– Замолчи и доверься мне! Послушайте, – продолжал он, обращаясь к цыганам, – этот ребенок ужасно привередливый и плохо себя ведет с малознакомыми людьми. Давайте мы побудем здесь немного, пока он к вам привыкнет, а потом, когда придет пора ложиться спать, потихоньку уйдем, а он останется здесь, честное слово. А после нашего ухода сами решайте, кому он достанется, раз все вы так хотите его заполучить. – А что, справедливо, – сказал цыган, который одной рукой держал ребенка, а другой пытался ослабить свой красный шейный платок: Ягненок ухватился за него и так туго затянул на шее цвета красного дерева, что мужчина едва мог дышать. Цыгане зашептались, и Сирил воспользовался подвернувшимся случаем, чтобы тихо сказать брату и сестрам: – Скоро закат! Тогда и смоемся. Остальные дети преисполнились удивления и восхищения: как ему хватило ума в такой ситуации вспомнить, что на закате волшебство закончится! – О, позвольте взять его на руки! – попросила цыган Джейн. – Смотрите – мы усядемся здесь и будем о нем заботиться, пока он к вам не привыкнет. – Как насчет ужина? – внезапно спросил Роберт. Остальные с презрением посмотрели на него. – С ума сойти! Беспокоиться о каком-то мерзком ужине, когда твой бр… В смысле, когда ребенок… – горячо зашептала Джейн. Роберт украдкой подмигнул ей и как ни в чем не бывало спросил у цыган: – Вы не возражаете, если я сбегаю домой? Я могу принести нашу еду в корзинке. Не зная, что он задумал, остальные дети пренебрежительно отнеслись к этому плану, а себя почувствовали очень благородными. Но цыгане мгновенно раскусили тайный замысел Роберта. – Как же, как же! – ответили они. – Чтобы ты привел сюда толпу полицейских, наврав им с три короба о том, что это твой ребенок, а не наш? Задумал нас провести? – Если проголодались, можете перекусить с нами, – любезно предложила светловолосая цыганка. – Эй, Леви, у тебя скоро уши заложит от рева этого благословенного ребенка. Отдай его маленькой леди, и посмотрим, не смогут ли эти дети приучить его к нам. Итак, Ягненка вернули братьям и сестрам, но цыгане так тесно толпились вокруг, что он никак не мог успокоиться. Тут человек с красным шейным платком сказал: – Эй, Фараон, разведи огонь, а вы, девушки, присмотрите за котелком. Дайте ребенку утихнуть. Итак, цыгане волей-неволей отошли, чтобы взяться за работу, а Ягненок и остальные остались сидеть на травке. – На закате все будет в порядке, – прошептала Джейн. – Но это просто кошмар! Вдруг они ужасно разозлятся, когда придут в себя? Нас могут избить, или привязать к деревьям и бросить, или сделать еще что-нибудь в этом роде. – Ничего они нам не сделают, – сказала Антея и проворковала: – О, мой Ягненочек, не плачь, все в порядке, ты на ручках у Панти, утеночек… Они не злые, иначе не собирались бы кормить нас обедом. – Обедом? – переспросил Роберт. – Я не притронусь к их мерзкому обеду. Он застрянет у меня в глотке! Остальные тоже так подумали. Но когда обед – или, скорее, ужин, потому что время близилось к вечеру – был готов, все обрадовались угощению. Детям дали вареного кролика с луком и что-то вроде курицы, но более волокнистое и с резким вкусом. Ягненок получил хлеб, размоченный в горячей воде и посыпанный коричневым сахаром. Ему еда очень понравилась, и он, сидя на коленях Антеи, позволил двум цыганкам себя накормить. Весь долгий жаркий день Роберту, Сирилу, Антее и Джейн пришлось развлекать и ублажать Ягненка, а цыгане пристально за ними наблюдали. К тому времени, как тени на лугах удлинились и почернели, Ягненок уступил ласкам светловолосой женщины и даже позволил цыганятам поцеловать его ручку, а потом встал и поклонился мужчинам, приложив руку к груди, «как джентльмен». Весь цыганский табор был в восторге от малыша, а его братья и сестры невольно возгордились, демонстрируя его достижения такой заинтересованной и восторженной аудитории. И все-таки дети с нетерпением ждали заката. – У нас уже входит в привычку тосковать по закату, – прошептал Сирил. – Неужели мы не можем загадать разумное и полезное желание, чтобы сожалеть о том, что закат наступил? Тени становились все длиннее, пока, наконец, не слились друг с другом: все вокруг покрыла мягкая светящаяся дымка, потому что солнце скрылось за холмами, но еще не окончательно зашло. Когда солнцу зайти, решают люди, издающие законы о велосипедных фонарях, и солнце должно подчиняться им с точностью до минуты, не то они объяснят светилу, что к чему! Но цыгане уже утратили терпение. – А теперь, молодежь, – сказал мужчина с красным платком, – вам пора баиньки! С ребенком все будет в порядке, он с нами подружился, так что просто отдайте его и возвращайтесь домой, как мы договорились. Женщины и дети столпились вокруг с восхищенными улыбками и