Потом воинственно вскинулся и проорал во всю мощь своих попугайских легких: — Насррать! Фил аж подскочил в кресле, ошалело глядя на Кешу. Тому только прутья клетки мешали исклевать гостя, который попугаю определенно не приглянулся. Отдышавшись и вытерев пот со лба, Фил опять попросил забывшегося Штеймана: — Ну, хотя бы крохотную дозу… — Крохотную? — возмутился тот. — Хороший химик по крупице всю формулу выведет. Не успеешь оглянуться, весь мир завалят… — Но они все равно на тебя выйдут, — предостерег Маковский. — Зря время потеряют, — презрительно пожал плечами Штейман. — Один из компонентов раньше был у нас — на «почтовом ящике №…». Теперь там унитазы делают. А компонентик этот, благодаря нашей неподкупности, у вас в Иллинойсе. В маленьком секретном институтике его Пентагон разрабатывает. Но основная составляющая — вот здесь, — Штейман похлопал себя по лбу. — Я и не сомневался, — пробормотал Фил. Честно говоря, поехал он сюда на «авось», даже не предполагая, каких высот достиг в химии его бывший сослуживец. Когда Шурик Штейман служил вместе с ним на таможне, он сильно напоминал своего тезку из фильма «Иван Васильевич меняет профессию» — рассеянный и с головой погруженный в науку. А имеющиеся отличия только усугубляли картину. Большущие черные глаза откровенно евреистого юноши, которые он то и дело закатывал, еще больше увеличенные толстыми линзами в пластмассовой оправе, сияли на его смуглом лице чистым светом абстрактного знания. Его профессиональное присутствие в стенах таможни не чем иным как блатом, объяснить было невозможно. Он, к чести его сказать, никогда на эту тему и не спорил. Сейчас очки были золотыми, и поблескивали они скорее таинственно. А слухи о его научных подвигах докатились до американской мафии. Как Шурику удалось достичь таких высот за столь короткое время, Фил, честно говоря, понять не мог. Вот только портрет на столе — Шурик в обнимку с Президентом — как бы подтверждал догадку. Пожалуй, мафии Штейман действительно мог не бояться. Или бояться ее меньше, чем он, Фил Маковский. — Не морочь мне голову, — сердито сказал Штейман. Потом неожиданно поменял тон, заговорил убежденно и страстно: — К этому прикасаться нельзя! Прикоснулся — уже обречен! И ты, и я, и… сам понимаешь… — он поднял руку в неопределенном жесте. — Это даже не ПРОКАЗА! — Проказа к проказе не пристает, — усмехнулся Маковский. Штейман тоже улыбнулся: — Сейчас проверим. Он встал из за стола, подошел к книжному шкафу, нашел между корешков на полке какую-то кнопку, нажал. Книги расступились, вернее, разъехались в стороны, открывая проход в пещеру алхимика XXI века. Штейман кивком пригласил Фила войти, тот не заставил себя упрашивать — и оказался, словно на съемочной площадке фантастического фильма. Средневековые реторты и горелки соседствовали с суперсовременными компьютерами и десятком мониторов на стенах, огромный антикварный сейф с резными узорами был заставлен поверху не слишком чистыми колбами. Пока Фил оглядывался, Штейман колдовал над компьютерной клавиатурой. Маковский увидел страничку браузера с электронной версией газеты «Московский Комсомолец». — Вот, почитай… — (Справка „МК“. По нашей информации, „бесланские“ террористы использовали наркотик отечественной разработки. Речь идет о психотропном веществе, обозначаемом аббревиатурой ВИЛ. Оно существует уже много лет, распоряжается им только спецназ ГРУ. Согласно вполне достоверным сведениям, ВИЛ применялся в Чечне 1994–1995 годах. К настоящему времени известны пять модификаций ВИЛа — с порядковыми номерами от 1 до 5. Если использование этого вещества в Беслане подтвердится, неизбежен вопрос: каким образом боевой наркотик из арсенала ГРУ оказался в распоряжении террористов?), — дочитал удивленный Фил. — Да ладно тебе, — недоверчиво поморщился Фил. — Здесь полная информация о человеке. Пол-на-я!