– Как и жаркое из обезьяны, – сыронизировал брат. – Кларенс! – Глаза Даниэлы стали как две плошки. – Расскажи все! – Я ела в основном рыбу. И мне понравился суп пепе. Братья рассмеялись. – О, смотрю, вы еще помните этот острый рыбный суп! А еще фрукты – ананасы, папайя, бананы… – Жареные гвинейские бананы! – воскликнул Хакобо. – Какая вкуснота! В Сампаке у нас был повар-камерунец, который чудесно готовил десерт из них! В доме царило радостное возбуждение, ее засыпали вопросами. Она рассказала о местных достопримечательностях, сообщила, что успела узнать о культуре буби. Но чудесная история о путешествии на восток острова, изобиловавшая названиями деревушек, была выдуманной – точнее, почерпнутой из лекций в университете Малабо. А вот рассказ о визите в Сампаку она приберегла напоследок. Говоря о плантации, где по-прежнему выращивают какао, она вдруг поняла, что в столовой повисла полная тишина. Даниэла и Кармен слушали внимательно, Килиан безотрывно смотрел в тарелку, а Хакобо теребил кусок хлеба в руках. Кларенс поспешила сообщить: – Знаете, что меня больше всего поразило? Цветы на могиле дедушки Антона. Кармен и Даниэла изумленно вздохнули, Хакобо застыл, Килиан поднял глаза и посмотрел на племянницу в упор, словно хотел убедиться, не лжет ли она. – Вы не знаете, кто их приносит? Братья нахмурились, оба отрицательно покачали головой. – Сама я подумала, что это Симон, – сказала девушка. – Но нет, вряд ли. – А кто такой Симон? – поинтересовалась Кармен. – Дядя Килиан… В Сампаке я встретила человека, которого зовут Симон. Он сказал, что был твоим помощником. Взгляд Килиана затуманился. – Симон… – прошептал он. – Вот это да! – воскликнул Хакобо с деланной веселостью. – Симон все еще жив и не уехал из Сампаки. Но как ты его нашла? – Это он меня узнал, – пояснила Кларенс. – И сказал, что я похожа на вас обоих. Про Маму Сад девушка решила пока ничего не говорить. «Потом, – подумала она. – Позже». – Мне его представил человек, который работает на плантации. Его зовут… Инико. Имя она произнесла почти что шепотом: он больше не был человеком из плоти и крови – он был героем истории, которую она рассказывала. Хакобо и Килиан многозначительно переглянулись. – Инико? Что за странное имя! – произнесла Даниэла. – Красивое, но странное. – Нигерийское, – пояснила Кларенс. – Его отец работал на плантации, когда там были отец и дядя. Моей… Его отца звали Моей. Мужчины напряглись. – Вы его знаете? – На плантации работало полтысячи человек, – выдавил Хакобо. – Как их всех упомнишь? – Да я знаю, – возбужденно произнесла девушка. – Но Грегорио, Матео, Марсиал, Сантьяго? Неужели вы их тоже не помните? – Сбавь тон, дочка! – Хакобо погрозил ей пальцем. – Конечно, помним. Такие же работники, как и мы… – Он замолк и посмотрел на нее озадаченно. – Но как ты узнала их имена? – Смотрела архивы. Там были и ваши имена, и дедушкино. А еще я узнала, что ты, папа, оказывается лежал в больнице. Наверное, с чем-то серьезным, да? – Вот как? – повернулась Кармен к мужу. – Ты мне не говорил… – Да ладно! Я и сам уже не помню! Хакобо схватил бутылку, чтобы налить себе вина, его руки дрожали, он посмотрел на брата. – Наверное, это тот случай, когда ты подхватил малярию, – сказал Килиан. – Лихорадка не спадала, и мы все волновались. Белые переболели все, и со мной такое было. Кларенс покосилась на мать и сестру. Ей одной показалось, что братья лгут? Даниэла звонко спросила: – Ты привезла нам подарки? – Конечно! Но я хочу сказать еще кое-что… Симон был не единственный, кто меня узнал, – решилась она. Килиан вопросительно поднял бровь. – В ресторане ко мне подошла женщина с сыном-мулатом. – Девушка запнулась на последнем слове. – И она была уверена, что я напоминаю ей кого-то из ее прошлого. Ее зовут Мама Сад. – Сад… – повторила Даниэла. – Все гвинейские имена такие красивые? Похоже на имя сказочной принцессы! – Ничего подобного, – скривилась Кларенс. – Старая беззубая карга, похожая на ведьму. Мужчины ответили равнодушными взглядами. Удивительно… – Я сперва подумала, что она приняла меня за другую. Но она настаивала, что