протянули руки, призывно щелкая пальцами; но они не смогли соблазнить верного Ягненка. Он обхватил руками и ногами Джейн, которая его держала, и заревел так отчаянно, как сегодня еще ни разу не ревел. – Ай, как нехорошо, – сказала цыганка. – Отдайте мне кукленка, мисс. Мы быстро его успокоим. А солнце все никак не садилось. – Расскажи ей, как укладывать его в постель, – прошептал Сирил. – Болтай, что угодно, лишь бы выиграть время… И приготовьтесь все убежать, когда солнце наконец-то решит зайти. – Да, я отдам его через минутку, – затараторила Антея, – только позвольте сказать, что каждый вечер он принимает теплую ванну, а по утрам – холодную, и в теплую ванну берет с собой фарфорового кролика, а пока маленький Самюэль принимает холодную, он читает молитвы, сидя в белой фарфоровой ванне на красной подушке; он ненавидит, когда ему моют уши, но вам все равно придется это делать, а если мыло попадает ему в глаза, Ягненок… – Ягненок пласет, – сказал малыш и перестал реветь, чтобы послушать, что говорит Антея. Женщина рассмеялась. – Как будто я никогда не купала детей! Ладно, давай его сюда. Иди к Мелии, мой драгоценный… – Уходи, бяка! – тут же ответил Ягненок. – Да, но я еще не рассказала, как его кормить, – продолжала Антея. – Вы должны знать, что каждое утро он ест яблоко или банан, и хлеб с молоком на завтрак, а иногда яйцо к чаю, и… – Я воспитала десятерых, – сказала женщина с черными кудряшками. – И это только своих собственных. Ну же, мисс, давайте его сюда! Терпежу больше нет, я просто должна его обнять. – Мы еще не решили, чьим он будет, Эстер, – напомнил один из мужчин. – И уж точно не твоим, у тебя и так семеро по лавкам. – Это мы еще посмотрим! – сказал муж Эстер. – А разве я никто, что меня уже не спрашивают? – вмешался муж Мелии. Девушка Зилла сказала: – А как же я? У меня-то детей нет, мне не за кем присматривать, кроме как за ним, он должен достаться мне! – Придержи язык! – Захлопни рот! – Осади назад, нахалка! Цыгане очень разозлились; их смуглые лица стали хмурыми и озабоченными. И вдруг их выражение изменилось, будто невидимая губка стерла озабоченность и злобу, оставив лишь пустоту. Дети поняли, что солнце зашло, но боялись пошевелиться. А цыгане изумились до немоты, когда невидимая губка стерла все чувства, которые они испытывали последние несколько часов. Дети едва осмеливались дышать. Вдруг цыгане, когда к ним вернется дар речи, придут в ярость при мысли о том, как глупо вели себя целый день? Это был томительный момент. Внезапно Антея, осмелев, протянула Ягненка мужчине в красном шейном платке. – Вот он, берите! Но мужчина попятился и хрипло сказал: – Я бы не хотел отбирать его у вас, мисс. – Любой, кто захочет, может взять мою долю, – заявил другой мужчина. – В конце концов, с меня и собственных детей хватает, – сказала Эстер. – Хотя он славный малыш, – признала Амелия. Она единственная до сих пор с нежностью смотрела на хнычущего Ягненка. – Похоже, я перегрелась на солнышке, – сказала Зилла. – Он мне больше не нужен. – Тогда мы его заберем? – спросила Антея. – Что ж, забирайте, – великодушно разрешил Фараон. – И не будем больше об этом! Все цыгане поспешно начали готовить шатры к ночевке. Все, кроме Амелии. Она дошла с детьми до поворота дороги и сказала: – Позвольте поцеловать его, мисс. Просто не знаю, с чего мы так глупили. Мы, цыгане, не крадем детей, что бы ни говорили вам, озорникам. У нас вообще-то и своих хватает. Но все мои детки умерли. Она наклонилась к Ягненку, и тот, глядя ей в глаза, неожиданно поднял грязную мягкую ручку и погладил цыганку по щеке. – Бедня, бедня! – сказал малыш и позволил Амелии себя поцеловать. Больше того, он поцеловал ее в ответ в загорелую щеку – а у Ягненка были очень мягкие губки, и не мокрые, как у некоторых малышей. Цыганка провела пальцем по его лбу, как будто что-то там написала, а потом проделала то же самое с его грудью, ручками и ножками. – Пусть он будет храбрым, – проговорила она, – и пусть у него будет умная голова, чтобы думать, и большое сердце, чтобы любить, и сильные руки, чтобы работать, и сильные ноги, чтобы путешествовать и всегда возвращаться домой в целости и сохранности. Затем она добавила что-то на странном языке, которого никто не понял, и вдруг сказала: – Ну, пора прощаться, и я рада, что познакомилась с вами. С этими словами она повернулась и пошла обратно к своему дому-шатру, стоящему на поросшей травой обочине дороги. Дети смотрели ей вслед, пока она не скрылась из виду. – Вот глупость, – сказал тогда Роберт. – Она не поумнела даже после заката. Что за чушь она тут несла? – А по-моему, это было любезно с ее стороны, – возразил Сирил. – «Любезно»? – переспросила Антея. – Это было очень-очень мило! И она сама тоже милая.