– Точно! – согласились все. – Отчего и дрожь в коленках! Мы, когда про Берию услышали, тоже с лица спали. – А это не Берия, – еще тише сказал «Крюк». – Что? Не Берия, а кто? Усмехается «Крюк», нехорошо усмехается. – Зачем Берии, коли мы под ним ходили, офицерика стрелять, а после «Полкана»? Особенно «Полкана»? Пауза… Думают все, соображают. – А убрав «Полкана», зачем имя «Хозяина» всем нам раскрывать? – продолжает крутить «Крюк». – «Полкан» один о том знал, а до него офицерик. А теперь все мы. – Но «Полкан» сам про товарища Берию сказал, сам подтвердил! – Ну да. А ты бы не подтвердил? Только отчего, как только он «да» сказал, «пиджак» ему башку прострелил? Без промедления… Да, верно. Только согласился «Полкан», как гражданский, скороговоркой приговор произнеся, ему пулю в лоб закатал. Как-то слишком быстро, словно рот ему зажимал. – Нет, не может быть! Кто, кроме Берии, мог нас с нар вытащить и сюда определить, целый лагерь построив? Выше него никого нет! – сомневается «Кавторанг». – Как нет? – качнул головой «Крюк». – Есть! – И вверх пальцем ткнул. – Что? Ты что такое? Да нас всех за это к стенке… – А нас хоть так, хоть так. У нас стенка круговая, со всех сторон. Вы прикиньте: офицерик, приказ в пакете… Зачем это Лаврентию Павловичу, зачем эта оперетка, когда у него всё МГБ в руках? Взял нас, построил, да всё растолковал. Как теперь. Только тогда – так, а сейчас – иначе. Почему так по-разному? Слушают командиры, да не верят. Выше товарища Берии лишь один человек, имя которого вслух даже произнести страшно!.. Но только зачем ему пакеты, когда он может кому угодно приказать, хоть тому же Берии… Нет, завирает «Крюк». – Ерунда всё это… – А лагеря захват зачем, десанты все эти, пулемёты? Зачем захватывать то, что имеешь? Да кабы нам только шепнули, мы все по стойке смирно встали! Если мы под Берия ходим, то зачем нас силком брать? Опять верно… – Поперёк нас ломали, чтобы к новой присяге привести. И этап воровской для того же. – А ведь точно, – соглашается «Абвер». – Когда «Полкана» стреляли помните? Помнят все, не забыть такое. – Перед самым выстрелом, когда «пиджак» на спуск уже жал… Ну, напрягитесь, что тогда было? – Ничего не было, он сказать что-то хотел, да не успел… – Успел. Головой он мотнул, – напомнил «Партизан». – Верно! Как будто «нет» сказал. – А после? – После на небо посмотрел. Словно с белым светом прощался… – Ну да, прощался, на солнышко с облаками глядя… Как гимназистка, только что не рыдал… Что за бред поэтический? Не тот человек «Полкан», чтобы нюни перед смертью распускать – боец он был и не раз смерти в лицо глядел. И что, каждый раз с облачками и цветочками прощался? Не на небо он показал, а знак нам дал. Сперва головой помотал, а потом глазами вверх показал. Вначале «нет», после «да». Чего проще! На «Хозяина» он указал. Который сверху! Затихли все, «Полкана» и смерть его вспоминая. А ведь верно: зачем ему было в смертный час свой башкой мотать и глазками дёргать? И в глазах его перед уходом ни страха, ни жалости к себе, ни растерянности не было – в упор он на них смотрел, как будто объяснить что-то хотел! Сказать… Нет… И да! Сошлось всё – и пакет, и офицерик, и лагеря захват, и торопливый расстрел «Полкана», и знаки его… Молчат командиры, боясь сами себе в том, что понимают, признаться. – А зачем же Берия… А дальше продолжить страшно! – Затем, что шатается наш «Хозяин» и нами прикрыться решил, – задумчиво произнёс «Крюк». – Стар он стал, боится наркомов своих! Видал я в шайках, как заговоры против главарей плетутся, как в