– Нет, это не ты! Ты не такая! Ты уже давно не такая. Такой я тебя даже не знал. А значит, это не ты! Эгирин взял еще один камень. Воздух с шипением ворвался в зияющую дыру в центре лба. – Что ты творишь? – страшным голосом закричала Жадеида. Поняв, что уговоры не помогают, она поднялась в воздух и начала в ярости кружить вокруг стола. По ее лицу поползла та ужасная рваная рана, занимавшая половину щеки. Камни на столе поменяли цвет, стали тусклыми и беспросветно черными. Эгирин, стиснув зубы, продолжал собирать изображение Жадеиды, в то время как она бесновалась, забрасывая его проклятиями. – Остановись! Ты убиваешь родную мать! Да как ты смеешь? Я дала тебе жизнь! Угрозы сменялись уговорами и лестью. – Я тебя прошу сынок. Посмотри на меня, я еще могу исправиться. Ты же такой умный, ты обязательно что-нибудь придумаешь. Дай мне шанс. Я так хочу жить. Я так люблю тебя. Ведьма плакала. Слезы ее были черными. Они, словно яд, капали на пол, оставляя в нем глубокие дыры. Эгирин плакал вместе с ней. Только его слезы были живыми. Они выжигали раны в сердцах драгомирцев, которые молча смотрели на него. Оказаться на месте юноши не хотел бы никто. В соседней комнате происходило то же самое. Только, в отличие от Эгирина, Аметрин не разговаривал с отцом. Он почти сразу понял, что нужно делать, и теперь молча собирал картину, торопливо рассортировывая камни. Он сосредоточился и, казалось, не замечал Гиацинта. Аметрин дрогнул лишь раз, когда отец в отчаянной попытке привлечь его внимание крикнул: – Подумай о Пиритти с Пироппо, они растут сиротами! Аметрин на секунду застыл. И такая боль мелькнула в его глазах, что Луна с Сентарией и еще тысячи драгомирцев не удержались и заплакали. Когда Гиацинт, как и Жадеида, снял маску доброго отца и показал истинное лицо, дело пошло быстрее. Под нескончаемые вопли, проклятия и угрозы Аметрин вставил последний камень в ячейку, и изображение Гиацинта пропало. Он вздохнул с облегчением, но тут из картины, которую он так долго собирал, снова донесся голос. Гиацинт продолжал говорить, теперь уже со стола. Аметрин вздрогнул. Решительно подойдя к столу, он с усилием поднял картину и грохнул ее о каменный пол. Она рассыпалась на мельчайшие осколки. Наступила тишина. Дверь распахнулась. Но Аметрин, не видя этого, опустился на пол и обхватил голову руками. Вместе с ним страдали все. Такой возмущенной тишины еще никогда не было в Драгомире. Сентария отдала бы все на свете, лишь бы быть сейчас рядом с ним. Эгирин, как и Аметрин, догадался, что нужно уничтожить картину. Немного помедлив у стола, с которого истошно вопила его мать, он поднял мозаику и разбил о каменный пол. Его дверь тут же распахнулась. Не оглядываясь, он пошел к выходу. Пока весь Драгомир следил за поединками, в Валоремии происходило следующее. В первые минуты возрождения паук сначала не понял, где очутился, а когда сообразил, то сразу сник. Сокровищница – последнее место, где он бы хотел оказаться, да еще и с книгами в придачу. Всем известно, что нет ничего могущественней и таинственней колыбели Эссантии, средоточия ее души. Однако, узнав, что создательница затеяла поединки, паук заметно повеселел. Вот он, шанс, который нельзя упустить! Книги проделали большую работу. Они незаметно воздействовали на Эссантию, внушив той навязчивую идею о поединках. Кроме того, запугали девчонку до полусмерти. Осталось окончательно подчинить разум обеих. В том, что Луна уже готова, паук даже не сомневался. Уж он-то знал, какой парализующий ужас вселяет черная магия, как глубоко разъедает душу Ни один человек не может этого выдержать, не надломившись внутри. Справиться с Эссантией будет не так просто, но тоже возможно. Однако сначала нужно выбраться отсюда. Паук стал медленно, по капле отравлять землю, напитывая ее зловонной жижей, сочащейся из крупных бородавок на толстом брюхе. Земля в страхе пыталась спрятаться от яда, но ей некуда было деться, поэтому она погибала, сжимаясь и исчезая. Паук продолжал творить свое черное дело, а внутри него все дрожало от нетерпения. Нужно столько всего успеть, а времени практически нет. Боясь потерять самообладание, паук начал строить планы. Все равно, пока яд разъедал землю, образуя яму, больше ничем не