… А теперь смотри внимательно… …Вдруг свет погас, а Маковский оказался в радужно мерцающем кругу. — А вот это, — Штейман указал на них рукой, — ауры, так сказать, наркотиков. Сопоставив их с аурой какого-нибудь человека, можно говорить о его совместимости с определенным видом наркотиков. — То есть кто на что быстрей подсядет? — перевел Фил с фантастического языка на расхожий. — Именно. В перспективе, кого с чего можно снять. Теперь… На мониторе появилась еще одна радужная мерцающая клякса. — А вот на это, — голос Штеймана прозвучал зловеще, — подсядет любой! И это пожизненная мель. Правда, жизни здесь практически не остается. И я не позволю этой гадости выползти из моей лаборатории! Он с силой нажал на клавиши. Мониторы погасли, круг, в котором стоял Фил, исчез, и он едва не промахнулся мимо замызганного верандного стула на ржавых металлических ножках, абсолютно выпадавшего из общей атмосферы. — Это что, розыгрыш? Штейман покачал головой. — Мне тебя жаль, Филиппок, ты очень серьезно запутался… — Похоже, — Маковский обреченно вздохнул и посмотрел на Штеймана глазами, полными отчаяния. — И умоляю, не смотри на меня так, — голос Штеймана звучал сочувственно, но твердо. — Сказал — не получишь, значит, не получишь! Он вывел Маковского из закоулков своих владений, а заодно и памяти на относительно чистую воду петербургского подъезда: — Бывай, друг ситный! Чувствую, не скоро мы с тобой увидимся, потому что это мое последнее слово. Хочу надеяться, что ты выползешь из этого дерьма. Не отвечая, Фил спускался по неосвещенной лестнице, с головой погруженный в свои новые проблемы. Но не прошло и десяти минут, как в дверь к Штейману снова постучали. Звонок он еще навесить не успел. — Что еще?! — сам у себя недовольно спросил Шурик. — Сказал же: последнее. Он не спешил открывать дверь надоедливому приятелю юности. Его грела перспектива вообще не открывать. Постучит-постучит да и отчалит с миром. Не станет же он барабанить на весь подъезд. А может, и станет. Поддатый Маковский — тот еще фрукт. Зря он, конечно, спьяну выложил перед ним все свои карты. Ох, зря. Тщеславие — преступно. Да уж больно захотелось покрасоваться перед этим недоделанным американцем. Теперь, похоже, не отвадишь. Да ладно бы его одного. Ведь как-то все просочилось наружу… — Кто там? — спросил он на всякий случай, сонным голосом автоматически открывая дверь и деланно зевая. Должна же у Филиппка остаться хоть капля совести? Или он слишком хорошо о нем думает? Выяснилось, что Штейман думает вообще не о том. Перед ним стоял незнакомый мужчина, и нехорошее предчувствие моментально все заслонило: — В чем дело? — чуть заискивающе спросил он, ожидая самого худшего: навел, иуда! — Прошу прощения за столь поздний визит, — начал мужчина, и у Штеймана чуть-чуть отлегло. Если по башке сразу не дали, есть надежда еще по-трепыхаться. — Моя фамилия Сергеев, помните, мы с вами раньше на таможне вместе работали? И уже переходя на «ты»: — Не узнаешь старых друзей, Шура? Зазнался? — Старые друзья прут сегодня косяком, — проворчал Сан Саныч, внося в формулировку пришельца свои коррективы и пристально вглядываясь в непроницаемость подъезда. — Не к добру это. Но объятия уже были открыты. Сергеев, пожалуй, изменился меньше, чем Фил. Он был из тех людей, о которых с уверенностью можно сказать, какими они будут через двадцать лет, через тридцать… Обыкновенный — вот самое подходящее для них слово. Порядочный. Трудолюбивый. Идеальный исполнитель. Верный — друзьям и хозяевам. И все это было написано у него на лице. Тут и ауру смотреть не надо. Он вошел, помялся, не зная, с чего начинать разговор. — Что ж