Затем наступила непродолжительная пауза. Роберт не гордился собой за то, что так разозлился, и другие тоже не гордились им. Когда кто-то ляпнет гадость, часто наступает такое молчание – все сидят и ждут, чтобы провинившийся извинился. Тишину нарушил внезапный вздох. Дети так быстро повернули головы, как будто к носу каждого привязали веревочку и дернули за все веревочки разом. Совсем рядом сидел песчаный эльф, на его волосатом лице было выражение, означавшее улыбку. – Доброе утро, – сказал псаммиад. – Исполнить это желание было легче легкого! Теперь он всем нужен. – Неважно, – угрюмо проворчал Роберт, понимая, что вел себя по-свински. – Неважно, кому он нужен – здесь все равно никого нет, чтобы… – Неблагодарность, – заявил псаммиад, – ужасный грех. – Мы благодарны, – поспешила заверить Джейн. – Но на самом деле мы ничего подобного не желали. Роберт сказал это просто так. Не могли бы вы забрать свой дар обратно и дать нам другой? – Нет, не мог бы, – отрезал песчаный эльф. – Не дело забирать дары назад. Будьте осторожнее со своими желаниями. Помню, один маленький мальчик пожелал плезиозавра вместо ихтиозавра, потому что ему было лень запоминать самые простые названия. Отец так на него рассердился, что отослал спать без ужина, а на следующий день не пустил кататься на красивой первобытной лодке вместе с другими детьми… А ведь назавтра был ежегодный школьный пикник. Мальчик пришел и бросился рядом со мной на песок, дрыгая своими доисторическими ножками и причитая, что лучше бы ему умереть. И, конечно, он тут же умер. – Какой ужас! – хором воскликнули дети. – Конечно, он оставался мертвым только до заката, – продолжал псаммиад, – но его родителям и этого хватило с избытком. Ну и досталось ему, когда он ожил! Он не превратился в камень, почему – я забыл, но какая-то причина точно была. Его папа и мама не знали, что умереть – это все равно что уснуть, и что ты обязательно проснешься или там, где лег спать, или в каком-нибудь лучшем месте. Можете не сомневаться: после того, что устроил тот мальчишка, ему влетело по первое число. Целый месяц ему не разрешали есть мегатериев и кормили только устрицами, омарами и другой обычной едой. Детей ужасная история просто сокрушила. Они в ужасе смотрели на псаммиада. И тут Ягненок заметил, что рядом с ним сидит что-то коричневое и пушистое. – Кись-кись-кись! – сказал он и попытался схватить эльфа. – Это не киска… – начала Антея. Песчаный эльф отпрыгнул. – О, мой левый усик! Не давайте ему меня трогать, он мокрый! Шерсть эльфа встала дыбом от ужаса, потому что голубая рубашка Ягненка была щедро залита имбирным элем. Псаммиад принялся быстро рыть руками и ногами и в одно мгновение исчез в водовороте песка. Дети отметили место его исчезновения кольцом из камней. – Все, можно домой, – сказал Роберт. – Мне очень жаль, правда-правда. Но если от моих слов не будет пользы, то и вреда тоже не будет. И теперь мы знаем, где завтра искать песчаное создание. Остальные благородно не стали его упрекать. Сирил поднял Ягненка, который совсем пришел в себя, и дети отправились домой по дороге для повозок. Вскоре эта дорога слилась с проселочной, и дети остановились у развилки, чтобы пересадить Ягненка со спины Сирила на спину Роберта. Тут вдали показалась элегантная открытая карета, на козлах которой рядом с кучером сидел слуга. В карете ехала дама – очень величественная, в белом кружевном платье с красными лентами, с красно-белым зонтиком; на коленях у дамы лежала белая мохнатая собачка с красной ленточкой на шее. Дама окинула взглядом детей, пристально посмотрела на малыша и улыбнулась ему. Дети привыкли к таким улыбкам, потому что