— Он, очевидно, упал, — заметил я с легкой усмешкой, которая Татьяну удивила. Шеф хотел что-то сказать, но челюсть его не слушалась. Она еще не научилась после репарации выполнять свои прежние функции. — Дай ему воды! — бросил я Татьяне. Она сбегала на кухню и возвратилась со стаканом воды. Иван Дмитриевич жадно пил, захлебываясь, и струйки стекали с его подбородка. — Идемте, я вас провожу, — сказал я и решительно подхватил шефа под руку. Поддерживая его под локоть, я помог ему сойти по ступенькам, и тут он резко выдернул руку, с ненавистью уставился на меня и, с трудом выговаривая слова, прорычал: — Я тебе покажу, сволочь! Ты меня еще вспомнишь. Он пошел как пьяный, покачиваясь, а я стоял и глядел ему вслед, реально оценивая тот приговор, который он только что произнес. Татьяна вопросительно поглядела на меня. — Ты можешь объяснить мне, что происходит? — не выдержала она. — Ты что-то скрываешь от меня. — Это ты от меня скрываешь! — начиная злиться, возразил я, еще не зная, что скажу ей: буду разоблачать шуры-муры с Шутовым или ее длинный язык по поводу моей карьеры. — Что я скрываю? — залилась она краской. Мне стало ясно, что она поняла мои слова как намек на ее отношения с Алексеем. — Садись! — приказал я ей строго. — Давай разберемся кое в чем. Только давай честно, без уверток. От этого зависит мое, моя… — Я не знал, какое подобрать слово, и поэтому сказал просто: — Ты поделилась с Шутовым важными секретами. Иван Дмитриевич сказал, что Шутов об этом рассказал еще одному человеку, а тот оказался агентом. Пришла в КГБ телега — так называются всякие бумаги: рапорты, доносы, письма. Она в растерянности прижала к груди руки, в ее глазах вспыхнул страх, губы что-то прошептали, но я не услышал. — Выкладывай, что ты рассказывала Шутову. — Я сказал это так жестко и требовательно, что Татьяна быстро закивала головой, что означало лишь одно: она сейчас все расскажет. Конечно, она поделилась секретной информацией по поводу моей работы в «семерке», как я выследил подпольную типографию, кое-какую мелкую информацию, про Борьку Данилина, которого, кстати, знал Алексей. Но это все была чепуха, если взглянуть на проблему по большому счету. — Это все ерунда! — заметил я. — Что ты рассказывала о Москве? Легенду? Подготовку, шифровальное дело! — Бог с тобой! — воскликнула Татьяна облегченно. — Мы об этом только с тобой и говорили. Ты мне рассказал все, помнишь, ночью, когда приехал. Клянусь тебе здоровьем моей матери! Ничего подобного я Шутову не говорила! Врет он, гад паршивый! Не мог Шутов никому ничего сказать, потому что ничего не знал! Поверь мне, Толя! Я почти поверил, хотя червь сомнения еще подтачивал меня. — Так это ты Ивана Дмитриевича? — спросила она тревожно. — Он тебя оскорблял. Какое он имел право! — завелся я. — Ты моя жена! У тебя с Шутовым отношения, мы сами тут разберемся! Ему нечего лезть, да еще оскорблять! Кстати, что вы решили с Алексеем? Татьяна отвернулась к окну и несколько секунд молчала, видимо, размышляла над ответом. — А что будет с твоей карьерой? — спросила она, и я понял, что ее беспокоило мое будущее. — Они будут нас готовить к поездке? Теперь мне был ясен ее ответ. Несмотря на любовь с Шутовым, она решила со мной не расставаться, чтобы не нарушать моих планов. — Думаю, моя участь решена. Сегодня, во всяком случае, появилась уверенность. У меня не выходило из головы, что шеф твердил про Татьянину болтовню, особенно о Москве. Единственный раз в кровати перед сном мы говорили обо всем, что со мной произошло в Москве. Разговаривали мы тихо, подслушать нас никто не мог. И зачем? Если Августа агент КГБ, то ей нет необходимости подслушивать меня. А с Шутовым Татьяна не разговаривала, сделаем такое предположение, значит… Утром нас разбудил телефонный звонок, Татьяна взяла трубку, послушала и ответила: — Да, он дома, — и, повернувшись ко мне, тихо сказала: — Тебя Аркадий, так он представился. — Ты чем занят? — спросил сухо Аркадий. — Ничем? Поговорить надо. На смену тебе не надо приходить. Давай встретимся в ресторане «Кишинев». Я тебя приглашаю. Толя, ты меня понял? Через час. «Дурной знак, — подумал я, — он никогда раньше меня „Толей“ не называл. Только Анатолий или по фамилии. И чего это в такую рань в ресторан? Да, там можно позавтракать в это время». Когда я появился в ресторане, Аркадий уже сидел за столиком лицом к входу. На