Я перевернул одну из шкур и увидел несколько небольших дырок, вероятно от дроби. – Женя, шуба то у тебя с вентиляцией будет, чуешь? Мы стали смотреть шкурки с изнанки. Все без исключения были продырявлены. – Брак, – безапелляционно констатировал Женя, – поэтому и дешевле, теперь всё понятно. Хозяин и поляк, заметив наше замешательство, переглянулись. – То йест дробязг, – пояснил поляк, – джюрки з строны футра не достшегалны. Мы посмотрели з строны футра. Действительно, со стороны меха этих дырок почти не видно. – Те лисы добрэ, – добавил поляк, – вы бэнджече задоволоны. Женя обернулся к нам: – Как, а? – Взялся, так бери, чего уж теперь спрашивать, – отреагировал Гена, – справишь шубу, может и ничего будет. Сам ведь видал, какая в магазине висела – супер-пупер. Может, тоже с дырками была. Ты же не проверял. – Да, это точно, – мечтательно согласился Женя, – надо брать. Сеньор Рамирес вопросительно уставился на клиента. – Отсчитывай четырнадцать штук по тыща триста, – махнул рукой Женя и сам начал откладывать лис на стол. Хозяин с готовностью стал ему помогать, подавая шкуры. Поляк стоял истуканом напротив. Красавица через открытую дверь всё так же удивлённо наблюдала за сделкой. Когда отложили на стол четырнадцать шкур, Женя повторил жест рефери при объявлении нокаута: – Всё! – сказал он. На этот раз индус сразу понял его и, подтянув поближе бумагу, стал умножать 14 на 1400. Женя вовремя заметил ошибку и, тыча пальцем в множитель, произнёс: – Э-э! Мы так не договаривались, кореш. И выхватив ручку исправил 1400 на 1300. Рамирес кисло наморщил губы, зачёркнул 1300 и написал 1350. – Чего это он? – обратился к нам Женя, – мы же вроде договорились. – Ты что ж, индус хренов, не понимаешь? И, сдерживая негодование, начал втолковывать ему по слогам: – Па-ни Мар-та, ма-га-зин, цветочный, – он очертил руками в воздухе нечто среднее между цветочным горшком и женским силуэтом. Услышав имя Марты, Рамирес скривился так, будто наступил голой пяткой на что-то острое. Женя обвёл жирным овалом зачёркнутую индусом цифру и опять повторил: – Пани Марта, понимаешь?! То же самое он донёс и до поляка, который оценил старания Жени поднятием вверх головы и вытягиванием подбородка. Не исключено, что между ним и Мартой существовала какая-то связь, скорей всего – деловая. – Пани Марта, ферштейн? – стал донимать Женя скисшего индуса, – она сказала – вот – 1300, – настаивал Женя, тыча указательным пальцем в жирный овал. Видимо это был сильный аргумент. Индус быстро замахал руками, умножил 14 на 1300 и стал с надеждой смотреть на настырного покупателя. Женя назидательно и удовлетворённо сказал: – Ну, вот, сразу бы так! Вынув из заднего кармана сложенную пополам пачку уругвайских песо, он начал отсчитывать купюры, слюнявя пальцы и приговаривая: – Ишь ты, прохиндей несчастный! Ну, каждый надуть норовит. Как будто я не помню, почём, да сколько. Вот, турок непричёсанный. Капиталист, он везде капиталист. Индус покорно кивнул головой и произнёс: – Си, сеньор, си… Поляк стоял в многозначительном молчании, переваривая наверняка знакомые слова. Когда Женя отсчитал положенную сумму, а оставшиеся песо направил обратно в карман, индус проследил за его рукой и предложил купить ещё две шкурки. – Нет песо, – с сожалением произнёс Женя, делая характерное движение пальцами. Сеньор Рамирес показал на его задний карман, мол там есть. – Здесь тыща восемьсот, – для наглядности Женя извлёк деньги на всеобщее обозрение, мол, всё, чем богат, – за одну шкурку много, за две мало, но одну я не возьму. Если, скажем, на шапку взять, – рассуждал он, – из одной ведь не сошьёшь? Так? – и посмотрел на поляка, а потом доверительно повернулся к хозяину и, потрясая в воздухе шкуркой, закончил монолог так, чтобы его поняли: – У но – но, цвай, – он