Юнона Я занесла палец над звонком и резко убрала. Вдох-выдох. Ничего страшного. Всего лишь поход в гости. «Спокойно, Юна, – заговорил внутренний голос, – ты идешь не к папе, а повидаться с Агатой. Выдыхай». Но это не помогло. Правый глаз начал дёргаться. Я изо всех сил зажмурилась и попыталась не проклинать себя за то, что пришла сюда. Ей-богу, лучше сдохнуть в канаве. Потому что это было не просто «сходить в гости». За дешёвой железной дверью, иногда по кирпичику, а иногда и с размаху кувалдой разрушалось моё детство. Казалось, что в животе ползали змеи, периодически перемещаясь к горлу. Надо было с этим покончить и просто позвонить в дверь. Я набрала полные лёгкие воздуха, нажала на злосчастную кнопку и почувствовала, что от адреналина сердце вот-вот выпрыгнет из груди. – Иду! – послышался звонкий голос сестры. Я быстро выдохнула и попыталась натянуть самую искреннюю улыбку, на какую только была способна. Дверь открылась с таким же жутким скрипом, как и последние лет десять. Папа, естественно, слишком занят, и руки её смазать так и не дошли. На пороге стояла и во все зубы улыбалась моя дорогая сестра. На ней была надета растянутая кофта ярко-зелёного цвета и джинсовый комбинезон, из которого Агата давно выросла. Она лишь секунду помедлила, а потом бросилась в объятия так, будто мы не виделись сто лет. В нос ударил привычный аромат свежескошенной травы от пушистой рыжей копны сестриных волос. – Ну, всё-всё, пусти, а то задушишь, – посмеялась я. Агата отпрянула, взяла меня за руки и широко улыбнулась. Из-за жёлтого освещения казалось, что в светло-карих глазах сестры играют чёртики. – Я так рада, что ты, наконец, пришла! – светилась от счастья она. – Чего стоять, пойдём домой! И потянула меня за руку в помещение за уродливой железной дверью. Домой. Хорошее слово. Только вот, кажется, дома у меня не было. Холодную промозглую конуру, в которой я существовала, язык не поворачивался называть домом. А эта деревянная избушка…Когда-то им была. Но эти времена давно канули в лету. – Папа здесь? – спросила я, стараясь не выдать нервозность в голосе. – Нет, у него сегодня важное исследование. Сказал, что задержится допоздна. От сердца отлегло, и змеи из живота исчезли. В лицо ударило приятным теплом, а запах еды заставил желудок заурчать. – Ты должна была подождать и готовить вместе со мной, – заметила я. – Знаю. Только папе не говори. Я хотела, чтобы мы провели больше времени вдвоём и не тратили его на готовку. Укол совести не заставил себя ждать, и я ничего не ответила. Быть вторым отцом для Агаты мне не хотелось. Поэтому позволить невинную шалость в виде самостоятельной готовки я вполне могла. Последний раз мне приходилось находиться в этой прихожей, кажется, года три назад. Как всегда, мамин книжный стеллаж стоял справа, слишком близко к входной двери на мой вкус. Рука сама потянулась к деревянным полкам и, будто не по моей воле, скользнула по аккуратным рядам старинных книг. Бесценный антиквариат. Бумажной литературы не издавали уже более семидесяти лет. И сохранившиеся экземпляры были несметным богатством. Из всех книг выделялся красный потёртый томик. Я нежно улыбнулась и аккуратно выудила дряхлую книгу из стройного ряда разнообразной литературы. Агата подхватила мою улыбку и сказала: – «Легенды Древнего Рима». Я кивнула и нежно погладила растрепавшийся корешок книги. Аккуратно, будто бумага могла рассыпаться, стала перебирать страницы. Один из листиков был загнут в уголке. Сердце ёкнуло. «Легенда о Юноне». В детстве она была моей любимой. Ещё бы. – Если хочешь, забирай книгу с собой, – сказала сестра, небрежно указав рукой на томик. – Нет, – решительно ответила я, захлопнула «Легенды» и поставила обратно. – Во-первых, это папино. Во-вторых… – я запнулась на полуслове, думая, надо ли озвучивать мысль, возникшую у меня в голове. Агата демонстративно прищурилась и процедила: – Договаривай. Секунду промешкавшись, закончила: – Ты помнишь легенду о Юноне? Сестра кивнула, а я пожала плечами и небрежно бросила: – Тогда ты должна меня понять. С чего вдруг маме вздумалось называть меня именем женщины, вышедшей замуж за родного брата, мне не ясно. Агата