Агата вдруг отпрянула, заглянула в глаза и серьёзно, хоть и немного по-детски, спросила: – Да? А почему тогда ты не вернулась? Ответа у меня не нашлось. Потому что вопрос риторический. Сестра отвела взгляд и нахмурилась. Её руки сжались в кулаки. И вдруг я случайно перевела взгляд за её плечо. В духовке вспыхнуло пламя. – Чёрт! – выругалась я и кинулась открывать дверцу. В лицо ударил чёрный едкий дым. В горло и глаза будто от души насыпали песка. Я закашляла. Из-за спины сестра плеснула в духовку воды. Вторая порция дыма не заставила себя ждать. Мы закрыли носы и выбежали из кухни. Пока я практически выплёвывала лёгкие, Агата бросилась открывать окна. – Видишь? – хрипло сказала я. – Стоит мне прийти в этот дом, так всё сразу выходит из строя. И тут я заметила, что щёки Агаты раскраснелись и стали цвета спелых помидор. Я вмиг забыла о духовке, дотронулась до лба сестры и констатировала: – Горячая. Агги, ты сегодня принимала таблетки? Сестра отвела взгляд и быстро направилась в кухню. – Посмотрю, что с курицей случилось. Я пошла следом. Дымка и запах гари всё ещё раздражали дыхательные пути. Лающий кашель снова стал рваться из груди. – Иди в гостиную. Я пока здесь проветрю, – торопливо сказала Агата. Но я лишь прислонилась к обеденному столу, сложила руки в карманы и с укором посмотрела на неё. Сестра избегала моего взгляда и суетливо пыталась реанимировать сгоревший ужин. Я серьёзно сказала: – Агата, это не шутки. Она повернулась ко мне в пол-оборота и виновато посмотрела исподлобья. – Мне от них плохо, Юна, – почти шепотом сказала Агги. – Я чувствую, будто из меня забирают жизнь. Ничего не хочу. А когда пропускаю хотя бы один приём – всё хорошо. Я взяла её за ладонь, а свободной рукой сжала плечо. – Понимаю, милая. Но и ты должна понять. Это жертва, которую приходится терпеть. Ради тебя. Ради нас. Мы не хотим тебя потерять. Сестра поджала губы. – Я знаю, Юна, – всхлипнула она и сползла по стенке на пол, затем обхватила колени и продолжила: – но мне надоела такая жизнь. Я сижу в четырёх стенах. Чаще – лежу. Ничего не хочу. Отца сутками нет дома. Ты, – она бросила на меня короткий взгляд, – не приходишь. Я понимаю. У тебя своя жизнь. На душе стали скрести кошки. Проклятое чувство стыда достигло каждой клеточки тела. Не в силах изображать стойкость и неприступность, я опустилась на колени и крепко прижала сестру к себе. – Обещаю, теперь меня отсюда не выгонишь. Сестра снова всхлипнула и сильнее прижалась, впившись пальцами мне в лопатки. Так мы просидели минут пять, пока в дверь не постучали. Сердце подпрыгнуло к горлу. Вопреки обещаниям, данным самой себе, я снова разнервничалась. Агата отодвинулась и внимательно на меня посмотрела: – Всё будет хорошо. Папа тебя не обидит. Он мне пообещал. Я постаралась улыбнуться и кивнула. – После того, что стало с его кухней… – я кивнула в сторону духовки. – Мне так не кажется. Сестра прыснула в кулак и быстрой пружинистой походкой направилась к входной двери. Я поднялась, отряхнула колени и машинально поправила волосы. Как хорошо, что из-за адского холода можно носить одежду с длинным рукавом. Иначе папа бы в обморок упал от моих татуировок. – Что ты тут устроила? – услышала я строгий голос папы. – Почему так холодно и воняет гарью? – Папочка, не злись, – пролепетала Агги. – С духовкой что-то случилось. Я не уследила, и курица немного подгорела. Даже из соседнего помещения я услышала, как тяжело вздохнул отец. Готова поспорить, что он еле сдержал свою ругань. Но в следующую секунду его голос прозвучал уже более ласково: – Ничего страшного. Что-нибудь осталось от курицы? Агата пробормотала: – Да… – Вот и славно! – воскликнул он, и послышался шорох брезентовой куртки. Сестра первой нырнула в кухню и протянула мне шапку. Точно! Я ведь бросила её на пол. В этом доме таких вольностей не прощают. И вот, следом за Агатой зашёл отец. «Постарел», – первое, что пронеслось у меня в голове. В последнюю нашу встречу седина только коснулась папиных волос. Теперь же почти вся его голова была белой. На лбу залегли глубокие морщины. Он глядел на меня с привычной суровостью, отчего в душе стало холоднее, чем прежде. Я собрала волю в кулак и поздоровалась: – Привет, пап. Готова поспорить, что Агата в этот момент испепеляла нас взглядом и мысленно толкала друг к другу. Но чуда не случилось. Папа натужно улыбнулся и поздоровался в ответ: – Здравствуй, Юна. Да уж. Можно было не открывать окна. Маленькая кухня и без того в считанные секунды, казалось, покрылась корочкой льда. Папа подошёл к форточке, закрыл её и, потрепав Агги по волосам, заботливо сказал: – Милая, хватит проветривания, а то ещё заболеешь. Я поймала взгляд сестры и постаралась вложить в своё выражение лица максимальное сочувствие, на какое только была способна. Неудивительно, что она бунтует. Я тоже в её возрасте выказывала протест, как могла. Только моя ситуация была прямо противоположной. – Пап, я и без тебя знаю, – раздражённо сказала Агата и сбросила папину руку. Однако, перечить не стала и пошла закрывать окна. Повисла напряжённая тишина, которую можно было резать ножом. – Чьих рук дело? – строго спросил отец, кивая в сторону духовки. – Моих. Хотела как лучше, – не раздумывая выпалила я. Отец промолчал. Снова тишина. – Как дела на работе? – попыталась снова завести разговор. Но отец моего энтузиазма не разделил. – Тебе правда интересно? – холодно спросил он. Я подняла глаза и абсолютно честно сказала: – Да. Несколько секунд папа, видимо, сомневаясь в моей заинтересованности, мерил меня взглядом. А затем повернулся к курице, стал её разделывать и сказал: – Дела так себе. Мы пытались внедрить новый геном пшенице, ускоряющий рост. Но потеряли несколько гектаров посевов. Некритично. Но неприятно. Папа, будучи некогда выдающимся генным инженером, борющимся с человеческими недугами, до сих пор не смирился с тем, что жизнь привела его в производство еды. Лабораторию, в которой папа вёл исследования, давно закрыли. Ведь качественное питание оказалось важнее всего остального. Вслух, конечно же, отец никогда не выказывал своего разочарования. Но этого и не требовалось. В его списке, состоящем из сотен пунктов жизненных неудач, потеря любимого дела располагалась на одной из верхних строчек. – Ну а твои дела как? – папа, видимо, тоже решил сделать шаг навстречу. Я чуть не вернула колкость «тебе правда интересно?» в ответ. Но вовремя сдержалась. Обещала Агате, значит, нужно постараться. – Ничего нового. – Где работаешь? «Ты прекрасно знаешь, где я работаю», – пронеслось в голове, но вслух я сказала только: – Да так, постоянные подработки. Пока нигде не могу закрепиться. Наконец, в кухню вошла Агата. Я вздохнула с облегчением. Папа, кажется, тоже. Наши отношения натянулись до предела. И я не была уверенна, что их можно хоть как-то наладить. Остаток вечера прошёл более-менее мирно. Мы поужинали (оказалось, что курица сильно не пострадала), вместе с Агатой отмыли духовку и отправились в комнату. – А давай что-нибудь старенькое посмотрим! – предложила сестра, забравшись на кровать с ногами. – Например? – Гарри Поттера! Я закатила глаза.