– Да… Да… Да… – согласился Кианит. – Ты можешь повторить это миллион раз, но ситуацию уже не изменишь. – Я сразу поняла, что нужно делать с тоннелями, и искала камень или еще что-нибудь, чтобы сбросить внутрь и определить их глубину. – Вы не поверите, она даже поймала сколопендру и, скрутив ее в клубок, кинула в тоннель. – А как же яд? – воскликнула Сентария. – Какой яд? – в один голос спросили брат с сестрой. – Э… – промямлила та, растерявшись. – Ну, я думала, что они ядовиты… Ну раз нет, так нет, – преувеличенно жизнерадостно закончила она. – Я даже не подумала об этом, – ответила Целестина. – Просто схватила ее, спрятав руку в рукав, и сбросила. Но тварь оказалась недостаточно тяжелой. Или где-то повисла на стене. Короче, ерунда полная. Кидать нужно было вовсе не их. И тут до моего братца дошло. Он включил мозг и сообразил, что палка нужна не для того, чтобы отбиваться от насекомых, а для того, чтобы отколупать камни от стены. – Ну, не совсем так, – попытался возразить Кианит. – Ага, рассказывай, – перебила его сестра. – Я видела, как ты ею отбивался от сколопендр. Испугался каких-то гусениц с ножками! Кианит вновь хотел вклиниться в разговор, но Целестину было уже не остановить: – Короче. Пока он нашел стену, пещеру уже трясло так, что мы поняли: наши дела плохи. Время закончилось, и мы очнулись в шатре. И все из-за него! – Да-да, – опять не стал спорить Кианит. – Это я во всем виноват. Вот когда ты пойдешь на поединки, ты всех победишь. – Конечно! – уверенно заявила Целестина. – Главное, чтобы Эссантия меня помиловала и не дала тебя в напарники! Пиритти и Пироппо с уважением взглянули на нее. Они-то побаивались так разговаривать с Аметрином. Ведь он и за шкирку тряхнуть может. И ненароком вытрясти из бездонных карманов всякие запрещенные и от этого вдвойне милые сердцу мальчишеские побрякушки. – Всем привет, – раздался тихий голос. В беседку осторожно зашла Виолана. К тайному облегчению друзей, она была одна. Только Стефан расстроился. Он все вытягивал шею в надежде, что появится Сильвина, и даже перестал записывать. – Я позвала ее, но она отказалась, – тихо объяснила Виолана. – Это она тебя подвела на поединках? – спросила Луна. – Нет. Я сама удивилась, но нет… Когда я ее увидела на постаменте, то решила, что все, можно сразу сдаваться. Да еще она начала насмехаться. Но в пещере она мне даже помогала. И сорвалась не специально. Нога соскользнула. – Вряд ли она хотела тебе помочь. Просто сама стремилась выбраться наружу и не попасть в лапы монстра, – проворчала Сентария. – Зачем вы так? – неожиданно вмешался Стефан. – Может, она хочет измениться. – Сильвина? – одновременно воскликнули Луна и Сентария. – Ни за что не поверим. – Какие вы все-таки, девчонки, злопамятные, – в сердцах ответил Стефан. – Вы не даете ей ни единого шанса. – Ну, если вместо мозгов влюбленная каша, то легко не замечать очевидного, – вскипела Луна. – А вот и неправда! – Правда! – Хватит! – прикрикнул Аметрин. – Как дети, честное слово! Луна, Стефан, может, и прав. Людям всегда надо давать второй шанс. Но, Стефан, и Луна в какой-то степени права. Ты не видел, что творила Сильвина. Такое забыть сложно. Простить, я думаю, мы все ее простили. Но вот забыть… Тут извини. Но мы же не враждуем с ней, а это главное. – Каждый имеет право на ошибку, – запальчиво возразил Стефан. – Имеет, – невозмутимо кивнул Аметрин, – но не на предательство. Предательство – это не ошибка, это сознательная подлость. Стефан открыл рот, чтобы возразить, но стушевался, не зная, что сказать. И тут его осенило: – А что, если она не сама на это пошла? Если ее толкнула черная магия? Все мы знаем, на что она способна. – Кто? Сильвина или магия? – усмехнулась Луна. – Да! Мы знаем! На очень многое! – Может, она добрая, а магия заставляет ее? – Стефан! Сильвина всегда была злой и завистливой, магия тут ни при чем! Ни за что не поверю! – Я бы тоже никогда не поверил, что ты можешь быть такой злой, если бы не увидел своими глазами… – СТЕФАН! – одновременно рявкнули Эгирин с Аметрином. – Думай, что говоришь! Стефан резко закрыл рот и покраснел. Лицо его мучительно