Вдруг Наташа догадалась, откуда у нее это иногда возникающее ощущение «дежа вю», когда она смотрит на Фила. Сейчас она отчетливо вспомнила, как встречала свою сестру на таможне в тот день… большая толпа, и куча работников аэропорта, которые тоже сбежались посмотреть на знаменитую спортсменку. И где-то в этой толпе — врезавшееся в детскую память молодое красивое лицо. Высокий парень в форме таможенника, в фуражке, из-под которой выбивались длинные светлые волосы. Наташа задумалась, отвернулась и уставилась в стену. Фил же отвернулся к окну, рассеянно глядя вдаль. По каналу как раз мимо окон проплывало утлое суденышко. — Вот бы уплыть бы на нем на необитаемый остров… — Это буксир, на нем далеко не уплывешь, — Наташа подошла к Филу, но не обняла, а просто встала рядом. Они долго смотрели на уплывающую в неизвестность баржу, думая каждый о своем… С утра они поехали в Петродворец, полюбоваться фонтанами — Темка даже залез в один, еле вытащили. Наташе было не до веселья, все красоты летней резиденции матушки Екатерины меркли по сравнению с тем, что она узнала сегодня утром. В сердце поднималась волна холодной ярости — против тех, кто сотворил такое зло с Викой. Господи, да за что же? Что она им сделала? Наташа была благодарна Филу за то, что он не лез к ней с разговорами, общался в основном с Темой — этим двоим общество друг друга явно было по душе. Днем Фил должен был быть у Ледового дворца — что поделаешь, работа. — Подождете? — спросил он в такси по дороге. — Сколько? — Переговоры несложные, часиков за шесть управлюсь. Смотри, чтобы мама не скучала. — Не будет скучать, — важно заявил Тема. — Мы куда пойдем, мам? — Там видно будет, — ответила Наташа. — Я тут же позвоню, как закончу, — пообещал ей Фил. Клюнул Наташу в шеку — легко, по-американски, и выскочил из машины. Этих двоих следопытов он засек сразу по приезду и, похоже, его культурная программа к настоящему моменту их изрядно вымотала: они пасли его с откровенной зевотой, постольку-поскольку. Фил не знал, кто они такие, но для них он был явным лохом. Но, кажется, был еще кто-то третий. По крайней мере, знакомая фигура периодически появлялась в радиусе его периферического зрения. Вот уж не думал, что его появление вызовет такой ажиотаж. Что ж, ребята, попотеете вы сегодня у Ледового дворца. Не все ж хоккеистам отдуваться. Помурыжу я вас… Он зашел в предполагаемую прохладу и убедился, что сладкая парочка, припарковав свою «десятку» в хилой близлежащей тени, засекла его прения с вахтером. Они распахнули двери в надежде на сквознячок и приготовились бдеть дальше. Поддерживайте температурный режим, уважаемые! Фил поднялся на второй этаж, миновал лабиринт тупиковых коридоров — для него это был нахоженный маршрут — и через пищеблок вновь вышел на улицу. Не прошло и десяти минут. Он еще раз оглянулся — все было чисто, впередсмотрящие загорали с другой, солнечной стороны здания — достал мобильник: — Алло, это я. Буду в пять, как условились. Поймать такси оказалось делом сложным, пробиться сквозь пробки — нереальным вообще. Настолько, что, в конце концов, пришлось выскочить из машины и остаток пути преодолеть на своих двоих — Шурик не выносил опозданий, это Фил помнил хорошо. Он влетел в подъезд, запыхавшись, и увидел Штеймана, спускающегося по витой лестнице под руку с каким-то научно-образным типом — то ли доцентом, то ли… Несмотря на жару, тот был в кожаном кепи, темном свитере и брюках образца 85-го года. Где-то Фил уже видел этого франта. А может, обознался. Тип не поздоровался, лишь кивнул и прошел мимо. Штейман держал паузу. Спускаться ниже не стал, подождал, пока Маковский поднимется. Свет, струящийся из полукруглых окон, окутывал его фигуру мерцающей мантией пыли, словно средневекового алхимика. — Точность — вежливость королей, — голос негромкий, с легкой приятной картавинкой звучал так значительно, что техники, все это время суетливо починявшие лифт, вздрогнули и уставились вверх по лестнице. Один даже отвертку выронил, отчего тут же пришел в себя и матерно выругался. Все вернулись к действительности. — Извини, Аркадьич, пробки, не мне тебе объяснять, — Фил сделал несколько шагов по ступенькам к улыбающемуся Штейману. Тот хлопнул его по плечу, притянул к себе, потом наоборот отстранил на расстояние вытянутых рук, оглядел внимательно: — Хорошо выглядишь! — Ты, кстати, тоже… А кто это был с тобой? Он машинально покосился на монтеров, которые, по-видимому, собирались доконать лифт, так по нему колошматили. Штейман по-своему расценил взгляд бывшего сослуживца, увлек его наверх, разъясняя вполголоса: — А, это… Ассистент мой, эффектом Кирлиана занимается… — Ты же знаешь, — усмехнулся Маковский, — для меня все эти таблицы Менделеева — темный лес. — А ты все еще колдуешь? — Это мой крест, — вздохнул Штейман. — Да ладно, что уж тут, пойдем, покажу тебе свое логово. Добравшись до шестого этажа, Фил изрядно запыхался. Штейман смотрел на него снисходительно — сдаешь, брат — хотя было заметно, что подъем и для него не был пустяковым. — Аркадьич, а ты не хотел бы перебраться пониже? — Фил с комическим ужасом взглянул на спиральную железную лесенку, ведущую еще выше на чердак. — Хочешь спровадить меня в могилу? — в голосе Штеймана послышались юморные одесские нотки. К одесситам Штейман никакого отношения не имел, скорее к полякам, но польский акцент появлялся у него гораздо реже — только когда он очень сильно волновался. А не волновался Штейман почти всегда — такое у него было правило. — Вот так сразу? Чем я перед тобой провинился, Филя? За чердачной дверью оказался длинный полутемный коридор, сплошь заставленный мешками с цементом, досками и канализационными трубами. Лампочка, на длинном шнуре болтающаяся под потолком, мигнула и погасла. Фил споткнулся, схватился за стену и поцарапался о гвоздь. — У, черт!