одночасье шестёрки их жизни лишают. Были мы под «Хозяином», а теперь – под Берией. С ведома «Хозяина» или нет, про то нам не скажут! Люди мы подневольные, выбирать не приходится. Кто хавку нам с рук даёт, тому мы и служим. Теперь вот «пиджаку». – Нет, – мотает головой «Кавторанг». – Врешь ты, «Крюк»! У нас партия, члены ЦК, верные ленинцы, не может быть такого, чтобы они друг против друга шли. А Он – Верховный наш, Победитель, кто против него осмелится? – А как же Тухачевский, Якир, Блюхер? – напомнил «Партизан». – Это ошибка была, это изменник Ягода их под вышку подвёл, а Берия, когда в НКВД пришёл, он его расстрелял и тысячи зэков на волю выпустил. Они с «Хозяином» рука об руку, они войну выиграли! Смотрит «Крюк» на «Кавторанга», возразить что-то хочет, да молчит. – А может, ты и прав. Да и не знаем мы ничего. Ни я, ни вы! Трёп всё это. Я сболтнул, вы послушали. И забыли. Один чёрт, изменить мы ничего не можем – как были зэки, так и остались, а кто в вертухаях ходит – не нашего ума дело… Так, кап-два? Кивнул «Кавторанг», даже как-то облегчённо. – Пусть так и будет, – подвёл черту «Абвер». – Наше дело маленькое – копай да руби. Одно скажу, служба нынче пойдёт иная, такая, что косточки затрещат. Не даст нам спуску «пиджак», этот жать умеет. И все с тем согласились – не прост «гражданский», ох, не прост… * * * Стоит «Абвер» по стойке смирно, не по-нашему, по-немецки стоит, пятки вместе – мыски врозь, ладони к бёдрам прижаты, локоточки в стороны оттопырены. Крепко в него немецкие унтеры строевые приёмы вбили – на всю оставшуюся жизнь. Перед ним Пётр Семёнович сидит. – Что у нас сегодня по плану занятий? А что может быть? Всё, как обычно, – физподготовка, стрельбище, рукопашка… – Давайте сегодня слегка изменим обычный порядок, – предлагает «пиджак». – Сегодня работаем на манекенах. – Мы и так… Там, на площадке, подвешены мешки с песком, ушитые в форме фигуры человека… – Вы меня не поняли, я имею в виду другие манекены, живые, – улыбнулся Пётр Семёнович. И опять не понял «Абвер». – Отберите пять-шесть заключённых из блатных, которые покрепче. Они лучше, чем мешки с песком будут. Мешки сдачи не дадут, а эти будут оказывать сопротивление… Выводите их на площадку, и как в бою… И всё равно не понял до конца «Абвер». После понял… Стоят заключённые, одетые по форме номер два, – все как на подбор крепкие да гладкие, отъелись в карантине, не узнать в них тех доходяг, что сюда прибыли. Мясцо на костях наросло, а где-то и жирок. Не зэки – бойцы. Ждут, переминаются с ноги на ногу. – Ты и ты – выходи. Вышли два бойца, встали в стойку, приказа ждут. – Отставить. Нынче у вас другие противники будут. – Повернулся, глянул назад. От дальнего барака боец гонит двух урок. А этих-то зачем? Подошли, встали, подозрительно осматриваясь. – Работаем, как в боевых, – приказал «Абвер». Как это? Не понимают бойцы. – Один – на два. Двое урок против одного бойца. Бьёмся без правил, до… – выдержал паузу. – В общем, пока в сознании. Раны, переломы не в счёт. – А если они нас или мы их? – Значит, тот, кто умрёт – плохой боец, – жёстко сказал «Абвер». – Кончились пионерские упражнения на свежем воздухе, будем биться всерьёз, если кто хочет жить и не остаться калекой… Слышите? – повернулся к блатным. – Если кто зажмурит бойца, два месяца в круг выводить не буду. Слово! Переглянулись урки – это серьёзный стимул, других, может, завтра зажмурят или переломают, а им два месяца жить. А это срок не маленький, зэк дальше завтрашнего дня не загадывает, он одним часом жив! – Ты, – показал «Абвер».