исказилось. Действительно, влюбленность затуманила его разум настолько, что он чуть не выдал главную тайну. Луна оторопело смотрела на него. – Что ты имеешь в виду? Что значит – ты видел меня злой? – она нахмурилась, и тень воспоминания легла на ее лицо. – Подожди-ка… То есть на том ужасном портрете была все-таки я? – Нет-нет, что ты… я брякнул не подумав… Я имел в виду, что ты становишься злой, когда говоришь про Сильвину… – начал выкручиваться Стефан. – На том портрете была я, – уверенно произнесла Луна, не слушая его. – А где ты мог меня такой видеть? На выступе в пропасти? Именно! Как чувствовала, что вы что-то недоговариваете. К ним уже на всех парах летели хранители, которые устроили на лужайке небольшой пикник. – Что за крики? – грозно спросил Фиччик. – Вас нельзя и на минуту оставить без присмотра. – Ты! – ткнула в него пальцем Луна. – Ты мой хранитель – и ты мне тоже врал? Быстро отвечай. Что произошло на выступе? Фиччик, не ожидавший такого вопроса, растерялся. Глазки виновато забегали. – Чего и следовало ожидать! Так я и знала! Вы все меня обманули! Луна еще раз обвела взглядом друзей. Кианит с сестрой, Виолана и Дравит с Ониксом смотрели на нее с искренним недоумением. Оно и понятно, их не было с ними в пропасти. А вот остальные, включая чрезмерно болтливых Пиритти и Пироппо, опустили глаза. Беседка охнула от такого количества виноватых взглядов и жалобно заскрипела досками. Вины было столько, что она сама почувствовала себя виноватой. А это было неприятно. Тем более уж она-то ничего не сделала. Она, наоборот, была создана для того, чтобы в ней беседовали, а не скрывали правду. – Как понимаю, мы тут лишние… – тихо сказал Кианит. Те, кто не был с Луной у пропасти, молча покинули беседку, чтобы дать остальным разобраться друг с другом. Беседка так расстроилась, что от огорчения тоненько зазвенела ажурными листочками. Этот щемящий звон усугубил и без того гнетущую атмосферу, и друзья еще ниже опустили головы. Больше всех было стыдно Стефану. Ругая себя за свой язык, он виновато посмотрел на Луну: – Прости нас. Но мы обещали твоему отцу. Он просил нас не говорить тебе. – Да, Луна, ради твоего же блага. И ты ни в чем не виновата, – подхватил Эгирин. Девушка задумалась, потом подошла к Стефану. – Дай сюда блокнот! – она с силой дернула к себе пухлую книгу, перетянутую двумя резинками для надежности. – Ты же однозначно все записал и рисунок, поди, новый нарисовал. – Не надо, Луна! – воскликнула Сентария. – Раз вы обещали моим родителям, то я на вас не обижаюсь. И пытать вас не буду. Держите слово! Но я должна знать! – отобрав у Стефана блокнот, она вышла из беседки с неестественно прямой спиной. – Кто тебя за язык тянул, – прошипела Сентария. – Простите… Иногда во мне просыпается прежний Стефан. И я вас уверяю, я рад ему даже меньше, чем вы… И… кажется, мне нравится Сильвина… Вот я и вспылил… – Нашел время, – ядовито произнесла Сентария. – Сильвина – самый «подходящий» объект для обожания. Она обожает, когда все крутятся вокруг нее, особенно такие ослы, как ты! Она резко встала. – На этом, я думаю, надо расходиться. Я уверена, что Луна не вернется к нам после того, как прочитает красочное описание Стефана. Завтра встречаемся здесь рано утром и идем мириться. Всем ясно?! – Ясно! – пробурчали друзья. «Ну вот, – огорченно зашептались деревья. – Опять никакой романтики. Сплошные споры, ссоры и обиды… Эх…» Сказать, что Луна испытала потрясение, это ничего не сказать. Читая, она даже не пустила Фиччика в комнату. Печальный хранитель свернулся клубочком у двери в ожидании, когда его подопечная придет в себя. А Луна тем временем мучилась, глядя на себя в зеркало: – Кто же я такая? Что со мной происходит? Сходя с ума, она, как была в ночной сорочке, схватила свечу и побежала к родителям. На пороге она чуть не споткнулась о Фиччика, спящего прямо на полу с видом побитой собаки. Луна разозлилась на себя. Поднимая хранителя и прижимая его к себе, она вновь подумала: «Да кто же я? Как я могла оставить хранителя под дверью?» Фиччик засопел, уютно устраиваясь на руках, и на его мордочке разлилось блаженство. – Ты больше не злишься на меня?