… — Держись за воздух! Я уже привык, в любой темноте дорогу найду. А чужой не пройдет! Сигнализацию ставить не нужно. — За цемент беспокоишься? — Да уж… Превратить засранный чердак в Академию наук — первейшая задача советского ученого. — А ты, я смотрю, не теряешь расположения духа. Все шутки шутишь. — Какие уж тут шутки! Дверь открылась, и Маковский присвистнул от неожиданности, увидев просторное помещение, которое и язык-то не поворачивался назвать чердаком. Вычурное «пентхаус» подходило здесь как нельзя более к месту. Кабинет был заставлен роскошной антикварной мебелью, на стенах висели картины, купленные явно не на толкучке. — Ну, что застыл, как соляной столб? — в голосе Штеймана явно слышалось самодовольство. — Шурик, ты — гений! — наконец обрел дар речи Фил. Последний раз, когда он виделся со Штейма-ном, тот был обладателем на птичьих правах маленькой захламленной каморки под лестницей в одном из закрытых институтов. Наподобие той, где обитали папа Карло с Буратино. Только вот многообещающих холстов с очагами в ней не было. Полнейшая безнадега. Насколько Филу было известно, материальное состояние российской науки с тех пор сильно не прибавило, и ученые на чердаках прозябали, а не устраивали королевские резиденции. — Гений! Гений! — поддержал Фила из дальнего угла противный скрипучий голос. Маковский никогда не слыл другом пернатых, поэтому с неодобрением покосился на огромную золоченую клетку, в которой вальяжно восседал зеленый подхалим попугай. Они обменялись взглядами, и попугай пришел к выводу: — Дурак! Штейман захохотал и завалился в вольтеровское кресло у письменного стола. — На сей раз, Кеша, ты не прав. Какой же Филя — дурак, если сообразил вовремя свалить, а мы, умные, до сих пор здесь прозябаем?! — Дурак! — настаивал попугай. — Ша! — прикрикнул на него Штейман. И обратился к Филу: — Гений, говоришь? Так об этом мало кто догадывается. Вот ты да Кеша, ну, может, еще кое-кто. — Сраный чердак! — выдал напоследок попка и умолк в задумчивости. Маковский засмеялся и уселся в кресло, предложенное Штейманом. Поменьше хозяйского, но такое же удобное. Штейман нажал какую-то кнопку в столе, дверь в стене открылась, и оттуда бесшумно выплыла конструкция из пластика и металла, держащая в железных лапах поднос. — А это Верочка, — гордо объявил Штейман, любовно оглядывая монстра. — Куда удобнее обычной секретарши, и Лиля не ревнует. Железная леди с чуть заметным несмазанным повизгиванием подплыла к столу, спихнула поднос с двумя хрустальными стаканами, графином и какой-то снедью. А еще на подносе была лабораторная колба с прозрачной жидкостью, в которой плавала небольшая засушенная змея неизвестной породы. Штейман посмотрел лукаво: — Чего изволите, сэр? Фил в замешательстве переводил взгляд с предмета на предмет. Усмехнулся. — Змея на выбор предлагаешь? — Чистейший! — торжественно объявил Штейман, показывая на колбу. — Как в лучшие времена? Наливай. — Наливай… — раздалось из клетки. Птичка явно была не прочь присоединиться. Они чокнулись, и Фил залпом влил в себя полстакана обжигающей жидкости. Поперхнулся, закашлялся. Штейман, смеясь, ударил его по спине. — Ну что, забыл в своей эмиграции, как спирт пьют? Бесцветная ночь степенно опускалась на город. Белые ночи уже минули, оставив в перспективе неясный намек своего былого присутствия — словно театр теней, неясный и безрадостный, задумал на улицах призрачный карнавал. Колбу со спиртом они уже прикончили, да и в объемистом графине водки осталось на донышке. Скачкообразный разговор давно перешел от общих знакомых к вещам более насущным. — А я думал, мы с тобой столкуемся… — Фил по-прежнему выжидающе смотрел на непреклонного Штеймана. Очередной долгоиграющий ну-деж Фила он даже не удостоил ответом. Смотрел долго и пристально куда-то в стену, сжимая крепкими кистями с вздувшимися венами вольтеровские подлокотники. Потом вдруг изрек: — А ты знаешь, зачем Бог придумал Сатану? Фил, не ожидавший такого поворота темы, удивленно пожал плечами. Попытался отшутиться: — Наверное, что б не скучно было… — Сатана — это проверка качества человеческой души, — торжественно изрек Штейман. — Ты почти попал… — Да, я попал, — уныло согласился Фил. — Мне позарез надо им привезти, хотя бы образец… — Не привезешь! — жестко отрезал Штейман. — Засунь эту бредовую идею себе в задницу! Я не собираюсь губить человечество! — он треснул ладонью об стол и сердито отвернулся от Фила. Взгляд его уперся в клетку с попугаем. Кеша взгляд уловил, настроение хозяина почувствовал, горестно произнес: — Шуррик…