Ягненок был, как утверждали все слуги, «маленьким милашкой». Поэтому они вежливо помахали даме, ожидая, что она поедет дальше. Вместо этого она велела кучеру остановиться и поманила Сирила, а когда тот подошел, сказала: – Какой милый, очаровательный утеночек! О, как бы я хотела его усыновить! Как думаете, его мать не будет против? – Еще как будет, – отрезала Антея. – Но он жил бы в роскоши, вы же понимаете. Я леди Читтенден. Должно быть, вы видели мои фотографии в газетах. В газетах меня называют Красоткой, но это, конечно, ерунда. Во всяком случае… Она открыла дверцу и выпрыгнула. На ней были чудесные красные туфли с серебряными пряжками, на высоком каблуке. – Дайте мне на минутку его подержать, – сказала она и взяла Ягненка – очень неловко, как будто не привыкла иметь дело с маленькими детьми. И вдруг она запрыгнула в карету с Ягненком на руках, захлопнула дверцу и велела: – Езжайте! Ягненок заревел, белая собачка залаяла, а кучер заколебался. – Гоните, вам говорят! – крикнула леди. Кучер послушался, потому что, как он сказал впоследствии, иначе его бы уволили. Четверо детей переглянулась, в едином порыве бросились за каретой и уцепились за нее сзади. Нарядный экипаж катил по пыльной дороге, а за ним мчались братья и сестры Ягненка – только ноги мелькали. Ягненок ревел все громче и громче, но вскоре его рев сменился сиплым бульканьем, затем все стихло, и дети поняли, что он уснул. Карета катила все дальше, и восемь ног, мелькающие сквозь пыль, успели устать и онеметь, прежде чем экипаж остановился у сторожки большого парка. Дети присели за каретой на корточки. Дама вышла, посмотрела на ребенка, лежащего на сиденье, и заколебалась. – Милашка… Я не буду его будить, – сказала она и пошла в сторожку, чтобы поговорить с привратницей о том, что присланные ею к завтраку яйца были не очень свежими. Кучер и слуга спрыгнули с козел и склонились над спящим Ягненком. – Славный мальчик. Хотел бы я, чтобы он был моим, – сказал кучер. – Ты бы ему очень понравился, – кисло отозвался слуга. – Он для тебя слишком красив. Кучер, сделав вид, что не расслышал, сказал: – Удивляюсь – что на нее такое нашло? Она же терпеть не может детей. Своих у нее нет, и чужих она не выносит. Дети, скорчившиеся в белой пыли за каретой, обменялись тревожными взглядами. – Знаешь что? – продолжал кучер. – Будь я проклят, если не спрячу мальца в живой изгороди и не скажу ей, что его забрали братья! А потом вернусь за ним. – Нет, не спрячешь, – возразил слуга. – Я привязался к этому ребенку так, как никогда ни к кому не привязывался. Если кто-то и должен его заполучить, так это я! – Брось нести чепуху! – огрызнулся кучер. – Ты же не хочешь детей, а если бы и хотел, для тебя что один ребенок, что другой. Но я женатый человек, разбираюсь в детях и первоклассного малыша узна́ю с первого взгляда. Я его забираю и точка, и хватит пустой болтовни. – А по мне, у тебя и так достаточно детей, – насмешливо сказал слуга. – Вспомни Альфреда, Альберта, Луизу, Виктора Стенли, Хелену Беатрис и еще… Кучер ударил слугу в подбородок, слуга ударил кучера в жилет, и в следующую минуту эти двое сцепились в суматошной драке, а маленькая собачка запрыгнула на козлы экипажа и начала лаять, как сумасшедшая. Сирил, который до сих пор сидел, пригнувшись, в пыли, заковылял на полусогнутых к дальней от поля боя дверце кареты, открыл ее – двое мужчин были слишком заняты дракой, чтобы это заметить, – взял спящего Ягненка на руки и, пригибаясь, понес по дороге туда, где был перелаз в лес. Остальные дети поспешили за ними и спрятались в высоком, резко пахнущем папоротнике среди орешника, молодых дубов и каштанов. Раздался