Я посмотрела в его голубые глаза. Кажется, он догадался, что Хрисан не был простым знакомым. – Пойду прогуляюсь, – бросила я и поднялась. От одолевавших эмоций было дурно. Ноги подкашивались. Перед глазами стояла странная пелена, от того я толком не видела, куда шла. На улице удивительно тепло. Снег не идёт уже несколько недель. Я нервничаю и не нахожу себе места. Впервые в жизни дрожащей рукой крашу губы, целых два часа торчу перед зеркалом, чтобы сделать локоны на тяжелых длинных волосах. А еще откапываю из недр деревянного шкафа почти новое платье, которое надевала лишь однажды на дурацкое мероприятие в школе. Светло-розовое, до приторности милое. Воротник с белыми оборочками и перламутровые пуговки до груди. Папа купил его за бешеные деньги, а я его почти не носила. Не мой стиль. Мне бы что-нибудь удобное и тёплое. Но не сегодня. Сегодня есть повод наряжаться. Закончив приготовления, смотрю в зеркало. Из отражения глядит какая-то очаровательная милая незнакомка. Мне некомфортно на неё смотреть. Но я храбро решаю выстоять муки дискомфорта в угоду красоте. – А Юна влюбилась! Юна идёт на свидание! – вопит Агата, врываясь в нашу комнату. – А ну прочь! Не ори! – сержусь я и чувствую, как щеки заливает краской. Следом за сестрой в комнату заглядывает папа. Увидев меня, он останавливается, как вкопанный, нервно кашляет и говорит: – Ничего себе. Не думал, что есть обстоятельства, которые могут заставить тебя надеть платье. Это и правда свидание? Я бросаю на хихикающую сестру испепеляющий взгляд. Агата в прыжке оказывается на своей кровати, подгибает колени и заговорщицки глядит на меня. – Нет, это просто дружеская прогулка. Никакого свидания, – отвечаю я. Папа лукаво улыбается и даёт напутствие: – Что ж. Только домой не позже десяти, помнишь? – Помню. – И пусть он проведёт тебя. – Ну папа! Агата заливается звонким смехом, а затем выбегает следом за папой, завидев его грозный взгляд. Я остаюсь в комнате одна. Наконец, телефон жужжит: «Выходи». Как лаконично. Почему-то коленки предательски дрожат. Неужели, это и вправду свидание? А вдруг мы будем целоваться? Эта мысль повергает в ужас. Стараясь об этом больше не думать, достаю из шкафа легкое пальто, которое подходит к платью куда больше дутой куртки, и бегу ко входной двери. – Как его хоть зовут? – напоследок бросает папа. – Хрисан, – отвечаю я и вновь краснею. В последний момент вижу, как ползут вверх брови папы. Но он не успевает ничего ответить, и я захлопываю входную дверь. Улица встречает меня холодным ветром. Тут же становится ясно, что надевать пальто было крайне плохой идеей. «Надо было хотя бы шапку взять», – думаю я. Но тут же обо всём забываю, увидев его. Смешной, неказистый, жизнерадостный. Стоит и улыбается во все тридцать два, засунув руки в карманы куртки. – Эй, привет! – кричит Хрисан. Я вздрагиваю и начинаю дрожать ещё больше. – Привет, – бормочу в ответ. – Ого, тебе не холодно? – удивлённо спрашивает мальчишка, подходя ближе и кивая на расстёгнутое пальто. – Ни капельки, – вру я, немного огорчаясь, что он задаёт дурацкие вопросы вместо комплимента платью. – Я тебе кое-что принёс, – Хрисан скидывает рюкзак и начинает что-то искать, – держи. Я охнула от восторга и чуть ли не подпрыгнула. В руках он держит большое красное яблоко. – Оно же стоит, как десять школьных обедов! Где достал? Хрисан улыбается и отвечает: – Пусть это будет моим секретом. Расскажешь потом, как на вкус. – Уверена, что отлично! Его щеки розовеют. Мальчишка опускает взгляд и быстро переводит тему: – Кофе хочешь? – Не откажусь. И мы едем в центр, в Европейский квартал. По дороге разговор совсем не клеится. В монорельсе мы попадаем в ужасную давку, поэтому совсем не до бесед. На нужной станции еле успеваем выскочить из вагона. А затем случается настоящая катастрофа: дверь закрывается, а вместе с ней остаётся и край моего пальто. Поезд трогается, меня дергает назад и валит на землю. А вагон уезжает с куском ткани моего прекрасного белого плаща. – Черт возьми! – почти плачу я, провожая взглядом уезжающий поезд. Хрисан подскакивает ко мне, подаёт руку и обеспокоено спрашивает: – Ты в порядке? Я поднимаюсь и пытаюсь оценить масштабы трагедии. Пациент