нем был строгий темно-синий костюм и галстук, что меня еще больше удивило. Аркадий никогда в таком виде в конторе не появлялся, а тут вдруг модный галстук, хотя, как и всегда, с лохматой, нестриженой головой. Он улыбнулся, но его улыбка не подбодрила меня, а усилила мое уныние. Он указал на стул напротив и, когда я сел, спросил: — Вещие сны видишь? — Никаких не вижу. Сплю как положено и сколько положено. Где-то что-то не в порядке? — спросил я, не желая бродить вокруг да около. Эта встреча затеяна неспроста. — Это ты Ивану челюсть свернул? — спросил он, и я заметил в его глазах веселые искорки. — Он мою жену оскорблял, — ответил я угрюмо. — Ешь сметану, — пододвинул он мне стакан. — Только давай сначала выпьем. — Словно фокусник, Аркадий откуда-то из-под стола вытащил два тонких стакана, наполненных на две трети светло-коричневой жидкостью. — Десять лет выдержки, пьется только с приличными людьми. — Он чокнулся обоими стаканами и один передал мне. Мы выпили, ароматная жидкость приятно обожгла все внутри. Закусили яблоками, нам принесли семгу и лимон. Мы ели все это молча. Аркадий ничего не говорил, а мне не хотелось начинать, потому что я не знал, зачем я здесь, что хочет от меня шеф «семерки». Потом он сунул стаканы под стол, побулькал в них и поставил на стол. Мы снова молча выпили, и я почувствовал легкое головокружение, неприятности стали уже не такими острыми, вроде даже вообще отступили. Аркадий глянул на меня, и я снова увидел веселые искорки в его глазах. Отчего-то мне стало весело. — Я ему челюсть свернул, — заявил так, будто Аркадий сомневался. — Он заслужил то, что получил. — Чудак ты! — возразил весело Аркадий. — Подлеца бьют не за то, что он заслужил, а за то, что он подлец! Как это было, расскажи. — Он подпер голову кулаками и приготовился слушать. — Понимаешь, я промахнулся, вместо скулы попал в челюсть, — начал было я рассказывать, но Аркадий вдруг захохотал: — Промахнулся, говоришь! Да он жрать не может. Ну, ну! Давай дальше! — Приходит он к нам в дом, морда перекошена, челюсть на боку, мычит. Дал я ему с другой стороны, напоила его жена водичкой, и я его проводил. Он мне пригрозил, что не забудет. — Не забыл уже. Звонили, чтобы я тебя уволил и в контору не допускал. Только я думаю, что тут не челюсть виновата. Что почем, рассказывать мне не надо. Я и так догадался, что ты у нас на стажировке. Но где-то ты прокололся. Очень тщательно все проанализируй. Пройдись внимательно по своим следам. Вспомни французскую поговорку про женщин. Я тебе деньги привез. — Он вытащил пачку десятирублевок и положил передо мной. — Спрячь! — Что-то многовато, — засомневался я, разглядывая пачку. — Все нормально. Там тебе премия за типографию, немного я добавил. Только не спорь, сейчас они тебе нужнее, чем мне. И еще вот что, через недельку сходи в военкомат, там тебе переоформят внеочередное звание. Будешь капитаном. Это я на тебя представление давал за типографию. Вчера пришли документы. Тебе придется туго с работой, Иван будет мешать, но я тебя направлю к сестре моей жены на телевидение, а в трудовой книжке записал, что ты был лаборантом по фотоделу в конторе по изысканию сырьевых резервов. Может, Иван тебя и не найдет сразу. Хотя он уже просил меня, чтобы я неофициально подцепил тебе хвост, — нашел дурака! Так что ты остался без наружного наблюдения — вот что жалко! Давай еще выпьем, — не дожидаясь моего согласия, он сделал какой-то хитрый знак официанту, и тот, прикрыв салфеткой, принес еще бутылку коньяка. — Поесть надо? — спросил он доверительно. — Только мясное. Мы не травоядные. Официант ушел, а мы принялись за вторую бутылку, разливая коньяк в стаканы под столом. С утра, когда ресторан работает как кафе, спиртное запрещено и приносить с собой — преступление. Вот мы и прятали бутылки под столом. — Хочешь, я тебе расскажу, кто я и что со мной приключилось? — потянуло меня на пьяную откровенность. — Нет, не хочу! — решительно отказался майор. — Твои секреты — это твои, и никому никогда их не выдавай, даже если пьешь с друзьями, чтобы ни у кого соблазна заложить тебя не было, — хорошо вразумил меня Аркадий. — И запомни: когда знает один — это секрет, когда знают двое — уже секрета нет. А трое — это река информации. — Но мы знаем двое с женой, — пытался пьяно возразить я. — Муж и жена — что? — одна сатана! — засмеялся Аркадий. Не знаю, к