займешься, и в черной голове закрутились сотни мыслей. Для начала ему нужно было выйти. Затем – вынести из Валоремии книги. Конечно, Эссантия так просто их не отдаст, значит, надо заставить создательницу временно «ослепнуть». И правителей заодно. Это поможет скрыть и следы действия черной магии в Валоремии. Такое заклятие есть, оно несложное. Даже Гиацинт справился с ним, заморочив голову правителям, но прочесть его мог только человек. Немного крови, приправленной черными помыслами, – и все, успех обеспечен. Но где взять проводника и как протащить его в Валоремию, которая славится своей неприступностью? Паук задумался. Кое-кто на примете у него был. Не сказать, что сильный, но где сейчас другого найдешь? Все приспешники Жадеиды, а затем и Гиацинта были либо убиты в бою, либо осуждены до конца дней и заперты в надежной тюрьме. Тех, кого отпустили, Обсидиан даже не рассматривал. Раскаявшиеся, сломленные осознанием того, что натворили, они годились разве что на корм книгам, но никак не на роль проводника, пусть даже временного. Думая о них, Обсидиан досадливо поморщился. Что же, других вариантов пока нет. Нужно идти за тем, кого приметил. Пусть он скорее пародия на колдуна, но в свое время в его глазах паук увидел то, что нужно. А именно честолюбие и злость. Прекрасные качества для черной магии. Было там и еще кое-что. Неразделенная любовь. Замечательная смесь. «Люди становятся такими глупцами, когда влюблены», – захихикал паук. Ко всему этому добавлялись обида, ощущение ненужности, рождавшее озлобленность, и самое главное – зависть. Такого человека легко перетащить на сторону тьмы. А там уж насколько его хватит. Главное, чтобы он прочел заклятие тумана в стенах Валоремии, потому что Эссантию можно отравить только изнутри. Это же заклинание поможет спрятать от правителей все изменения, затуманив им разум. Затем проводник должен вынести книги из Валоремии. Этот пункт плана больше всего беспокоил паука, так как преодолеть защиту правителей и Эссантии сможет только сильный духом человек. Пока паук раздумывал, в полу образовалась большая яма, через земляную стену которой замаячил просвет. Обсидиан осторожно подошел к образовавшемуся проходу и высунул волосатую лапу Никаких преград! Сдержав ликующий вопль, он ловко выскользнул наружу Все глаза, натыканные по телу, радостно сверкнули. Книги уже изрядно отравили Эссантию. Она потеряла большую часть своей защиты. Раз он так просто вышел, значит, так же легко протащит внутрь проводника. Все-таки яд внутри сильнее яда снаружи. Так же и с людьми. Внутри они слабее. Можно сколько угодно закалять тело, становиться сильным и выносливым, но коварная болезнь или дурные мысли могут разрушить изнутри. Воодушевленный Обсидиан, замаскировав яму ветками, побежал в сторону Смарагдиуса. Свернув на зеленую дорогу, он даже на минутку остановился, проникнувшись ностальгией. Что ни говори, а сначала с Жадеидой им хорошо работалось вместе. Если бы она продолжала исполнять все, что он говорил, то, может, до сих пор была бы жива. Паук глубоко вздохнул, но быстро отбросил ненужные сожаления и с немыслимой для живого существа скоростью помчался в Смарагдиус. Словно сама судьба благоволила к Обсидиану. Все задуманное исполнялось в точности. Проводника он нашел именно там, где и предполагал. Обсидиан правильно рассчитал, что тот не пойдет на поединки. Ведь на людях сложно скрыть зависть к участникам. Паук поработил кандидата так быстро, что даже сам удивился. Не потребовались даже все заготовленные аргументы. Пара имен, обещание исполнения желаний – и все, новый проводник был готов следовать за Обсидианом куда угодно. Затем им удалось украсть лошадь прямо под носом у воинов. Те смотрели поединки на большом зеркале и даже не заметили пропажи. Вскоре проводник и паук добрались до Валоремии. Яму тоже никто не заметил. Раскидав ветки, Обсидиан нетерпеливо подтолкнул безвольного проводника к яме. Тот послушно забрался внутрь Валоремии. Паук прислушался. Все было тихо. Валоремия спокойно пропустила внутрь чужака. Книги, увидев человека, тут же начали шептать. Если у проводника и были какие-то сомнения, то в этот миг они улетучились. Поработив его окончательно, главная книга потребовала крови и, получив