* * * Войдя в квартиру, Вера не глядя повесила сумочку на вешалку и пошла по комнатам по поисках бабушки. Та не любила, когда ее окликали через весь дом, и долгие молчаливые путешествия по дому под легкий скрип паркета были частью детских воспоминаний Веры. Завадская читала у окна в комнате, которую она называла «турецкой», хотя из Турции здесь был только ковер на полу. Остальная обстановка — кресла, балдахин над диваном, две сабли в простенке между окнами, еще один ковер на стене — была обязана своим происхождением почти всем странам Ближнего Востока. Опершись локтем на одну из многочисленных подушек с кистями, Завадская держала на отлете небольшую книгу стихов Эмилии де Жирарден. Вера прекрасно знала это издание 1834 года — его появление в руках бабки было знаком дурного настроения. Молча сев в кресло, Вера взглянула в окно. В тени куста жимолости рыжий персидский кот Бонапарт, замерев, неотрывно смотрел на ворону. В его имени отразился патриотизм Завадской, которая в случае проступков со стороны своего любимца задавала ему трепку, назидательно напоминая о несчастливой судьбе его тезки. Ворона степенно прогуливалась по стриженому газону, не чуя беды и не обращая ровно никакого внимания на куст и кота. Оторвавшись от чтения, Завадская проследила за взглядом внучки. Вера с бабкой были похожи друг на друга. Это часто создавало проблемы в их отношениях, зато избавляло от необходимости давать лишние объяснения. Отложив книгу, Завадская сняла очки и, помолчав, спросила: — Тоже не в настроении сегодня? Вера молча кивнула, не отрывая взгляда от дворика за окном. Бонапарт сделал едва заметный мягкий шаг в сторону вороны. Птица неторопливо, с прискоком прыгнула вперед, взмахнула крыльями и уселась на забор. Оттуда она, наклонив голову, стала без стеснения разглядывать кота. Поняв, что его надули, Бонапарт принял равнодушный вид и отвернулся, а после надлежащей паузы с достоинством удалился в дом. Ворона, не выдержав, издевательски каркнула ему вслед. — Где твой красавец? Это был единственный вопрос, который Вера не хотела бы сейчас обсуждать. Именно поэтому бабка его и задала. — Не знаю. Он не звонил два дня. Может быть, занят. Но мне почему-то кажется, он уехал. — Он не похож на человека, который уедет, не простившись. Но пусть даже и так. Если судьба захочет, вы снова встретитесь. Мы с твоим дедом в молодости расстались на три года. Потом случайно столкнулись в доме знакомых. И были вместе тридцать лет. А после него мне все мужчины казались неинтересными. Вздохнув, Вера повернулась от окна. — Но у тебя дед был все-таки. А Алексей… Понимаешь, он не боится терять. Это страшно. И для него существует только его работа. Его постоянные дела сводят меня с ума. Мы оба знаем, что он уедет, и притворяемся, что это не так. Понимающе кивнув, Завадская заметила: — Я не верю мужчинам, готовым ради женщины бросить все. Хуже — только женщины, которые этого требуют. Не заставляй его выбирать, иначе ты его потеряешь. Помолчав, она добавила: — Хотя мне надо бы говорить совсем другое. Я меньше всего хочу, чтобы тебя кто-то забрал у меня. Не представляю, как буду без тебя жить. * * * Ночь опускается быстро, в прохладном черном небе вечные звезды равнодушно наблюдают за нашей суетой вокруг старого автомобиля. Пытаюсь сесть на переднее сиденье, но Джордж возражает, показывая на синеглазую, на которой нынче вечером маленькое черное платье от Диора: — Нет-нет, пусть здесь садится моя сегодняшняя партнерша по танцам. А вы болтайте себе на заднем сиденье. Ты, Алекс, сядь туда, за мной будет место только для девушек — я далеко отодвигаю сиденье, и для твоих длинных ног не хватит места. Столь тщательную рассадку не часто встретишь на посольских приемах, не то что в изношенных ржавых машинах. Безо всякой задней мысли, просто так, я решаю провести небольшой эксперимент. Глупо не доверять всякому, кого встречаешь на жизненном пути, но еще глупее отмахиваться от любых, пусть самых пустячных подозрений. — Братцы, теперь, когда мы все познакомились, может, вы поедете без меня? Что-то мне нехорошо, излишек вина за ужином сказывается. Тем более что вам еще надо уместить сюда приятеля Джорджа. Барышни реагируют быстрее мэтра. Пока этот красавец суетливо и безмолвно размахивает руками, мысленно подбирая слова, голубоглазая доброжелательно интересуется: — Ты что же, мерзавец, удумал? Бросить нас решил? Кареглазая, ее верная подруга, подхватывает: — Эти два подлеца сговорились. Ты хочешь, чтобы мы втроем остались с тобой? Скажи только слово, и ты эту ночь запомнишь навсегда. Прежде чем я успеваю ответить на эту зловещую двусмысленность, Джордж со злостью швыряет на асфальт недо-куренную сигарету: — Алекс, черт возьми, мы же договорились! Вот кто больше всех хочет, чтобы я поехал в кабаре. Отчего бы и нет? Пойдем ему навстречу — все равно, чему быть, того не миновать. Минут через двадцать машина взбирается на холм над Афинами. С высоты видна почти вся столица вплоть до