так сразу, без звонка? — разыгрывал из себя гостеприимного хозяина для незваных гостей Штейман, про себя повторяя: нет, не к добру. — Я, собственно, по делу, — смущаясь, ответил тот. — Так бы и беспокоить не стал… — Оно понятно, — согласился профессор. — Время такое, — он как бы невзначай взглянул на старинные напольные часы красного дерева, с тяжелым отвесом гирь, тянувшим в вечность упирающиеся стрелки, — без дела по гостям никто не ходит. — Еще раз, извини, — топтался в дверях Сергеев. — Просто у меня поезд ночной, а я буквально час назад откопал твой адрес… — Забудь и проходи, — смилостивился Штейман, природное любопытство которого потихоньку брало верх над здравым смыслом: к чему бы все это? — Разве что на минутку… — А больше и не получится! — успокоил его тактичный Штейман. — Чаи гонять, если мне память не изменяет, не в твоих традициях, а больше мне тебя угощать, ты уж не обессудь, нечем. Прямо перед тобой — тоже считай как снег на голову — наведался Маковский. Так все подчистую вымели. Ты ж его запросы помнишь! — Филиппок? — по-бабьи всплеснул руками Сергеев. — Какими судьбами?! Штейман в душе посмеялся. А то, мол, ты не знаешь! Ну, давай, плети дальше… — И чего хотел? — Денег взаймы просил, — не задумываясь, соврал Штейман. — Говорит, воздух отчизны на него так расслабляющее действует, что пропился в пух и прах. Только у меня откуда? Сам видишь, в каких условиях живу. — Он горестно вздохнул в полумрак помещения, очень надеясь, что вычурная позолота никак не отсвечивает. — Так что если и у тебя финансовые трудности, извини… — Нет, нет, — поспешил успокоить его Сергеев, сообразив, что голыми руками скользкого Штеймана не ухватишь. — У меня проблемы скорее морального плана. Можно сказать, медицинского. У меня друг есть, наркоман… Он сейчас в больнице, но сам знаешь, что такой диагноз — безнадега. А о твоих подвигах на этом поприще — по роду своей профессиональной деятельности — я наслышан… — А ты все там же трубишь? — вяло поинтересовался Штейман. — А что поделать… Не всем же светилами становиться, — озвучил свою судьбу Сергеев. — Трубим, но уже не с таким запалом. Так вот, нельзя ли посодействовать ему? Ходят слухи, что ваши эксперименты дают какие-то фантастические результаты… — С каких пор ты стал доверять слухам?… — Штейман помолчал, снял очки, протер их белым батистовым платком, потом надел их обратно и внимательно взглянул на Сергеева. — Пусть пришлет мне свои анализы… А лучше, если уж он тебе такой друг, привози его. На месте разберемся. Только позвони предварительно. Что за манеру взяли… «Красная стрела» уносила их из Питера поздно ночью. Ехали так же, как и из Москвы — в одном СВ Наташа с Темкой, в другом — Фил в одиночестве. Темка так умаялся за день, что заснул почти сразу же, как его голова коснулась подушки. Немудрено — все дни в Питере были насыщенными до предела, а уж последний — особенно, несмотря на то, что Фил появился прямо перед отходом поезда. Они и без Фила нашли чем заняться после Петродворца. Покатались на катерочке по каналам, посидели в кафе, вечером пошли в цирк — совершенно случайно, просто увидели афишу и решили — а почему бы нет? Темка был счастлив. И, судя по улыбке, сны ему снились тоже счастливые. Наташа немного посидела рядом, удостоверилась, что ребенок спит крепко — до Москвы не разбудишь, и вышла из купе. Подошла к соседнему, постучала. Фил, открыл — уставший, сонный и задумчивый. — Ты еще не спишь? — Наташа прошла и села за столик, на котором стояла бутылка дорогого красного вина — уже открытая, фрукты, шоколадные конфеты, и — как-то очень по-советски — бутерброды с вареной колбасой. — Хотел дождаться тебя. — Да Темка только заснул… — Какой-то он стал в последнее время вертлявый, я заметил…