сердитый окрик красно-белой леди, голоса мужчин стихли, и после долгих встревоженных поисков экипаж наконец-то уехал. Когда стук колес стих вдали, Сирил с глубоким вздохом сказал: – Клянусь своей шапкой! Ягненок и вправду стал всем нужен. Это снова проделки псаммиада, хитрой бестии! Ради всего святого, давайте доставим мальца в целости и сохранности домой. Дети выглянули из укрытия, увидели слева и справа только пустую белую дорогу, набрались смелости и зашагали по ней. Антея несла спящего Ягненка. Но приключения еще не закончились. Мальчик, который нес на спине вязанку хвороста, бросил свою ношу на обочине и попросил взглянуть на малыша. Потом предложил помочь его нести; но Антея не наступала дважды на одни и те же грабли. Братья и сестры пошли дальше, но мальчик не отставал, и Сирил с Робертом не могли его прогнать, пока несколько раз не предложили понюхать их кулаки. Потом маленькая девочка в сине-белом клетчатом передничке тащилась за ними четверть мили, умоляя отдать ей «драгоценного ребенка». От нее удалось избавиться только после угроз привязать ее к дереву носовыми платками. – И когда стемнеет, придут медведи и съедят тебя, – сурово пообещал Сирил. Девочка с плачем ушла. Братья и сестры ребенка, который стал всем нужен, решили, что разумнее будет всякий раз при виде прохожего прятаться в живой изгороди. Таким образом им удалось не допустить, чтобы к Ягненку воспылали неуместной любовью молочник, каменотес и человек, который вез в тележке бочонок керосина. Дети почти добрались до дома, когда случилось самое худшее. Завернув за поворот, они внезапно наткнулись на цыган, расположившихся лагерем у обочины. У цыган были шатер и две кибитки, увешанные плетеными стульями, люльками, подставками для цветов, метелками из перьев и прочими вещами на продажу. Множество оборванных детей усердно лепили на дороге пирожки из пыли, двое мужчин лежали на травке и курили, а три женщины стирали белье в старом красном тазу с отломанным краем. В одно мгновение все цыгане – мужчины, женщины и дети – окружили Антею и ребенка. – Позвольте мне подержать его, маленькая леди, – сказала цыганка с лицом цвета красного дерева и волосами цвета пыли. – Я не трону ни волоска на голове красотулечки! – Лучше не надо, – ответила Антея. – А мне можно его подержать? – спросила другая женщина, с таким же красным лицом, но с черными, как смоль, сальными кудрями. – У меня своих девятнадцать детей, поэтому я… – Нет, – храбро заявила Антея, хотя сердце ее билось так сильно, что она чуть не задохнулась. Вперед выступил один из мужчин. – Будь я проклят, если это не мой собственный давно потерянный ребенок! – воскликнул он. – У него есть отметина в виде земляничины на левом ухе? Нет? Значит, он и вправду мой сын, украденный из колыбели невинным младенцем. А ну, давайте его сюда… На этот раз не будем впутывать в дело полицию. Он выхватил ребенка из рук Антеи, которая побагровела и разрыдалась от ярости. Остальные дети застыли: в такие ужасные переделки они не попадали ни разу в жизни. Даже тот случай, когда их задержал полицейский в Рочестере, не шел ни в какое сравнение с этим кошмаром. Сирил побелел, руки его задрожали, но он сделал остальным знак молчать, сам тоже какое-то время молчал, напряженно размышляя, а потом сказал: – Если он ваш, берите его, конечно. Но вы же видите, он к нам привык. Если он вам нужен, мы его отдадим… – Нет, нет! – воскликнула Антея. Сирил впился в нее яростным взглядом. – Конечно, он нам нужен, – сказали женщины, пытаясь вырвать ребенка из рук цыгана. Ягненок проснулся и громко заревел. – Ой, ему больно! – взвизгнула Антея, и Сирил свирепым шепотом приказал: