Кольцо ледяного пламени полыхнуло над нами и разошлось ударной волной высоко над нашими головами. Когда оно рассеялось, я увидела кладки. И пикирующих к ним драконов. – Целы! – выдохнул кто-то. – Невероятно! Они целы. Несколько гнезд, устроенных в скалах, действительно не пострадали, и драконы буквально падали на снег, бросаясь к огромным, бережно уложенным в выемках из камня и льда яйцам. Еще две драконицы, оставшиеся в пещерах с детенышами, сейчас выглядывали наружу, рыча от напряжения. А последняя… Последняя у самой разрушенной скалы не шевелилась. Возможно, именно поэтому я совсем не удивилась, когда Ландерстерг скомандовал: – Сюда. Мергхандары и правящий бросились к нему, и я, поняв, что про меня забыли, последовала их примеру. Как раз в тот момент, когда прямо на их пути в снег рухнул огромный дракон, иссиня-белый, с расправленными крыльями. Ландерстерг вскинул руку, и все остановились, словно перед ними выросла стена. Меня дернуло назад, я даже не сразу поняла, что кто-то из военных просто перехватил меня за талию. Дракон рычал, колотил хвостом, не подпуская к своей паре. Оглядывался на гнездо, срывался на крик и снова шипел, вспарывая когтями землю. Я сглотнула, когда Ландерстерг остановился в двух шагах от него, и второй раз, когда он протянул к нему руку. Тишина над пустошью воцарилась такая, что, кажется, я слышала, как бьется мое сердце. Или как бьется сердце того, кто меня держал. Дымка пламени, окутывающая Ландерстерга, почти растаяла, но сейчас снова набирала силу. Его мощь чувствовалась на физическом уровне: все волоски встали дыбом, и отнюдь не от холода. Зверь зарычал, а потом тяжело выдохнул, сложил крылья и замер. Я смотрела, как Ландерстерг идет мимо, как обходит его; поклясться могу, он ни слова не сказал, но дракон позволил ему пройти. – Здесь нужна помощь. Меня отпустили, мергхандары бросились к неподвижно лежащей драконице. Даже не будучи ветеринаром, можно было сказать, что она уже не поднимется, и я подавила порыв отвернуться. Просто шла, отмечая неестественный излом ее хребта и расправленные крылья, которыми она прикрыла детеныша. – Вы хотели помогать? Помогайте. Пока снег, подчиняясь силе ледяной магии, приподнимался, мергхандары вытащили драконенка. Совсем крохотного, видимо, он недавно родился, потому что чешуйки у него были совсем мягкие, как пластиковые пластиночки. На Ландерстерга (хотя преимущественно на меня) они смотрели странно, но ни слова не сказали. Особенно когда перепуганного малыша подтолкнули ко мне, и я обхватила его руками. Насколько хватило рук: он уже был с меня ростом и отчаянно пищал, пытаясь подобраться к матери. Коготки у него тоже были тоненькие и хрупкие, и я придержала его лапу, когда один сломался об лед. Я взглянула на его отца: зверь смотрел равнодушно и холодно, как будто не узнавал. Некоторое время Ландерстерг еще отдавал короткие распоряжения, среди которых я уловила приказ оставить оцепление до того момента, когда волнения улягутся, а я не могла отвести глаз от дракона. В ледяных провалах под веками застыла страшная пустота и боль, и я словно загипнотизированная падала в нее. Падала, падала, падала… Пока Ландерстерг не вздернул меня на ноги. – Мы здесь закончили. Его, – это уже относилось к мергхандарам из сопровождения, он кивнул на драконенка, – забираем с собой. – Как с собой? – переспросила я. – У него же отец. – Он не будет жить, Лаура. Его пара погибла. А детеныш не выживет сам. – Но… Я прикусила язык. Пара для дракона – это дыхание, свет, жизнь и чувство бесконечного, безграничного единства. Это проходят в школе, равно как и то, что когда пара дракона умирает или погибает, второй зверь угасает в течение нескольких недель, в редких случаях – месяцев. Он перестает заботиться о потомстве, уходит далеко в пустошь и там умирает в одиночестве. Другие драконы могут принять чужого детеныша, а могут и не принять. Ландерстерг решил не рисковать. Наверное. – У драконов же ментальная связь, – сказала я. – Они чувствуют боль друг друга на расстоянии. Тогда почему они не принимают оставшихся без родителей детей? – Потому что они звери. Это животный мир. Мы шагнули в кольцо телепорта, и я, кажется, впервые за все это время глубоко вздохнула. Впрочем, надолго мне вздоха не хватило: мы полетели в город на место разрушений, и бо́льшую часть времени я помогала волонтерам – вбивала данные в картотеку, носила кофе и горячие закуски пострадавшим, а о времени вспомнила, только когда Ландерстерг заглянул и сказал, что мы возвращаемся. Я обнялась на прощание с девушкой, которая возглавляла лагерь волонтеров, и на автопилоте направилась к флайсу. В телефоне обнаружились пропущенные звонки от тренера, от Сильви, от Ингрид, от отца, от Даргела и даже от Рин. В другое время я бы перезвонила всем (особенно тренеру, с которым договорилась об интенсивной индивидуальной тренировке по воздушной гимнастике), но сейчас только прижалась щекой к прохладному стеклу флайса и смотрела, как мы поднимаемся в воздух. Я настолько устала, что даже не сразу почувствовала на себе пристальный взгляд Ландерстерга и не сразу поняла, что шорох за моей спиной – это звук поднимающейся перегородки, отделившей нас от водителя и охраны. – Вы можете плакать, Лаура. Это прозвучало неожиданно. – Я не хочу. – А чего вы хотите? – Не знаю, – честно призналась я. Еще гораздо более неожиданным оказалось то, что Ландерстерг пересел ко мне. И на удивление мягко обнял. Вырываться мне тоже не хочется. Поэтому я так и сижу в его объятиях. Не сказать, чтобы они были слишком уж ледяные. – Это правда? – спрашиваю я. – Правда, что ничего нельзя сделать? – Вы про пару? Кажется, у него в талантах еще и чтение мыслей. – Да. – К сожалению, правда. В Аронгаре считается милосердным добить дракона, если он потерял свою драконицу. – Какое же это милосердие, – хмыкаю я. И замолкаю. Хотя идея поговорить про Аронгару мне кажется правильной. У них там все по-другому, и, может быть, у меня получится отвлечься. – Почему вы отказались отключать щиты? – Мне кажется, я уже объяснил свою позицию. Люди и драконы не должны жить вместе. – Но в древности было так. – В древности не было возможности поставить щит. Дозорные не спали ночами. – А сейчас спят? Я смотрю на него в отражении и вижу, что уголки губ Ландерстерга все-таки приподнимаются. – Нет. – Тогда в чем разница? – В том, что Аронгара в состоянии полной боевой готовности каждую минуту. Каждый день. Так быть не должно. – Что будет с драконенком? – интересуюсь я. Полностью переключиться все-таки не удалось. – Его обследуют. А после решим. – Он совсем маленький… ему нужна мама. Ландерстерг молчит. – Без мамы тяжело, – продолжаю я. – По крайней мере, мне было. Не знаю, с чего меня потянуло на откровенность. – Очень? – спрашивает он. – Не знаю, – пожимаю плечами. – Не знаю, как было бы с мамой. Это очень странный разговор, его надо сворачивать, поэтому тут же добавляю: – Не представляла, что в пустошах есть телепорты. Перед глазами до сих пор кольцо перехода и будка с оборудованием, точнее, бункер, я видела уходящие под землю ступени. – Это максимально облегчает доступ в пустоши. Под землей, помимо зала управления, есть ангар, где мы в любой момент можем взять транспорт, чтобы как можно скорее добраться куда угодно. Сеть телепортационных колец разбросана по всем пустошам Ферверна. К тому же это позволяет оперативно разрешить любую серьезную ситуацию. – Как сегодня? – Как сегодня. – Вам не кажется, что вы сейчас раскрываете мне секретную информацию? – Я в вас уверен, Лаура.