показал два пальца и оставшиеся деньги, – си. Ферштейн? В нём просыпались способности полиглота и бизнесмена. Сеньор Рамирес замотал головой и показал на бумаге, что две шкуры стоят 2800. – Опять за старое, – в сердцах выдохнул Женя, – во-первых, не 2800, а 2600, – он переписал расчёты индуса, – во-вторых, у меня больше нет. Нет! Ферштейн? И наш докучливый покупатель присел и похлопал по пустым карманам: – Нет! Алее. Ни одной песы, клянусь Аллахом. Сеньор Рамирес сделал непонимающее лицо. Тогда поляк пришёл ему на помощь и на плохом испанском, по-видимому, пересказал женины проблемы. Хозяин недоверчиво посмотрел на Женю. – Си, си, – подтвердил Женя, – истинный крест. Поляк незаметно дёрнул левым глазом. Сеньор Рамирес на минуту задумался, потом протянул руки ладонью вверх и нетерпеливо сжал её в кулак и снова разжал. Женя с видом победителя выставил вперёд два пальца. Индус непроизвольно улыбнулся. Он получил свои песо, а Женя свои шкуры. Поляк, как по команде, сгрёб их в кучу, плотно закатал в бумагу и передал свёрток владельцу. Всем стало понятно, что на этом сделка закончена. От полноты чувств Женя пожал руку хозяину, хозяин пожал руки нам. – А теперь, заявил Женя, – если я не найду гальюн, то прямо сейчас буду лить в шифоньер на глазах у этой «турчанки». Больше никаких сил нет. – А что ты раньше думал? По-моему ты ещё у Марты ёрзал, – стал назидать Гена. – Ну, у Марты неудобно было, – резонно оправдывался Женя. – Неудобно! – передразнил Гена. – Неудобно шубу в трусы заправлять. Мы кое-как, в основном при помощи жестов, объяснили последнее желание покупателя, и сеньор Рамирес бережно проводил Женю через комнату красавицы в дальние, невидимые из прихожей апартаменты. Через некоторое время появился Женя, лоснящийся от счастья. Наконец, мы вышли на улицу. Поляк быстро закрыл за нами дверь. «Форд» опять сослужил нам службу. Не заезжая в центр, мы по окраинам добрались до порта. Стали прощаться. Сеньор Рамирес медленно отъехал, развернул машину и заглушил мотор, вышел, помахал нам рукой. Мы уже шли по узкой улочке к причалам, где стоял наш пароход, шли, предвкушая душ, ужин и чистую постель после трёхдневных шатаний по городу, после экскурсий, магазинов, покупок, встреч и впечатлений от всего увиденного. Мы тоже помахали ему на прощанье, а Женя подкинул пакет с лисами и, растопырив широко руки, поймал его. Он был по-человечески счастлив. Шестнадцать лис на шубу! Фантастика! Его жене и не снилось такое. Мы подошли к трапу нашего белоснежного лайнера, который в этот же день уходил в воды Атлантики и с попутными исследовательскими работами должен был взять курс на Ленинград, а через месяц – ошвартоваться у причалов Ленинградской Гавани. На судне у Жени возникла щекотливая проблема: как схоронить от зоркого таможенного глаза сразу 16 лисьих шкур. На первый взгляд особенного криминала в этих шкурках не было. – Но пойди разберись с ихними правилами, – рассуждал Женя, – пришьют что-нибудь типа «в количестве превышающем разумное потребление» и всё – доказывать что-либо бессмысленно. Шкуры отнимут, составят акт, и после этого будешь, как с волчьим билетом. Просчитав всё наперёд и будучи человеком предусмотрительным, Женя принял единственное на его взгляд верное решение: рассредоточить свой товар. Он уговорил человек десять взять хотя бы по шкуре, а кто не боится, то и по две, и закинуть куда-нибудь в «дальний угол». Если же всё-таки найдут, то можно будет сказать, например: «взял на воротник по дешёвке и даже забыл» или что-то в этом роде. Одна шкура могла сойти с рук без особых последствий. А ежели одну-две отберут, не беда, на шубу всё равно останется. Расчёт был довольно простой и даже не оригинальный. Но надёжный. Двое из сагитированных сразу заявили, что возьмут лис, не жалко, но при