– Так точно, – уныло отозвался Пиритти, чувствуя, что дед его обязательно отругает. Этот зануда точно нажалуется старшему караула, а тот в свою очередь доложит деду. А дед расскажет Аметрину. И от каждого Пиритти получит по щедрой порции нравоучений. Раздвинув густые кусты, растущие у сокровищницы, и подняв факелы над головой, они отправились туда, где Пиритти увидел неясную тень. – Нет тут ничего, – раздраженно пробурчал часовой и тут тоже увидел тень, только с другой стороны. – А ну стоять! – завопил он и, молниеносно прыгнув, схватил тень за шкирку. – Кто такой? Что тут делаешь? Отвечай немедленно! – Да я это, я… Извините меня! – раздался в ответ срывающийся мальчишеский голос. Факел осветил круглое лицо, так густо усыпанное веснушками, что и кожи-то не было видно. – Пироппо! Фу ты ну ты! Напугал, зараза! Что ты тут делаешь? – Да иди ты! – с обидой огрызнулся тот, болтая в воздухе ногами. – Сам зараза! Почему тебе можно, а мне нельзя? Я тоже хочу на пост. – И что, мне тут с вами нянчиться? – окончательно вышел из себя часовой. – А ну-ка марш в караульный дом, и чтобы до утра носа не высовывали. – А я, между прочим, тоже кое-что видел! – запальчиво крикнул Пироппо, поставленный на землю. – Да что ты там мог видеть! – презрительно протянул часовой. – Черную тень, метнувшуюся от сокровищницы! И побежала она вон туда. Не очень чистый палец уверенно показал на зеленую дорогу, ведущую в Смарагдиус. – Ага, конечно. В ваших фантазиях любой куст – это страшилище, любой листочек – тень. Или это был третий брат? У вас есть еще один? – с нескрываемым ужасом спросил воин. – Есть! Но он старший и умный… И точно сюда не придет. – Ну вот и славно! Еще одного такого, как вы, Драгомир бы не вынес. А теперь быстро спать. Утром вас ждет серьезный разговор. На кусты не смотреть. По сторонам не глазеть. Шагом марш в караульный домик. – И никакой это не куст, – заартачился Пироппо, – это была настоящая тень, зловещая и страшная. – Да пойдем уже, – Пиритти дернул младшего брата за рукав. – Он все равно не будет тебя слушать. Расстроенный из-за проваленного дежурства, он поплелся к домику. Пироппо еще немного постоял, вглядываясь в темноту, потом, обреченно вздохнув, бросился догонять брата. Ему, в отличие от старшего, предстояло получить на одну выволочку больше. Сначала от Пиритти, а потом уже от всех остальных в их длинной семейной цепочке. В это время в зеленом Смарагдиусе в спальню Сентарии через открытое окно проникла черная тень. Настолько легкая, что была едва заметна. Так, небольшое дрожание в воздухе. Но, несмотря на это, от тени исходила такая злость, что атмосфера в уютной девичьей комнате сразу изменилась. Запахло подземельем и сыростью. Накинув паутину на вздрогнувшего во сне Серафима, тень злорадно усмехнулась. Убедившись, что хранитель погружен в магический сон, она уселась в изголовье и склонилась к уху спящей девушки. – Он выбрал не тебя, – зашептала тень. – Ты всегда знала, что ты ему не нужна. И когда ты была на волосок от смерти, он выбрал не тебя… Сентария заворочалась и, не просыпаясь, попыталась натянуть подушку на голову, но тень не дала девушке этого сделать. – Он не любит тебя и никогда не любил. Его сердце принадлежит ей. Он бросил тебя. Какие еще нужны доказательства? – Нет, нет, – сквозь сон забормотала Сентария. – Он спас меня. – Да, но лишь после нее. Сначала он бросился за ней. Жаль, что ты не видела его перепутанных глаз. Он так боялся за нее… – Неправда! Он боялся за нас обеих! – Но побежал-то за ней… Сентария замолчала, проваливаясь обратно в сон, но дыхание из ровного стало прерывистым, а на краях зеленых ресниц вместе с капельками, которые всегда так нравились Луне, заблестели слезы. Она всхлипнула и учащенно