам урки этой резни. Верно всё рассчитал «пиджак» – его мы теперь с потрохами – ни на свободе, ни за колючкой жизни нам нет. Молчат командиры, думают. – С урками понятно – через кровь нас пропустили, а раньше? – Что раньше? – Когда офицерика резали… За каким? Чем он мешал? Тогда – кровь, теперь – кровь? – Крови много не бывает. После первого боя солдат еще не солдат – в первом бою он штаны дерьмом марает, а из второго, коли не убит, – бойцом выходит. Боюсь, не последняя это кровушка… А офицерик… Знал он много. – Так этот тоже знает. Зачем одного на другого менять? И то верно. «Хозяин» один, зачем ему эта чехарда? Одного убрал, другого пригнал… Или «пиджак» тоже долго не протянет? Загадки… – Офицерик – ладно, может, у них там свои счёты, или не справился он. Зачем «Полкана» «пиджак» шлёпнул, чем он ему не угодил? «Полкан» честно лямку тянул. – А пакет помнишь? – спросил «Партизан». – Ну? – Ты в него совался, читал что там? – Нет, «Полкан» не дал. И после ничего не сказал. – Вот за то девять граммов и схлопотал. Знал он то, чего нам знать не положено. Когда читал, помните, как перекосило его, как ручки у него затряслись? Как не помнить, такое не каждый день увидишь, чтобы боевой офицер, фронтовик, разведчик бледнел, глазками хлопал, как курсистка. Он бы от смертного приговора так с лица не спал. – И что там могло быть? – Хрен его знает… Приказ на ликвидацию офицерика – это понятно. Что еще?.. Может, всех нас он должен был в распыл пустить, а «пиджак» его упредил? – Я знаю, что там было, – тихо сказал «Крюк». И все разом обернулись к нему. – Имя «Хозяина» там было. Офицерика – в расход, а «Полкана» в командиры. Должен был он знать под кем ходит. Один. Вот и узнал…