основания подступающих гор. Почти весь город — море рассыпанных огней небольших домов. Только в центре громоздятся современные стеклянно-бетонные здания, да в нескольких местах одиноко стоят руины древних храмов. История действительно бурного развития Греции закончилась многие века тому назад. Главные события для этой страны произошли в древней истории. Памятники, рисунки на футболках, названия улиц — все напоминает о временах Александра Македонского и Афинской республики. А дальше — провал на целые исторические эпохи, когда страна находилась на обочине всеобщего развития и искала свое место в мире. Эти поиски длятся до сих пор. Как сказал мне в разговоре Янакис, почти никто из состоятельных греков не живет на родине. Большинство, разбогатев, уезжают в Европу или Америку. Джордж притормаживает у небольшой таверны. — Сейчас поужинаем, ведь в кабаре нам ничего, кроме спиртного не подадут. Хозяин таверны привествует нас по-русски. Выслушав заказ, он, сверкнув улыбкой,'исчезает, чтобы через минуту появиться, неся на блюде двух громадных омаров. Водрузив поднос на наш стол, хозяин щелкает несчастных членистоногих по глазам. При этом те начинают шевелить усами и лениво пытаются удрать. Вздрогнув от отвращения, кареглазая спрашивает: — Зачем он это делает? Джордж хмыкает, мы задумываемся. Хозяин между тем время от времени повторяет свой изуверский трюк. Русской части присутствующих становится нехорошо. Наконец, кареглазая догадывается: — Он хочет показать, что они свежие, еще живы. Синеглазая вмешивается в разговор, по-русски обращаясь к хозяину: — Все, уноси ты их. Хватит измываться. Легкий ужин с вином проходит весело, минут через сорок мы покидаем таверну и отправляемся дальше. Пока все идет хорошо. Вот только долго ли… Мои размышления прерывает короткий визг покрышек. Чертыхаясь, Джордж сворачивает на обочину. — Что там у тебя? Пожав плечами, грек вылезает из машиины и ныряет под капот. В воздухе повисает ощутимый запах бензина. Тишина, остывающее шоссе, на обочине жесткая выгоревшая трава, дымная пыль поднимается в свете фар. Трещат сверчки, а может быть, цикады — голоса этих тварей я не различаю. И запах бензина. Впереди телефонная будка, вокруг ни души. Удачное место для поломки. Запах бензина. — Ну-ка быстро, девушки, выбирайтесь все из машины. И скорее отойдите к телефонной будке. Закройте рты и выметайтесь, иначе я вас за ноги вытащу. Вы что, не чувствуете запаха? Машина вот-вот взлетит на воздух. Барышни более или менее грациозно выпархивают из автомобиля и, покачиваясь на высоких каблуках, спешно удаляются в сторону телефонной будки. Обойдя автомобиль, подхожу к греку, который быстро хватается за капот и торопливо сообщает: — Что-то с двигателем, пойду позвоню. Пусть пришлют такси. А куда девушки пошли? Отвечаю в одесской манере вопросом на вопрос: — А где твоя машина? Странно, но Джордж совсем не пугается. Он задумчиво смотрит на меня, опуская капот. Прикидывает, подлец, может ли справиться со мной? — Я спрашиваю, зачем ты свою машину сменил на эту здоровенную колымагу? Ну хорошо, подсказываю: ты знал, что все равно в конце концов мы поедем вместе. Заряд тебе заложили под бензобак, поэтому ты меня туда и сажал. Сейчас ты разрезал бензопровод, вот и… Джордж кидается на меня, одновременно пытаясь залезть в карман пиджака. Нормальные люди так не поступают, тем более открыв грудь для удара коленом. Крякнув, грек оседает на асфальт. Изо рта у него стекает струйка крови. Но его совсем не жалко. Меня бы кто пожалел. Когда мэтр брал деньги, он знал, на что идет. Обшарив карманы Джорджа, выбираю только тот единственный предмет, что может мне пригодиться, остальное сую обратно. Преодолев вялое сопротивление, запихиваю грека на водительское сиденье и, сев рядом, пару раз хлопаю по щекам, чтобы он окончательно пришел в себя. — Кто тебя нанял? Ты долго за мной следил? Так кто тебя нанял? Что ты обо мне узнал? Кто тебе заплатил? Будь у меня больше времени, я бы его непременно расспросил о другом. А именно, что чувствует человек перед тем, как вместе с одним заказанным убить трех безвинных. Но мэтр оказывается крепким парнем. Из его злобного бурчания я разбираю только посулы скорых неприятностей. Тут мне в голову приходит неожиданная мысль. — Ты мои телефонные звонки из номера гостиницы отслеживал? Грек только угрюмо пялится на меня, но мне достаточно и этого молчания. Из гостиницы я звонил только сегодня днем, и дальше Джорджа информация пока еще не пошла. Но мэтр уже знает номер Янакиса, а значит, он фактически оказался в курсе моих переговоров. Это скверно, очень скверно. Мэтр, наверное, даже не подозревает, насколько это плохо. Нащупав ручку двери, Джордж пытается рывком выбраться из машины. В попытке удержать грека почти непроизвольно попадаю кулаком ему в висок, и он оседает, навалившись на руль. Захлопнув дверь машины, быстро бегу к телефонной будке. Не успеваю сделать и» двух десятков шагов, как за спиной упруго ахает взрыв.