задышала. Тень выждала немного и вновь принялась за дело: – Он выбрал не тебя. – Ты ему не нужна. – Ты никому не нужна. – Ты несчастна и одинока. – Неправда, – вновь воскликнула Сентария, сжав кулаки. Но слезы уже лились по ее щекам. – Правда. Ты не нужна ему. Никогда была не нужна. Он любит только ее. Все любят ее. А тебя – никто… – Неправда, неправда, неправда! – закричала Сентария и резко села на кровати. Тень метнулась в окно, одновременно смотав паутину, накрывавшую Серафима. Тот сразу же открыл глаза: – Что случилось? – Такой странный сон… – пробормотала Сентария, приходя в себя. – Кто-то пытался убедить меня в том, что я не нужна Аметрину. – Вот еще глупости! – Серафим сложил лапы на груди и авторитетным тоном продолжил: – Ты отлично знаешь, почему он так поступил. И так на его месте сделал бы любой. Когда речь о спасении всего мира, тут не до чувств. Но он старался спасти вас обеих. И спас! – Но… – залепетала Сентария и натянула одеяло, пытаясь согреться. Внезапно ей показалось, что комната погружена во тьму, страшную, удушающую, мерзкую тьму. – Серафим, зажги, пожалуйста, свечу, что-то мне страшно. – Придумала ерунду, вот и страшно. Спи давай, я с тобой посижу. – А если он и правда любит ее? Сентария сама пришла в ужас от своих слов. Грудь сжалась от обиды. На себя, на поединки, на Эссантию. Разве можно устраивать такие испытания, ведь это бесчеловечно! – Ну, ну, – тихо сказал Серафим, пододвигаясь ближе. – Брось ты это. Все давно поняли, кто на самом деле нравится Аметрину, и наконец-то он тоже это осознал. Луна ему друг, как и тебе. Он никогда и не говорил о чувствах к ней, он всегда твердил про долг, а про чувства ты сама придумала. – Ну да, – тихо согласилась Сентария. – И Луна меня убеждала, что между ними ничего нет и не было никогда. – И ответь мне на такой вопрос. Если он любит Луну, то почему вечно таскается за тобой? Цепляет тебя, подначивает? К тому же не забывай про Эгирина. Будь у Аметрина какие чувства, Эгирин бы давно вызвал его на разговор. А он спокоен. Значит, и тебе не о чем переживать! Ну скажи, что я прав! – Прав ты, прав. Он воин. А Луне грозит опасность! И эта прядь у него появилась неспроста. Прости меня, я теперь чувствую себя ужасно… Я бездушная, завистливая эгоистка… – Ни одна эгоистка никогда не признает себя таковой. А ты признаешь, значит, это не так. – Не понимаю, что на меня нашло… А ведь я тоже люблю Эгирина, и Пиритти с Пироппо, и Оникса, потому что они мои друзья. Просто кого-то я люблю больше, кого-то меньше, но никого так сильно, как его. – Ну вот видишь! Он тоже любит друзей. Но тебя больше всех. – Правда? – глаза Сентарии заблестели, а щеки вспыхнули. – Спрашиваешь! – фыркнул Серафим. К своему глубокому сожалению, ученый богомол набрался у Пиритти с Пироппо всяких залихватских фразочек и стыдился этого. Но ничего не мог с собой поделать. Их словечки так и норовили сорваться с языка. Спохватившись, Серафим добавил: – Как подсказывают мне мои гениальные мозги, я точно прав. И никаких больше разговоров. Завтра рано вставать, в Манибионе будут чествовать участников. Тебе, как девушке главного победителя, нужно быть в первых рядах. – Его девушке, – мечтательно прошептала Сентария. Успокоенная доводами хранителя, она широко зевнула и, уютно завернувшись в одеяло, снова заснула. Серафим еще немного посидел рядом и, убедившись, что подопечная крепко спит, тоже растянулся на подушке. Не успел он засопеть, как тень, раздраженная долгим ожиданием, снова скользнула в комнату Вновь атмосфера стала похожа на тюремную. Запахло отчаянием и бедой. Обездвижив хранителя, тень склонилась к девушке: – Ты ему не нужна. – Он не любит тебя. – Он любит ее. – Все любят ее. – А ты никто. – Ты никому не нужна.