горячо возразила: – Юнона – это не просто женщина! Римляне ведь считали её богиней! – Ага, покровительницей семьи и материнства, – скривилась я и нарочито театрально сказала: – То ли дело Агата! Сестра толкнула меня в плечо и обиженно сказала: – Не дразнись! Мне твоё имя всегда больше нравилось. Мне богини не досталось! Я усмехнулась, приятельски обняла сестру и от души чмокнула в щёку. – Поверь, Агги, ничего у меня за душой и нет, кроме божественного имени. И мы пошли по узкому коридору в столовую. На стенах повсюду висели старые фотографии, тоже принадлежавшие маме. Я остановилась у одной и стала рассматривать. Со снимка на меня глядел молодой темноволосый мужчина с золотисто-карими глазами, как у Агаты, и улыбкой до ушей. На его плечах сидела маленькая девчушка с длинными чёрными косичками, крепко держалась за лоб мужчины и хохотала. Не помню, когда видела такую искреннюю улыбку у папы в последний раз. Совсем рядом висела другая по настроению фотография. Женщина, до талии которой доставала длинная русая коса, нежно глядела на меня бездонно синими глазами. Нам с сестрой, к сожалению, не достался этот цвет. И папа иногда на это сетовал. Агата меня не торопила. – Пока накрою стол, – тихо пробормотала она, словно боялась спугнуть. Я, не отрывая взгляда от снимков, кивнула. Чуть выше, ближе к кухонной двери, прямо напротив входа в гостиную, висела самая миниатюрная фотография коллекции. И, кажется, последний снимок в нашей семье. Та же маленькая девочка, хохотавшая на папиных плечах, теперь не улыбалась совсем. На её руках лежал свёрточек. Лица не разобрать. Зато видно, как старшей девочке тяжело держать сестру. А ещё черноволосая малышка теперь без косичек. Заплетать некому. Я опустила взгляд и зажмурилась, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания. Это никогда до добра не доводило. Но было поздно. Мозг умолял заглянуть в каждый уголок дома. И я повиновалась. До конца по коридору и направо. Белая потёртая дверь. Я аккуратно толкнула её, и оказалась в комнате, которая осталась в том же виде, какой она мне и запомнилась. Здесь жили мы с Агги. Напротив двери – огромное окно с сине-красным витражным стеклом. В редкие дни, когда заглядывало солнышко, наша комната превращалась в калейдоскоп. У стен напротив друг друга, как и раньше, стояли две кровати. Удивительно, что Агата не убрала мою. В углу – давно потухший камин. С дымоходом сто лет было что-то не в порядке, поэтому последний раз тут трещал огонь много лет назад. Единственное, что изменилось – уголок Агаты. На маленьком письменном столике появились интерактивные постеры дурацких попсовых групп. А над кроватью мягким разноцветным свечением отливал портрет смазливого актёра. Я усмехнулась. Девочка выросла. От присутствия в родном доме у нормальных людей по телу разливается чувство тепла и уюта. У меня же всё было ровным счётом наоборот. Это обман, ненастоящее. Нельзя поддаваться лжи. – Агги, прости, я пойду, – вырвалось у меня. И я вдруг поняла, что до сих пор не сняла верхней одежды, а шапку сжимаю так, будто её украдут. Сестра не отозвалась. Я прикусила губу и почувствовала, как острая вина стала колоть в груди. Тихо, почти на цыпочках, дошла до кухни и повторила: – Прости. Она стояла спиной у кухонного уголка. – Папа мне сразу сказал, что ты сбежишь. Я не поверила. Мы даже поспорили. Под рёбрами больно защемило. – Агата, послушай… – Не стоит, – холодно перебила меня сестра. Она резко обернулась, отчего её кудри смешно подпрыгнули. Однако, мне было не до смеха. – Я понимаю тебя. Злишься на папу. Есть за что. Но ты пообещала, – её голос дрогнул. – Куда ты пойдешь? К своим друзьям? Я нервно усмехнулась и возразила: – Ты всё неправильно поняла. – Правда? – настаивала сестра. – А, по-моему, всё правильно. Опять убегаешь. Опять меня бросаешь. На последней фразе чувство вины поглотило меня целиком. – Агги, я… – нервно бормотала, пытаясь найти себе хоть какие-то оправдания. Но это было уже неважно. Я видела, как дрожат хрупкие плечи Агаты. Она старалась не плакать, но не выдержала. Уронив шапку на пол, подошла к сестре и крепко обняла её. – Ты же знаешь, что в этом нет моей вины.