Путь к черному входу в гостиницу свободен. Бросив в мусорный бак только что купленную деревянную скалку, которая была завернута в газету, отпираю с помощью нехитрых приспособлений дверь. Надин за стойкой говорит по телефону. Приветливо кивнув, она дает мне ключ. * * * Из окна коридора выглядываю на улицу. Машина наблюдения стоит у входа в гостиницу. Ну и хорошо, ну и славно. Надо собирать вещи — скоро того типа с заднего двора хватятся. Я был прав, Хелле меня в покое не оставит. Приставучий парень на заднем дворе это не наблюдение, это уже один из группы, целью которой является захват или ликвидация. Отпираю номер, закрываю за собой дверь и зажигаю в коридоре свет. У меня всего… Тут же понимаю, что с облегчением переводить дыхание рано — из ванной беззвучно появляется человек, который упирает мне в спину что-то твердое. Не хотелось бы думать о самом плохом, но скорее всего это ствол пистолета с глушителем. Если человек за моей спиной нажмет на спусковой крючок, меня ждет быстрая и относительно безболезненная смерть. Из комнаты выходит еще один. Быстро ощупав мои карманы, он перекладывает к себе их содержимое и поворачивает меня к двери. Визитер с оружием прежде чем убрать пистолет подносит его к моему лицу. Я в ответ понятливо киваю — дураку ясно, что имеется в виду. Меня довольно споро сводят вниз по лестнице и конвоируют к черному ходу. За стойкой стоит моя юная приятельница. Все еще занятая разговором по телефону, Надин не обращает на нас ни малейшего внимания. Оно и к лучшему, в этой ситуации ее наблюдательность ни ей, ни мне пользы не принесла бы. Почти бегом мимо лежащего на заднем дворе тела, которое мои сопровождающие хладнокровно игнорируют, и к машине. После нескольких минут неторопливой езды мы останавливаемся на пустынной улице рядом с другим автомобилем. Я на заднем сиденье, справа сидит один из похитителей, уперев мне в бок ствол пистолета с глушителем. Из поджидающей нас машины вылезает высокий массивный мужчина. Светло-каштановые волосы, четкая линия лица, прямой нос, глубоко посаженные карие глаза. Пока он шагает к нашей машине, я только вздыхаю. Этого человека я знаю по материалам, полученным из Москвы. Это наша первая встреча с Гутманисом, и скорее всего она окажется последней. * * * Сидящий рядом с водителем похититель уступает Гутманису место, одновременно что-то говоря вполголоса. Слышны слова: «…на заднем дворе… пробита голова… надо отправлять в больницу». Гутманис кивает и не без труда поворачивает ко мне голову на сильной шее. Мне остается только ответить ему ясным взглядом и пожатием плеч: «Так вышло». Поднимаю руку с зажатым в ней флаконом с лекарством от малярии и достаю таблетку. При этом приходится отвести направленный мне в печень ствол пистолета. Сосед справа злобно бурчит, но терпеливо возвращает ствол на место. У него костистое породистое лицо, чеканный римский профиль, узкий рот и жесткий, нехороший взгляд светло-карих глаз. Сунув в рот сигарету, но не раскуривая ее, Гутманис спрашивает с легким прибалтийским акцентом: — Ничего, что я спиной? У нас с вами вообще как-то не получается по-человечески, лицом к лицу. Буду краток: если вы скажете, кто вы и зачем здесь, то перестанете быть опасным для нас. Тогда мы вас отпустим. Кому сказать — не поверят. Такого тупика я предвидеть не мог. Знай я хотя бы что-то, хоть чуть-чуть о сути операции против «Гермеса», я бы сейчас сам искал встречи с Гутманисом для его вербовки. Но это если бы я знал о том, как его используют. Сейчас темы для подобного разговора у нас категорически нет. Конечно, можно было бы попробовать и так, с чистого листа, устроить импровизацию на пустом месте. Но для этого надо выгнать из машины двоих свидетелей. Может, все-таки попробовать? Кладу таблетку в рот и опускаю руку с флаконом, по пути снова отведя от себя ствол пистолета. И тот снова упирается мне в бок. Покосившись на пистолет, по возможности