Дженероса поправила ей волосы. – Не знаю, дочка… Десятки лет назад они с Эмилио приехали себя, открыли магазин, постепенно наладили быт. Она помнила свои чувства, когда пришлось оставить единственного ребенка, Хулию, родителям в Испании. Помнились и счастливые мгновения, каких было очень много в Санта-Исабель. Годы утекли, посыпав серебром голову и добавив глубоких морщинок у глаз. И что теперь? – Теперь, по крайней мере, у нас есть с чем уехать, когда нас отсюда вышвырнут, – сказала она скорее себе, чем Хулии. – Но… – возразила Хулия, – если очевидно, что белых тут не жалуют с некоторых пор, почему наш магазин хочет купить португалец? – Жао знает не больше моего, – сказал Эмилио, отложив в сторону номер «Эй-Би-Си», где был репортаж о последних событиях в Гвинее. – Никто его не заставляет покупать. Думаю, он просто смельчак. Если б только у нас хватило мужества не признать новую республику, как это сделали португальцы… – Он посмотрел на часы, так как с минуты на минуту ждал покупателя. – И к тому же у Жао тут куча детей от местной. Чем не причина остаться… Хулия подумала о Килиане. А он? Разве ему не придется уехать? Бросить Бисилу с ребенком в полной неизвестности? Было очевидно, что Килиан обожает малыша. Он не сможет оставить его. – Почему ты не веришь новому президенту? – Хулия взяла отца за руку. – Разве Испания не поддерживает его? С двенадцатого октября… – Не напоминай мне об этом дне! – Эмилио сжал руку дочери. – Эта психованная молодежь превратила город в ад. Это было началом конца, да, когда они перебили окна во всех предприятиях и домах и свалили статую генерала Барреры, ни больше ни меньше… Что за способ праздновать смену власти! – Это был первый день их свободы, пап. Но с тех пор во всех все речах Масиас прославляет Испанию. Он обещал продолжить политику Франко последних тридцати лет и подталкивает испанских бизнесменов продолжать инвестиции в Гвинею… – Да, и я скажу тебе, что думаю об этом петушке, – резко перебила Дженероса. – Посмотрим, как он выполнит предвыборные обещания. Эмилио фыркнул и принялся ходить по комнате. – Я старый лис, Хулия. Мы поступаем правильно. Если подпишем всё сегодня – останемся тут ровно настолько, чтобы собрать вещи и погрузиться на корабль. А потом, – он поднял глаза к небу, – все в руках Бога. Хулия прикусила губу, чтобы не выдать гнев на отца. Как легко он сдался! Она тоже взглянула на часы. Торопиться некуда. Мануэль сидит с детьми, а она специально приехала, чтобы попытаться переубедить отца и маму. Но доказать что-либо не удавалось. Более того, она ощутила укол раскаяния. Если Эмилио и Мануэль правы, ее дети окажутся в серьезной опасности. Быть может, ей стоит перестать упираться и подумать о них? Если что-то случится, она никогда себя не простит. Хулия решила пересмотреть свое решение об отъезде, но присутствовать при подписании купчей ей не хотелось. – Прости, папа, но я больше не могу ждать. Мне нужно к детям. В любом случае, вряд ли я смогу уговорить вас передумать. Она поцеловала мать, взяла сумку и ключи от машины и пошла к двери – Я тебя провожу, – сказал Эмилио. Внизу они столкнулись с Димасом. – Эмилио! Мне говорили, будто ты продаешь дело португальцу? – В конце концов вы получили, что хотели. Мы уезжаем. – Не слишком ли драматично? – Спроси своего брата. Разве его не повысили? Димас гордо улыбнулся. – Да, сеньор. Он назначен вице-президентом Верховного суда. Хулия задохнулась. Она слышала, что новый президент, этот Масиас, включил в состав правительства и администрации побежденных соперников – буби. Но пост Густаво действительно был важен. – Надеюсь, это не долго продлится, – язвительно сказал Эмилио. – Папа… – вмешалась Хулия. – Почему это? – взвился Димас. Эмилио покачал головой. – Не питай больших надежд, дружище. У меня тоже все было, а теперь я вынужден все бросить. Будем надеяться, что я ошибаюсь и тебе не придется возвращаться в деревню, где ты родился. Как она называется?.. Ах да, Урека! – Кто-то окликнул его, и он обернулся. – А вот, наконец, и Жао. – Он поцеловал дочь. – Отлично, покончим с этим раз и навсегда. – На сорняки, Хосе! – Гарус потер глаза. – Масиас заявил, что отправит всех белых полоть сорняки. Они сидели в столовой. Килиан перечитал последний абзац письма, которое только что получил от матери, обеспокоенной новостями, которые она узнала от соседей, работавших на другой плантации. «Почему ты не вернулся домой? Я не понимаю, отчего ты так упорно держишься за остров – в таких-то обстоятельствах. Я больше не знаю, что правда, а что – нет. Кто-то говорит, что испанцы спят с оружием под