– Надеюсь, Испания нас не оставит, власти пока сохраняют контроль, – вздохнул он. Кто-то постучал, дверь просунулась голова Иеремии. – Простите, масса, – проговорил он. – Можно войти? – Конечно. В чем дело? Иеремия стянул старую шляпу и, держа ее в руках, уставился в пол. – Пришел полицейский, хочет срочно поговорить с вами. Гарус нахмурился. – Ты не забыл дать ему пару бутылок? – Нет, масса, я не забыл. Но этот не из Сарагосы. Он из города и одет очень… официально. – Хорошо, через минуту я его приму. – Гарус открыл конторку, вынул два конверта и протянул испанцам. – Это вам. Маленькая премия за многолетнюю работу. Используйте деньги с умом. У вас обоих теперь есть семьи – надо думать о них. В одном можете быть уверены: столько вам не заплатят нигде. Матео и Марсиал взяли конверты и рассыпались в благодарностях. – Мы все уже сложили, – сказал Марсиал. – Никакого сравнения с двумя чемоданчиками, с которыми мы приехали сюда, – добавил Матео. Повисло молчание. – Ладно, – Гарус протянул руку. – Если когда-нибудь надумаете, знаете, где меня искать. – Может быть, встретимся в Мадриде, – сказал Матео открывая дверь. В кабинет ворвался высокий крепкий человек с изрытым оспинками лицом. На нем была серая форма испанской полиции, с медными пуговицами и алой тесьмой на рукавах, лацканах и фуражке. – Я – Максимиано Экодо, – представился он, – новый шеф полиции в Санта-Исабель. Кто из вас Лоренцо Гарус? Гарус жестом велел выйти Матео и Марсиалу и протянул полицейскому руку. – Чем я могу помочь? Максимиано сел. – Я разыскиваю одного юношу, который мешает установке новых устройств для телевидения. Днем рабочие проложили подъездную дорогу на Большой Пик, чтобы завозить оборудование, но за ночь кто-то все разрушил. Инструменты пропали, указатели убраны, машины испорчены. – Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне? – Пару недель назад мы задержали одного… Он сказал, что такими делами занимаются буби: они хотят уничтожить все, что нам подарила Испания. Этот человек сказал, что вожаком у них – Симон… – Он помолчал, наблюдая за реакцией управляющего. – И что этот Симон работает на вашей плантации. Гарус сцепил руки за спиной и стал прохаживаться туда-сюда. Он только что рассчитался с двумя очень трудолюбивым парням. На плантации осталось трое испанцев: Грегорио, Килиан и он сам. Из старой проверенной команды – Хосе, Вальдо, Нельсон и… Симон. То, что Симон замешан в подрывной деятельности, – плохо. В других обстоятельствах он бы сам отправился в полицию, но сейчас не мог позволить себе роскошь потерять еще одного работника. Значит, придется солгать, но подбирать слова очень осторожно. Поддерживать хорошие отношения с новыми властями – в его интересах. – Послушайте, Максимиано. – Он взглянул полицейскому в глаза. – Даю вам честное слово, что я решительно против любого акта насилия и готов наказать любого, кто причиняет вред ценностям государства. Но, боюсь, вы проделали путь сюда напрасно. Симон, которого вы упомянули, попал в серьезную переделку и вот уже два месяца лечится. Он упал с крыши склада и сломал обе ноги. Тем не менее, если я узнаю что-либо, способное пролить свет на ваше расследование, не сомневайтесь – я свяжусь с вами. Прозвучало убедительно, хотя Гарус чувствовал отвращение к самому себе. Дело не Симоне – ему было неприятно разыгрывать спектакль перед темнокожим полицейским из тех, кто олицетворял собой новую власть. Такие почитали себя выше белых, и от этого все внутри переворачивалось. Максимиано кивнул, поднялся и направился к двери. – Пока это всё. Он вышел, не попрощавшись, а управляющий отправился искать Симона, которого следовало предупредить как можно скорей. Пусть похромает, по крайней мере перед теми, кто носит форму. Иначе он сам, Гарус, попадет в черный список. – Никто не говорит о присутствующих здесь испанцах! Никто ни минуты не думал, что мы можем стать частью новой нации! Но все остальные имеют свою долю. Буби-сепаратисты, проколониалисты, националисты, независимые радикалы и те, кто ратует за постепенный переход к независимости… – Ты забываешь о нигерийцах, Килиан, – Мануэль развернул газету и начал просматривать новости. – Из-за гражданской войны в их стране между мусульманами хауса и католиками ибо с каждым днем нигерийцев прибывает все больше. Не сомневаюсь, что Нельсон и Икон рады приезду братьев, но у нас с каждым днем становится все меньше и меньше рабочих мест. Килиан одним глотком допил джин и знаком показал официанту налить еще. – Если Гвинее на самом деле собираются давать независимость, зачем устанавливать передатчик Национального телевидения Испании на пике Санта-Исабель? – Да еще против воли духов леса… – вмешался Симон с озорным блеском в глазах. Он удобно устроился в кресле, а ведь не так давно этот бар был только для белых. – Но вообще телевидение – опасная штука. Помните, три месяца назад мы смотрели здесь передачу? – кивнул он на немецкую «Вегу» в углу. – «Испания, мать всех народов…» – и дальше в том же духе. Еще я запомнил: «Испания никогда не была колонизатором, скорее – несла цивилизованность