хладнокровно начинаю: — Я хотел бы с вами поговорить… Сидящий рядом римлянин с такой силой тычет мне глушителем под правое ребро, что в глазах плывут темные круги. Круги начинают быстро светлеть и исчезать, и тут я получаю еще кулаком в ухо. Человек с пистолетом сквозь зубы шипит: — Будешь говорить, когда позволят! Зачем он это делает? Какой-то сумасшедший подручный у этого Гутманиса. Странно, это абсолютно ненормальная реакция, а неврастеников на такой работе, как правило, не держат. Ответ я слышу от Гутманиса, который предупреждающе повышает голос: — Отто, перестань, мне надо с ним поговорить. Отто?! Мои дела обстоят гораздо хуже, чем я мог предполагать! Когда меня вели гостиничными коридорами, я надеялся на то, что впереди ждет последнее предупреждение, может быть, сильное избиение. Сейчас получается, что ничего такого не будет. Сосед с пистолетом не кто иной, как Отто Хелле. Теперь понятно, отчего его панически боится Бортновский. Тут меня впервые охватывает короткий приступ ледяного ужаса. Я органически не переношу ситуаций, в которых от меня ничего на зависит. Сейчас же я лишен возможности хоть как-то повлиять на ход событий. Хелле ничего не стоит нажать спуск, сейчас он хочет этого больше всего на свете. Его может удержать только опасение сорвать операцию Ковальски, вызвать недовольство человека, которому он служит. Господи, сделай так, чтобы и на этот раз немецкая педантичность и дисциплина возобладали! Все вокруг перестает для меня существовать. Есть только смерть, которая давит на ребра, готова по воле сидяшего рядом человека вырваться из ствола пистолета и разорвать мне внутренности. Я заставляю себя прислушаться к тому, что говорит Гутманис. А он бросает в окно незажженую сигарету и терпеливо объясняет: — Я хочу легального бизнеса. Поверьте, мне не нужны все эти… Я устал от этого еще там. Мы не будем вытряхивать из вас информацию. Просто ликвидируем и все. Так что вы здесь делаете? Вот что ему отвечать? Он не догадывается, что за лишнее слово я тут же получу пулю. Но Гутманис не подозревает и другого — если я успею разговориться, пулю получит еще и он сам. Провал заставит Хелле тут же убрать своего шефа, которого он продал. Остается только молчать и смотреть в окно с отсутствующим видом. Со стороны я наверняка произвожу впечатление человека ледяного самообладания. Могу даже почесать подбородок флаконом. Хелле даже не бурчит — уже привык. Я поворачиваю к нему голову — нехороший взгляд у этого человека. Такой взгляд парализует. Правда, присутствие палача уже само по себе способно загипнотизировать жертву до полного столбняка. Понемногу прихожу в себя. Руки перестали дрожать, хотя мысли мечутся, как белки. Гутманис перебирает выложенные на приборную панель вещи из моих карманов. Смотрит аккредитацию на аэроакосмический салон, визитные карточки вице-президента топливной компании, пластиковые карточки. Откладывает бумажник в сторону. Вертит в руках «рамку», которую я на всякий случай таскаю с собой. Не поворачиваясь, Гутманис спрашивает: — Отто, что это такое? Бросив взгляд на прибор, тот отвечает: — Скорее всего, «рамка», датчик для определения устройств прослушивания. Короче говоря, для поиска «жучков». Необычный бизнесмен нам попался, правда? Гутманис слегка поворачивается в мою сторону: — Как интересно! Действительно, зачем вице-президенту аэроакосмический компании такая вещь? — Все компаниям охотятся за секретами друг друга. Приходится принимать меры. По-моему, Гутманис мне не поверил. Покрутив прибор в руках, он бросает его на приборную панель. Отвернувшись, смотрит в окно. Медленно ползет время. Гутманис не может видеть, что Хелле постоянно тычет меня глушителем то в ребра, то в живот, причем поворачивает пистолет так, чтобы было побольней. Это не проявление садизма — он хочет спровоцировать меня на попытку выскочить из машины, чтобы убить. Действительно, трудно усидеть на месте, когда