знает моего отца. – И что ты сказала? – спросил Килиан ровным голосом. – Что он умер. – Спасибо большое! – прокомментировал Хакобо. – Только зачем? – Потому что она мне не понравилась. Мне сказали, что она была проституткой в колониальные времена, а потом открыла бизнес… в этой сфере. Еще сказали, – Кларенс кашлянула, – она влюбилась в белого мужчину и забеременела… Но он ее бросил. После этого она больше не захотела иметь детей. – Вот негодяй! – скривила губы Кармен. – Но раз она проститутка, понятно, кто пользовался ее услугами. Самые низы, наверное. – Полагаю, мам, что ее клиентами были мужчины с плантаций, – Кларенс допила вино и замолчала, поймав упреждающий взгляд отца. – Ладно, хватит, Кларенс. Так что там с подарками? По дороге в комнату, Кларенс проклинала свою неудачливость. Она была готова поклясться, что братья умалчивают о чем-то. Кармен и Даниэла не заметили ничего странного, но они и не были погружены в тему. С чем все-таки отец лежал в больнице? Может, и с малярией. Но он лежал там два раза. И имя Сад для них что-то значило, хоть они и сохранили непроницаемые лица. Посмотрим, как они отреагируют на имя Бисилы. Кларенс подозревала, что они ее «не вспомнят», как и она «не вспомнила» их. Что за всем этим стоит?.. Она взяла пакеты и вернулась в столовую. Когда отзвучали восторги по поводу резных фигурок животных, амулетов из слоновой кости, тростей из красного дерева, ожерелий из ракушек и драгоценных камней, кожаных браслетов и чудесного пестрого платьица для Даниэлы, Кларенс наконец раскрыла пакет, переданный Бисилой через Инико, и вытащила пробковый шлем. – Последний дар! – объявила она, надевая шлем на голову. – От мамы Инико. Я однажды у нее обедала. Там были Инико и Лаа, его брат… Фернандо Лаа. Ее зовут Бисила, и она очень милая женщина. Она раньше работала в Сампаке медсестрой. – Девушка замолчала и ждала реакции, но ее не последовало. Она сделала последнюю попытку: – Бисила просила передать наилучшие пожелания тому, кому этот шлем принадлежал. То есть кому-то из вас. Это почти антиквариат! Она сняла шлем и передала Даниэле; та примерила и протянула Кармен. Килиан сидел, сжав губы и едва дыша. Кармен повертела шлем и отдала Хакобо, Кларенс показалось, что руки отца дрожали, когда он поспешно протянул вещь брату. Килиан правда зажмурился, как будто испытывал боль, или ей почудилось? Дядя погладил шлем, пальцы коснулись сломанного ободка, потом он резко встал. – Извините, но уже поздно, и я устал. Я спать пойду. – Подарил племяннице долгий грустный взгляд, он добавил: – Спасибо, Кларенс. Кларенс показалось, что дядя постарел на несколько лет. Его плечи, опустились, походка отяжелела. В комнате повисла тишина, и девушка опустила голову: ее любопытство принесло боль близкому человеку. – Не расстраивайся, Кларенс, – ласково произнесла мать, взяв ее за руку. – Все будет хорошо. Ты просто пробудила много воспоминаний. – Она повернулась к мужу. – Вы много лет провели в Гвинее, пусть и очень давно. Ностальгия – это нормально. – Как всегда, – добавила Даниэла, – прошлое лучше не ворошить. Хакобо покачал головой. – Кларенс, а тебя Африка очаровала? – спросил он вяло. Девушка залилась краской. Необычно холодная весна наконец уступила место лету, долину Пасолобино наводнили туристы. В конце августа, как всегда, проводили праздник в честь Марии де Гайянете, покровительницы этих мест, который совпадал с праздником урожая. Кларенс выглянула в окно. Из-за угла показался оркестр. Звуки труб и барабанов эхом раскатывались по улице, украшенной флажками. Следом за музыкантами шла, пританцовывая и размахивая руками, толпа детей и подростков. Две девушки с корзинкой подошли к дверям их дома, и Даниэла вынесла сладости – так было положено испокон веков. Потом она налила вина музыкантам из кувшина. Кларенс улыбнулась. Сестра всегда называла деревенские праздники «идиотскими», но стоило им начаться – и она оказывалась в первых рядах. Процессия возобновила движение, и через минуту Даниэла ворвалась в комнату, глаза ее горели. – Чего ты ждешь? Пойдем! Сейчас самое интересное начнется.