обречен: шикарное пальто вряд ли подлежит ремонту. А затем замечаю кое-что пострашнее и чувствую разливающуюся по телу горечь и стыд: огромная дыра на тоненьких колготках и расползшиеся вверх и вниз стрелки. Хрисан вдруг начинает хохотать. Я удивленно поднимаю брови и начинаю стыдиться ещё сильнее: – Что смешного? – спрашиваю с явной обидой в голосе. – Ничего такого. Просто теперь в твоей памяти я буду парнем, с которым ты была на самом неудачном свидании. Я секунду мешкаю и тоже не сдерживаю смеха. Это настолько разряжает обстановку, что весь вечер мы подтруниваем над этой ситуацией. Сначала мне кажется, будто все пялятся на оборванный плащ и дырки в колготках. Но как только мы добираемся до кафе, всё мигом забывается. Никогда до того момента я не чувствовала себя настолько счастливой. На дырявые колготки мне стало плевать настолько, что вспоминаю я о них только, когда мы выходим на остановке у моего дома. И коварный мороз начинает щипать за коленки. Я смотрю на часы: без десяти десять. Улица уже пуста. Вдруг в сердце с новой силой врывается беспокойство, которое я испытывала перед выходом. И не зря. – Ты дрожишь. В следующий раз надевай куртку. Не нужно таких жертв, – весело говорит Хрисан и как бы невзначай приобнимает меня. По коже бегут мурашки и, кажется, я начинаю дрожать ещё сильнее: – Следующий раз?.. – Да. Конечно, если ты захочешь. Мы, вроде бы, отлично провели время. – Мне тоже очень понравилось, – признаюсь, чувствуя, как приливает кровь к щекам. И снова повисает странная неловкая тишина. Осталось всего каких-то метров двести до дома, но они кажутся вечностью. Странная смесь эмоций: с одной стороны, сумасшедшее тепло от объятий Хрисана. С другой – иррациональный поглощающий страх перед нашим прощанием. Наконец, мы останавливаемся. Хрисан отодвигается. Мне снова становится холоднее, только на этот раз по ощущениям леденеют ещё и внутренности. Я стараюсь не глядеть ему в глаза. Лицо пылает огнём. Он переминается с ноги на ногу и тоже чувствует неловкость. В конце концов он набирает полную грудь воздуха, делает уверенный шаг ко мне и горячо говорит: – Юнона, я никогда не целовался. Это, скорее всего, будет плохо. Прости. И он неловко увлекает меня в объятия, а затем робко целует. Я даже не успела занервничать еще сильнее. Несколько секунд наши губы соприкасаются, а затем мы отстраняемся, смотрим друг другу в глаза и начинаем хохотать. – Плохо, да? – спрашивает Хрисан, дотрагиваясь лбом до моей переносицы. Я жмурюсь от счастья, пытаясь унять бушующие эмоции и весело отвечаю: – Без понятия. У меня это тоже впервые. Но…вроде бы, мне понравилось. Хрисан дарит мне самую тёплую улыбку, на какую только способен, а затем нежно касается щеки, и мы целуемся снова. Но нежной идиллии не суждено продлиться долго. Вдруг открывается входная дверь и на порог выходит отец. Мы поспешно отстраняемся друг от друга. Хрисан и папа встречаются взглядами и несколько секунд смотрят друг на друга. – Тебя зовут Хрисан Хельге? – холодно спрашивает папа, а я пытаюсь понять, откуда он знает его фамилию. – Да, – улыбается мальчишка, – честно говоря, собирался с вами познакомиться при других обстоятельствах. Даже в тусклом свете фонаря видно, как злится папа. Эта перемена в настроении мне совершенно не нравится. В одних тапочках он спускается по ступенькам, бросает быстрый уничижительный взгляд на меня и обращается к Хрисану: – Если ещё раз увижу тебя рядом с дочерью, убью, – тихо сквозь зубы говорит он. Я не заметила, как дошла до океана и опустилась у холодной водной глади. Больше всего на свете мне хотелось съесть хотя бы кусочек карамели и больше не думать о происходящем. Но мой ум был трезв, хоть и затуманен, а потому мысли обгоняли друг друга. Вот, значит, откуда папа его знал. А я всё гадала, откуда эта неприязнь. Но почему?.. Его собственная дочь была с мутациями, почему он так невзлюбил Хрисана?.. От бессилия я стукнула кулаком по мокрому песку и уткнулась лбом в колени. Мамин кулон лёг в ладони. Я дрожала от холода, но не собиралась возвращаться в помещение. И только сейчас заметила, что вышла без верхней одежды. Сзади послышались шаги. Я вздрогнула: на плечи упала ткань.