тебе стволом пистолета того и гляди проткнут грудную клетку. Гутманис неожиданно подает голос: — У меня нет ничего против вас лично. И против организации, которую вы представляете. Но вы создаете мне проблемы, и я буду вынужден защищаться. В офис ко мне вы залезали? Сейчас молчать безопасней, чем оправдываться или вообще говорить что-либо. Хотя Гутманис, похоже, уже теряет остатки терпения. — Вы будете со мной разговаривать? Подождав и раздраженно крякнув «жаль», Гутманис собирает мои вещи с приборной панели и передает Хелле, который распихивает их по моим карманам. Не прощаясь, Гутманис выбирается из машины. Еще можно крикнуть ему вслед, остановить. Внутри у меня все сжалось, и трудно сказать, не могу я или не хочу его останавливать. Водитель включает зажигание и смотрит влево, чтобы отъехать от тротуара. В тот момент, когда машина трогается, я снова начинаю поднимать руку с зажатым флаконом. Хелле привычно отводит ствол. Водитель выруливает на проезжую часть и прибавляет скорость. Хелле ждет, пока я вытру пот с лица. Он расслабился. Когда победа полная, победитель может себе это позволить, даже если проигравший еще жив. Мгновенно хватаю Хелле за кисть с пистолетом и выворачиваю ее так, что ствол смотрит в подбородок убийце. Мы молча боремся. Водитель, не замечая этого, мирно сворачивает в переулок. Раздается негромкий хлопок выстрела и тяжелая девяти миллиметровая пуля пробивает лобовое стекло прямо перед лицом водителя. От неожиданности он дергает руль и машина, вильнув, врезается в столб. Нас кидает кого куда. Меня сначала влево, потом вперед и вправо, так что я успеваю удариться обо все элементы конструкции машины. Самым неудачным оказывается соприкосновение левым глазом с водительским подголовником. Пистолет вылетает из руки Хелле, и, как это обычно бывает с любым упавшим в автомобиле предметом, бесследно исчезает между кресел, педалей, ковриков и других внутренностей машины. Водитель лежит без сознания, с окровавленным лицом, навалившись грудью на руль. Скорее всего, он ударился головой о стойку кузова. Хелле на удивление быстро оправляется от короткого шока. Как ни странно, он не бросается на меня с кулаками, а с окаменевшим лицом замирает в своем углу. Не оттого, что струсил. Просто этот человек очень быстро оценивает ситуацию и делает правильные выводы. Убить меня голыми руками он не сможет, а устраивать ради удовольствия кулачный бой с непонятным исходом, было бы просто непрофессионально. Мгновение мы смотрим друг на друга. Большей ясности во взаимоотношениях двух людей одной профессии представить невозможно, поэтому мы обходимся без слов. Не глядя, нашариваю ручку, открываю дверь и, не спуская с Хелле глаз, выбираюсь из машины. Вдохнув свежего воздуха и, наплевав на чувство собственного достоинства, как можно быстрее бегу прочь, в направлении своей гостиницы. * * * Стараясь не привлекать к себе внимания, вхожу в холл гостиницы и проскальзываю к стойке администратора. Сегодня удачный день — сегодня дежурит Надин. Подняв глаза, она тихо ахаег. — Боже, Алекс, что с тобой? У тебя лицо… — Я знаю, какое у меня лицо. Вернее, чувствую. Дай ключ от номера. — Сейчас. Ой, его нет! Удары по голове не прошли даром, действительно, ключ остался в номере — меня вытащили слишком быстро, чтобы я думал о такой ерунде. Между тем, Надин, понизив голос, чтобы не нанести ущерба престижу гостиницы, рассказывает: — Алекс, полиция приезжала. За гостиницей нашли человека, иностранца. — Пьяного? Надин отвечает с совершенно круглыми глазами: — Думали, что мертвый. Его кто-то сильно ударил по голове. Но он жив. — Правильно, что не умер. Это банально — увидеть Париж и умереть. У тебя никто из знакомых квартиру не сдает? Надин, подумав, набирает номер телефона. После короткого разговора она сообщает: — У моей подруги тетка уехала на месяц. Можем пойти прямо сейчас. — Вот и чудесно. Только заберу вещи из номера.