условии, что занесут шкуры в таможенную декларацию и, если их реквизируют, пусть Женя пеняет на себя. Другие сочувствующие распихали шкуры, кто куда горазд. Наш попутчик по группе – старший электрик Гена три шкуры затолкал в ящик с ветошью. – Если и увидят, подумают – протирочный материал, – вслух рассудил он, – сюда можно смело ещё парочку бросить. Второй электромеханик приметал лису на воротник своего рабочего ватника и повесил его на крючок при входе, спокойно заметив, что наиболее приметное место в каюте наименее приметно, так как, если уж что-то ищут, то в самых недоступных местах. Ещё две шкуры на свой страх и риск Женя затолкал в рукава своего форменного кителя, который висел в его каютном рундуке, представительно поблескивая шевронами уставных нашивок… Когда у него осталась одна незадействованная шкура, он зашёл ко мне в каюту и, мелко подпрыгивая на месте и тряся в руках рябой жухлой лисой, сказал: – Будь другом, заховай куда-нибудь. Я кинул её в ящик для обуви под рундуком и пояснил: долго будешь думать – найдут. – Иди с Богом. И не мельтеши. Тебе ещё предстоит много дел. И я как в воду глядел. Точно по графику через месяц мы подошли к причалам Ленинградской Гавани. Таможенные власти долго осматривали наш пароход. Когда пожилой таможенник зашёл ко мне, то спросил первым делом, не везу ли я чего запрещенное: огнестрельное оружие, порнографию, зарубежные издания, наркотики. Я стандартно ответил «нет». И таможенник приступил к своим прямым обязанностям: он прошёлся рукой по висевшей над столом географической карте мира на предмет скрытых подсовок валюты или эротических открыток, открыл выдвижной ящик стола, пальцем поворошил там всякую всячину, заглянул в ящик для обуви, долго всматривался в тёмное его нутро, пока не привыкнет глаз, и, наконец, вытащил из его закромов южноамериканскую лису, убитую небрежным охотником: – А это что? – Это жена отдала мне сношенный воротник, чтобы я протирал им обувь, – выкатил я единственный пробный шар. Других у меня не было. Таможенник недоверчиво посмотрел на меня. Я отобрал у него лису, поставил ногу на складную банкетку и, взявшись за края шкурки, начал ритмично протягивать мехом по ботинку влево-вправо. Ботинок стал настолько блестящим, что мы с таможенником невольно залюбовались произведённым эффектом. Между нами возникла какая-то секундная пауза расслабления – этакая радужно-минорная сладостная хандра сиюминутного безотчётного доверия, отрешения от всех наносных обязанностей и забот, смещение реалий. Как будто в моей каюте прокатилась волна тёплого южного пассата и ушла в неведомые дали. – Вот, – показал я на свою работу, – отличное средство, только лень пользоваться; в «Науке и жизни» об этом писали в разделе «Маленькие хитрости»; оказывается, использованные старые воротники можно с успехом применять для чистки обуви. Так что, если хотите, перенимайте опыт. Таможенник молча оглядел меня, потом лису. Как раз в тот момент я швырнул её обратно под рундук и закрыл ящик. Представитель власти стал что-то задумчиво напевать, фальшивя, не разжимая рта и стиснув плотно губы. Про себя я подумал: – Если он где-нибудь видел такую лису – да хотя бы на ватнике у 2-го электромеханика – то уж смекнёт в чём дело и вся женина затея рухнет. Однако, таможенник, покрутив головой и всё так же мыча незамысловатый мотивчик на хорошо узнаваемую популярную арию из оперетты, направился к двери, потом развернулся плечами, вежливо выдавил из себя «до свидания» и вышел. Шар закатился в лузу. Теперь нужно было ждать результатов. Наконец комиссия закончила работу, и нам разрешили передвигаться по судну и, вообще, – быть вольными казаками. Женя прискакал ко мне за лисой. – Ну, как? – заинтересованно спросил он. – Всё в порядке, там и лежит, – указал я на обувной ящик.