и культуру», но это и запоминать не надо, так многие белые говорили. Килиан и Мануэль улыбнулись. – А теперь, – продолжал Симон, – белые говорят о нашей независимости так, будто она – величайшее достижение цивилизаторской миссии испанцев. Ну нет, мне это совершенно не нравится, сеньоры. Насколько я знаю, моему народу и до вашего прихода неплохо жилось. – Зато у вас сейчас есть самоуправление, одобренное большинством, – заметил Мануэль, взглянув на Симона поверх очков. – И Конституция светит. – На острове, если вы вспомните, перевес был в несколько голосов. – Не имеет значения, – произнес Килиан. – Факт в том, что даже новости сейчас передают на фанг, буби и испанском, чтобы отразить все точки зрения. А самое главное – деньги по-прежнему идут из Испании. – Он помахал в воздухе стаканом. – И как вы собираетесь перейти от полной зависимости к независимости? Вот все внезапно рухнуло – и что дальше? Если мы все уйдем, кто станет вас лечить, защищать, учить? Симон попытался что-то сказать, но Килиан махнул рукой. – Боюсь, управление попадет в руки людей, которые, в лучшем случае, едва умеют читать и писать, даже если разъезжают в шикарных машинах и произносят речи. Но этого недостаточно, чтобы править страной. Килиан посмотрел на Хосе, который не отрывал глаз от телевизора. Больше всего отец Бисилы любил репортажи о футбольных матчах, но сейчас там было другое. – Скажешь что-нибудь, Хосе? – Приложу все силы, чтобы держаться от чертовой политики как можно дальше. Но да, грядут трудные времена, и особенно для буби. Масиас – фанг. – Он кивнул на экран. Худой человек в безукоризненной тройке с галстуком что-то с жаром говорил в микрофон. У него были узкие, слегка раскосые глаза. Все умолкли, чтобы послушать сына известного колдуна из Рио-Муни. Этот Масиас свою политическую карьеру начал с мэра небольшого городка и дорос до заместителя председателя автономного правительства. Он обещал минимальную зарплату, выплату пенсий и пособий, ссуды рыбакам и фермерам и гарантии государственным служащим. «Мой девиз, – на всех митингах говорил он, – единство, мир и процветание». А сейчас свое выступление закончил фразой: «Что Масиас обещает, Масиас выполняет». – Силен, харизматичен и умеет убеждать, – подвел итог Мануэль. – Но, честно говоря, какой-то он переменчивый. Порой говорит об Испании так, будто она лучший друг, а порой – противится любой испанской инициативе. С месяц назад он просил по «Радио Бата» не голосовать за Конституцию, а нынче поглядите на него – полностью готов к выборам. Несколько минут все молчали. Килиан огляделся. Не считая компании из восьми-десяти белых, поглощающих джин с тоником, остальные в баре были темнокожими. Килиан присмотрелся к белым. Видимо, недавно приехали. Один из них, молодой человек лет двадцати, с круглым лицом и светлыми живыми глазами, поднял стакан и поприветствовал Килиана. «Что с ним теперь будет здесь?» – подумал Килиан. Он вздохнул, сделал глоток и повернулся к Хосе и Симону. – Вы-то знаете, за кого будете голосовать? – спросил он. – О да, – тихо ответил Симон и наклонился вперед. – И можете быть уверенными, я не проголосую за главного петуха. Хосе рассмеялся. – Девиз Масиаса – «Все за вождя», – сказал он, понижая голос. – Но я тоже не стану голосовать за него. Мануэль свернул газету и положил на стол. – Но многие другие будут, – вздохнул он. – Нынешний президент автономии, Бонифацио Ондо, за сотрудничество с Испанией. Афанасио Ндонго никто не знает. А «Союз буби» Эдмундо Босио получит голоса только на острове. Очевидно, что Масиас выглядит преданным и убежденным защитником гвинейских братьев и их интересов. У него очень хороший советчик – адвокат Гарсиа-Тревийано. Масиас станет президентом, и осень 1968 войдет в историю. Снова повисла тишина. Немного погодя Симон заговорил: – Масса Килиан, не расстраивайтесь, ладно? – Килиан в ожидании приподнял брови. – Иногда мне кажется, что вы против того, чтобы мы получили свободу… Килиан обдумал слова Симона. – Я не говорю, что не хочу, чтобы вы получили свободу, – наконец сказал он. – Я просто не хочу уезжать, Симон. Их прервал шум отодвигаемых стульев. Светлоглазый юноша стоял у бара; в одной руке он держал стакан, другой делал своим приятелям знак не вмешиваться. – Я извинился, – сказал молодой человек темнокожему подвыпившему парню. – Уверен, ты бы не стал выдыхать сигаретный дым в морды своим белым дружкам, – наступал на него тот. – Небось злитесь, что мы теперь ходим по вашим барам? – Меня злит, что вы не умеете принимать извинения, – ровно проговорил юноша и спокойно вернулся к своему столику. Парень расплатился за выпивку, собираясь уйти, но в дверях повернулся и громко заявил: – Никто из вас не уйдет отсюда живым. Мы перережем вам глотки. Всем. В баре стихли все звуки. – Вот видишь, Килиан, – шепнул Мануэль. – Хулия никогда меня не слушала, но в конце концов нам всем придется удирать отсюда. – Он бросил на него уверенный взгляд. – Даже тебе. – Ты уверен, что так будет лучше? – спросила Хулия, глаза ее были полны слез. – Папа, мама… у вас еще есть время передумать.