чему тебя готовили, но если этим делом занимался такой трусливый подонок, как Иван, дело твое дрянь. Он не хочет никакого риска, поэтому у тебя произошли неприятности. Но как говорят французы, — снова намекнул он, — «шерше ля фам» — женщину ищи, а дальше — в своем подлом амплуа преподобный Иван ибн Дмитриевич. Мы прикончили коньяк, и я почувствовал, что уже основательно нагрузился, и сейчас мне все нипочем. Ходить блевать в туалет мне ни к чему. Аркадий быстро свернул нашу гулянку и запретил мне платить за выпитое и съеденное. Я заартачился, мол, на чужие не пью, привык сам платить и угощать друзей. Но майор двумя пальцами прищемил мне нос, пока я не почувствовал боли, и сказал: — Все! Я тебя позвал, я и плачу! Когда ты меня пригласишь, тогда другое дело. — Давай завтра, — стал я настаивать, желая отблагодарить Аркадия. Но он легко подхватил меня под руку, хватка у него была мощная. Хоть я был и пьян, но почувствовал, что от такого громилы вряд ли вывернешься. — В другой раз! А сейчас Сашка отвезет тебя домой. Он будет последним, кто тебя видел из нашей конторы. — Аркадий впихнул меня на заднее сиденье, сделал знак рукой водителю, и машина резко сорвалась с места… * * * Проснулся я вечером, когда зажглись уличные фонари. Татьяны дома не было. Она оставила мне записку, что ушла с Шутовым в институт по вопросу работы. Меня это почти не взволновало, теперь, после нашего объяснения, она будет открыто встречаться в Алексеем, и мы лишь формально будем числиться мужем и женой. На удивление, голова у меня была ясная и мысли довольно четкие. Я прокрутил нашу беседу с Аркадием и воспроизвел для себя только важные моменты: встретился он со мной, чтобы рассчитаться, уволить меня, предупредить относительно Ивана Дмитриевича. И насчет «шерше ля фам». Работа на телевидении — нужно встретиться с сестрой жены Аркадия. Что еще? Что-то важное, но оно ускользало от меня. Еще раз, сначала. Иван трус, он боится риска. А при чем тут я? Как при чем? Он же мой шеф! Ему передали меня и Татьяну, ему было поручено готовить нас. Какой же тут риск? Я начал рассуждать: он не только нас готовил к зарубежной нелегальной работе. От нас зависела его карьера. Наш провал или наш переход на сторону врага — потребуют найти виноватого, стрелочника — вот им и должен был стать шеф. С него будет большой спрос, вплоть до увольнения из органов безопасности и партийных выводов. Значит, ему было невыгодно, чтобы мы ушли работать за кордон, мы — угроза его благополучию, избавиться от нас он не мог: ему приказали, а отдел у него — зарубежная разведка. Теперь все, казалось, стало на свои места. Хотя… Я побрился, умылся, тщательно оделся, поглядел на свое слегка помятое лицо, помассировал его, подержал под холодной струей воды, еще раз взглянул в зеркало — теперь лицо меня в какой-то мере удовлетворило. Не то чтобы свеженькое, но, по крайней мере, не производило впечатления, что по нему ходили ногами. Войдя во двор своей бывшей конспиративной квартиры, я увидел свет в когда-то нашей комнате. Там оказалась Августа. То ли было плохое освещение, но она показалась мне постаревшей. — Толя! — обрадованно воскликнула она и бросилась ко мне на шею, дохнув чем-то приятным, домашним. — Я уже думала, что ты обо мне забыл, — и принялась страстно меня целовать. Чего там притворяться, она вызывала во мне буйное желание, я торопливо расстегнул на ней халат, под ним ничего не оказалось, словно она ждала этой встречи. Нет, груди у нее не отвисали, как мне показалось при нашей последней встрече. Но и не были «атласными» — по словам какого-то поэта. Я спустил руки ниже спины и прижал ее к себе. Августа затрепетала от возбуждения. Вдруг я вспомнил про ее мужа, и даже испугался, что он может войти и застать нас, занимающихся любовью. — А Николай Николаевич?! — тревожно прошептал я. — Не беспокойся, милый! Его нет! Откуда только брались у меня силы. Августа была ненасытной, будто делала это в последний раз и хотела получить все, все сполна. Раз уж я пришел, и она мной завладела, Августа не хотела меня отпускать. Да я и не сопротивлялся. Наконец где-то часа в два ночи мы успокоились и, разморенные и утомленные любовной страстью, лежали в полудреме на диване. — Я хочу есть, — вдруг сказала она и напомнила мне, что с самого утра, когда мы с Аркадием сидели в ресторане, у меня тоже во рту не было маковой росинки.