Сперва она отказывалась ехать. – Я не могу оставить Виви. – Возьми ее с собой. Все равно будут каникулы. Для нее это будет лучше всего. – Я не могу себе это позволить. – Издательство оплачивает расходы. Думаю, мы можем подкинуть немного и на долю Виви. – И что же она будет делать, пока я работаю? – Мне что, снабдить тебя путеводителем? Нотр-Дам. Эйфелева башня. Лувр. – Но она же будет совсем одна. Ей всего пятнадцать. – Она – девчонка из Нью-Йорка. Прекрасно знает, как ориентироваться в мегаполисе. Да кто в пятнадцать не убьет за возможность самостоятельно проводить в Париже пару часов в день? Но если ты и в самом деле беспокоишься, то у меня там есть знакомые. И у Ханны тоже. Да и у тебя наверняка они там тоже имеются. Она посмотрела на него через разделявший их письменный стол. – В этом-то и проблема. – Времена изменились. С тех пор как кончилась война, прошло уже десять лет. Все прощено – благодаря политической дальновидности твоего тезки Шарля де Голля. – Приятно, конечно, так думать, но у меня уверенности нет. – Поезжай, Чарли. Виви посмотрит Париж, «Джи энд Эф» заполучит несколько неплохих переводных изданий на следующий год, а ты похоронишь парочку демонов. – Я в этом сомневаюсь. – А ты попробуй. * * * Они плыли пароходом «Индепенденс». Можно было бы и самолетом полететь – все только и говорили, что через несколько лет никто уже не захочет тратить шесть дней на то, чтобы пересечь Атлантику, когда можно сделать это за несколько часов, – но ей нужно было это время, проведенное в море. Чтобы подготовиться к встрече с собой из прошлого, ей понадобится больше чем пара часов. Несколько Вивиных подруг поднялись на борт, чтобы ее проводить. Они толпились в тесной каюте в радостном волнении, то и дело принимаясь хихикать, а те, кому уже случалось побывать в Европе, давали Виви мудрые наставления. Шарлотт и Хорас оставили их за этим занятием и поднялись на палубу. Июльское солнце припекало вовсю, но соленый бриз немного смягчал жару. Вдалеке пульсировали в знойном мареве небоскребы. Порывшись в сумочке, она достала темные очки. Он вынул свои из кармана пиджака. – Мне все еще кажется, что это большая ошибка, – сказала она. – При всем уважении к политической дальновидности де Голля, люди не настолько склонны к всепрощению, как ты это пытаешься изобразить. – Есть только один человек, который не может простить, – сказал он, глядя вдаль, в сторону горизонта. – Кто бы говорил. Он повернулся к ней, но выражение его глаз скрывали очки. – Как я не устаю повторять, мы с тобой одного поля ягоды. Вот поэтому-то мы друг друга и заслуживаем. – Он снова посмотрел вдаль. – Ты ведь вернешься, верно? – Куда же я денусь? Он пожал плечами: – Не такая уж ты американка, как притворяешься. Все еще можешь черт знает как грассировать, когда тебе это удобно. Может, Париж вновь покажется тебе домом. – Я вернусь. – А потом что? – А потом ничего. Пара недель во Франции ничего в особенности не изменит. – Я же тебе говорю, Ханна будет только счастлива от меня избавиться. Сможет выйти за Федермана или за своего следующего ученика. – Я все еще в этом сомневаюсь, но, честно говоря, дело уже не только в Ханне. Оказывается, я слишком эгоистична для подобных жертв. – Виви? – Она многое мне простила, но не думаю, что простит еще и это. Ханну она обожает. И потом, дети относятся к таким вещам, как брак, с огромным предубеждением. Он повернулся к ней и снял очки. Его глаза были синими и холодными как лед, несмотря на жару. – Она не вечно будет ребенком. Больше того, совсем скоро она перестанет им быть. – Все равно она меня не простит. – Я в этом не уверен. Она о тебе беспокоится. – Знаю, и лучше бы она этого не делала. – Может, и не станет, если поймет, что ты счастлива. – Тут он улыбнулся той самой озорной улыбкой, которую она помнила по довоенной фотографии из журнала. – Прости, Чарли, но ты попалась. Объявили первое предупреждение провожающим, что им пора сходить на берег. Он уже больше не улыбался. – Не против, если я скажу кое-что, что тебе не понравится? – Против, но это тебя не остановит. – Дело не в Ханне и не в Виви. Они лишь предлог. Дело в тебе. Ты никогда не задумывалась, что, может, было бы лучше, останься ты в Париже? Может, тебе обрили бы голову, может, тебе пришлось бы стерпеть остальное. – Тут он заметил выражение ужаса на лице Шарлотт. – Я вовсе не пытаюсь сказать, что это было бы легко. Но, по крайней мере, ты смогла бы их за это ненавидеть. А теперь единственный человек, которого тебе приходится ненавидеть, – это ты сама. Ты легко отделалась и теперь не можешь себя за это простить. Некоторое время она молча стояла и смотрела на него. – Интересная прощальная речь. – Я подумал, что ты уже большая девочка. – Или, как говорит Ханна, «та еще штучка». – Именно. Ты это выдержишь. Объявили второе предупреждение для провожающих. Он направился было к сходням и снова остановился. Позади него образовалась небольшая пробка из желающих сойти на берег. Какой-то мужчина метнул на них раздраженный взгляд, но потом заметил коляску и пробормотал под нос извинения. Хорас откатился к левому борту, подальше от поручней правой стороны, у которых уже собирались пассажиры, чтобы помахать на прощанье тем, кто остается. Она последовала за ним. – Я только что передумал, – сказал он. – Ты решил, что мне не стоит ехать? Или ты не хочешь, чтобы я вернулась? – Я не хочу, чтобы ты хоронила в Париже своих демонов. Я думаю, что тебе стоит отправиться на их поиски. И твоего немецкого офицера тебе тоже стоит поискать. Черт, не могу же я его вечно так называть. Как его звали? – Джулиан. – Тут она вспомнила его медицинский диплом. – Джулиан Ганс Бауэр. – Так попробуй найти Джулиана Ганса Бауэра. И саму себя тоже. Вспомни радостные мгновения, хотя, держу пари, они тебя чуть не убили. Вспомни, что ты ему дала. И, что важнее, – что недодала. И если захочется заняться самобичеванием – прошу, не стесняйся. – Ты закончил? – На данный момент – да. Он снова направился к сходням. Она пошла рядом. – А потом возвращайся домой, – продолжал он. – Я буду здесь. Они подошли к сходням, и матрос, стоявший рядом, протянул руку к коляске Хораса, чтобы направить на сходни. – Я сам справлюсь, – огрызнулся Хорас, потом взглянул на нее и покачал головой: – Как я не устаю повторять, мы одного поля ягоды. – Он снова повернулся к матросу: – Но все равно спасибо. И двинулся вниз по сходням. – Как бы то ни было, – крикнул он через плечо, – не вздумай влюбиться в какого-нибудь сладкоречивого французского донжуана, курильщика «Голуаз». – На это шансы невелики, – ответила она, хотя и не знала, услышит он ее или нет. Она стояла и смотрела, как он исчезает в толпе сходящих на берег людей. Секунду спустя он мелькнул у нижнего конца сходней и снова пропал. Шарлотт прошла вдоль борта и заняла место у поручней. Когда она взглянула на пристань, он был прямо напротив. Он не улыбался и не махал; просто сидел и смотрел на нее.