нужное, открылась на странице с заклятием тумана. Проводник начал читать. Обсидиан потирал лапки от радости. Глаза его блестели. Он всем отомстит! И гадкой девчонке, и ее упрямым дружкам, и правителям, которые изрядно надоели, а главное, этому скрюченному богомолу, посмевшему вонзить в него свои крючки. Не забыл паук и о Рутиле, придумав тому позорную и мучительную смерть. После того как он захватит девчонку, он заставит ее убить кузнеца на глазах у друзей. И не просто убить, а долго и жестоко пытать. А затем заставит свернуть шею богомолу. Хотя нет. Богомола он возьмет на себя. Обсидиан поежился, вспомнив ту боль. Такие мучения требовали отмщения! Пока Эссантия радуется поединкам, он успеет все подготовить. Неожиданно голос читающего стал слабеть. – Эй, эй! – очнулся паук. – Читай! Но, несмотря на гневные окрики, проклятия и угрозы, голос становился все тише и звучал уже еле слышным шепотом, похожим на дуновение ветерка. Не дочитав заклятие, проводник упал навзничь. Кровь хлынула у него из носа, рта и ушей. Обсидиан брезгливо поморщился. – А ну-ка вставай! – он запрыгнул на грудь человека. – Ты мне еще нужен. Мы не вынесли книги. Вставай, кому говорю! Но человек лежал не шевелясь, и лишь едва заметное дыхание указывало на то, что он жив. – Да что ж это такое, – рассвирепел Обсидиан. Но сколько бы он ни хлестал лежащего человека по щекам, тот не приходил в сознание. Его лицо посинело, глаза закатились. Черная магия сломила его. – Никакого толка, – раздраженно поморщился паук. – Хватило всего лишь на одно пустяковое заклятие. Оплетя бесчувственное тело паутиной, он через яму выволок несостоявшегося проводника из Валоремии. Оттащив подальше, он сбросил сверток в овраг. Беспомощный человек, кувыркаясь, полетел вниз, сопровождаемый камнями, которые сорвались следом. Паук, не удостоив жертву последним взглядом, заторопился назад, в сокровищницу, обдумывать дальнейший план. Чтобы вынести книги, ему отчаянно нужен был новый проводник. Сильный духом человек. Беспокоила паука и Эссантия. С ней можно справиться, отравляя черным ядом и действуя заклятием тумана, но на это нужно время, много времени, которого у него нет. Обсидиан бегал кругами по сокровищнице, судорожно перебирая в памяти известных ему людей. На то, чтобы найти подходящего проводника, могут уйти годы и даже сотни лет. Именно столько понадобилось, чтобы найти Жадеиду. Все проводники до нее, которых ему удавалось заманить в сети, при виде книг бледнели и теряли сознание, прямо как тот жалкий слизняк, что валяется в овраге. Только Жадеида смогла с ними сладить. Но тогда книги были надежно спрятаны, а сейчас они на виду. Обсидиан нервничал. Впервые в долгой жизни. Это состояние ему не нравилось. В природе тоже началось какое-то едва заметное волнение. Кружевные облака, которыми заботливая Эссантия оберегала зрителей от солнца, стали чуть тяжелее. К их пушистым голубоватым бокам начала подкрадываться мрачная серость. 9 Выбежав из комнаты после испытания, Эгирин оглянулся в поисках друга. Он даже не заметил, что попал в царство жемчуга. Ему было не до красот, которые предлагала Эссантия. – Аметрин! – крикнул он. Его поддержали зрители на трибунах. Они-то, в отличие от Эгирина, видели молодого воина, который никак не мог отойти от обломков картины, усеявших каменный пол. Стоя на коленях, Аметрин с невыразимой тоской смотрел на то, что осталось от мозаики. Ему казалось, что с каждого осколка на него с немым укором глядит лицо отца, омраченное печалью и болью. – Аметрин! – Эгирин, снедаемый тревогой, сложил руки рупором и закричал еще громче: – Аметрин, отзовись! Тот, словно услышав друга, поднял голову. Трибуны заволновались. Искренне болея за Аметрина, они загудели и направили все мысли к нему, потрясенному и растерявшемуся от горя. – Аметрин, вставай и иди! – в унисон кричали они. Аметрин вздрогнул, поднялся и сделал несколько шагов к двери. – Давай, давай, давай! – скандировала публика. С трудом переступив порог, он в последний раз оглянулся, чтобы еще раз увидеть осколки, но комната начала исчезать. Изображение закрутилось, растеклось, словно художник, нарисовавший картину, в гневе размазал краски, взмахом кисти исказив не понравившееся ему изображение.