подушкой, что вообще боятся спать в собственных домах, а другие – что все это несерьезно… Если это из-за денег, не волнуйся об этом. Большего ты сделать не можешь. Твой отец гордился бы, что ты сделал так много для нашего дома. Гвинея забрала моего любимого Антона, и я не хочу, чтобы она забрала еще и моего сына. Пришло время нам быть вместе. Мы уже отдали и взяли от Фернандо-По все, что возможно. Крепко тебя обнимаю. Твоя любящая мама». Килиан положил письмо на стол. Он помнил, как читал ее первые письма, безумно скучая по дому. Но теперь все, связанное с «Пасолобино», казалось ему таким далеким… Теперь его место рядом с новой семьей. Он должен работать, чтобы дать им будущее. Он выругался про себя. Будь все иначе, они с Бисилой могли бы купить дом в Санта-Исабель. Возможно, это была не та жизнь, которую он планировал для себя много лет назад, но, шаг за шагом, судьба вела его в этом направлении, и он не собирался менять курс. – Что же так разозлило Масиаса? – спросил Хосе. – Всё, – Гарус был в плохом настроении. – Его злит всё. Ему везде мерещатся призраки. Две недели назад он возмутился, что вокруг полно испанских флагов, и велел их спустить. Испанский консул отказался, и Масиас выдворил его из страны. Кругом столько злобы, грабят собственность испанских колонистов. Скоро они и до Сампаки доберутся. Симон по второму разу разлил кофе. Нельсон сказал: – Каждый день из порта отходят суда, билетов не достать, как и на самолет. Люди бегут. Может, вам тоже стоит уехать… – Но испанские войска и гражданское ополчение по-прежнему здесь. Я не намерен уезжать! – Потише, Килиан, – вмешался Грегорио. – Масиас обвинил ополченцев в убийствах, а свою Национальную гвардию – в организации переворота. Мол, спелись с «испанскими лесорубами». Килиан пожал плечами. – Уезжай, если хочешь. Тех, кто останется, хватит, чтобы собрать урожай. Гарус улыбнулся. Парень давно доказал, что у него есть характер. – Я не собираюсь терять жалованье, – буркнул Грегорио. – Но придет время – уеду. Меня, в отличие от тебя, здесь ничто не держит, – ядовито добавил он. Килиан быстро проговорил, обращаясь к Гарусу: – Я женат по обычаям буби на Бисиле, одной из дочерей Хосе. У нас с ней общий ребенок, его зовут Фернандо Лаа. Я ничего не скрываю. Думаю, вы это знаете. Гарус налил себе еще кофе. Он никогда не обращал внимания на слухи. Про Килиана он слышал, но думал, что это несерьезно. Так вот в чем истинная причина того, что парень не хочет уезжать! Гарус почувствовал разочарование. То, что он посчитал мужеством, было всего лишь блажью, которая кончится, как и все подобные, – ничем. Но даже если и так, он не мог не признать, что испытывает уважение к Килиану. – Когда-нибудь Масиас поймет, что нуждается в нас, – твердо сказал управляющий. – Откуда еще он возьмет деньги? Но в любом случае, белым поостеречься не мешает. – Он указал на Симона, Вальдо, Хосе и Нельсона. – Вы четверо – не покидайте плантации. – Но это не касается нигерийцев, – возразил Нельсон, подумав про Обу. – Пока не касается. – Гарус указал на Килиана и Грегорио. – А вы… Его прервали резкие звуки автомобильного гудка. Все выскочили из столовой и увидели Эмилио: он яростно кричал, наполовину высунувшись из окна машины; рядом с ним сидел отец Рафаэль, которого Эмилио подобрал в Сарагосе. – Успокойся, Эмилио! – сказал Гарус. – Что стряслось? – Я должен предупредить дочь! Лоренцо, Килиан, Грегорио, идемте к дому Мануэля! – Была попытка переворота, – рассказывал он через несколько минут, сидя в гостиной. – Масиас обвинил во всем Испанию и убил Атанасио Ндонго, который был сторонником дружбы с нами. Бонифацио Ондо и других политиков арестовали и отправили в тюрьму. Густаво тоже. По улицам всю ночь колесили военные машины. У нас теперь чрезвычайное положение. Нам надо было уехать еще несколько дней назад! Хулия, Мануэль, берите самое ценное – паспорта, деньги, камушки, все остальное придется бросить. – Но Испания… – начала Хулия. – Хулия, Испания не станет вмешиваться в дела Гвинеи, – резко оборвал отец. – Я отправляюсь в город, чтобы организовать отъезд. Нужно найти места на судне или в самолете, которые отправляются в ближайшее время, да хоть сегодня… И вы, – он обратился к остальным, – вы тоже должны сделать это. Мануэль в смятении обернулся к Гарусу. – Но как на плантации без врача? – Уезжай, – отозвался Гарус. – Я остаюсь. – Я тоже, – сказал Килиан. – А я… – Грегорио колебался. – Я тоже останусь на время. Эмилио пожал плечами. – А вы, отец Рафаэль? – Я остаюсь, сын мой. Мое место здесь. – Понимаю вас, но вы остаетесь на свой страх и риск.