– Ты шагнула в неизвестность, – пробормотала Симона. – Это мужество. Ты рассчитываешь исключительно на себя. Она достала проволоку для каркаса, разложила ее на своем шаблоне. «Слишком тихо», – решила она и включила музыку. Поняла, что нужен не рок, не классика. Этническая музыка. Ее женщина ищет свое племя. Она его возглавит. Уже с четким изображением в голове, подготовив каркас, Симона выбрала глину, разложила инструменты и приступила к освобождению женщины, которая возглавит племя. Ноги длинные, изящные; щиколотки крепкие; икроножные мышцы четко очерчены. Она выстраивала, убирала лишнее, скребла щеткой, сбрызгивала глину водой. Симона продвигалась от ног вверх, пока не осознала, что свет изменился. Наступал вечер. Она закутала фигуру, потянулась, заставила себя встать с табурета, пройтись. Решила выпить немного вина и заказать на дом китайскую еду, потому что часто забывала есть, пить, двигаться, и это плохо отражалось на работе. Три недели она придерживалась одинакового распорядка. Работа – та, что приносила деньги, – учеба, работа – та, что питала ее душу. После пятнадцатичасового рабочего дня, проведенного на ногах, Симона вернулась домой, к пугающей тишине квартиры. Ми не хватало, словно собственной руки или ноги. Но дело было не в этом. Она села, рассматривая скульптуру, которую начала в тот первый вечер. Скульптура была хороша – по-настоящему хороша. Одна из лучших ее работ. Но она не могла заставить себя отнести ее в галерею. – Потому что она мне нужна, – сказала Симона вслух. – Она мне что-то говорит, а я говорю сама с собой… Пора сделать прыжок в неизвестность. Я сделала то, ради чего вернулась в Нью-Йорк. Пришло время двигаться дальше. Больше никакого обслуживания столиков, никакого позирования за деньги, за материалы или за аренду студии. Я скульптор, черт побери. За квартиру было заплачено на два месяца вперед. Остаться на это время или наплевать на деньги? «Наплевать», – решила она. Симона взяла телефон, посмотрела на часы и прикинула, есть ли вероятность, что Сиси еще не спит. Она слушала гудки и, когда ей ответил ясный голос бабушки, улыбнулась. – Не поздно? – Для тебя никогда не поздно. – Именно. Думаю, что пора мне повидать Европу. Ты знаешь кого-нибудь, скажем, во Флоренции, у которого имеется квартира в аренду? – Детка, я знаю всех и везде. Поехали вместе, я вас познакомлю. Симона засмеялась. – Собирай чемодан. Она провела во Флоренции восемнадцать месяцев. Учила язык, выращивала помидоры и герань на балконе квартиры с видом на площадь Сан-Марко и завела итальянского возлюбленного по имени Данте. Данте, умопомрачительный красавец, играл на виолончели и любил готовить для Симоны пасту. Он часто ездил на гастроли с симфоническим оркестром, так что их отношения не мешали ей и оставляли время для работы. Ее не волновало, что Данте встречался с другими женщинами; он просто был частью прекрасной интерлюдии в ее жизни – из секса, солнца и скульптуры. Она общалась с художниками, мастерами, ремесленниками, техниками. Обливалась потом в литейном цеху, чтобы узнать побольше о работе с бронзой. Училась, экспериментировала, открывала для себя новое и наконец приобрела достаточно уверенности, чтобы договориться о показе своих творений в модной художественной галерее. После чего провела четыре месяца, создавая работы для серии, которую она назвала «Боги и богини». Симона пригласила на показ родителей – из вежливости. Они отговорились делами, но прислали в галерею две дюжины красных роз и открытку с пожеланием удачи. Наблюдение за погрузкой и разгрузкой скульптур и споры с менеджером галереи по поводу их размещения не оставили ей времени для страхов и сомнений. Симона говорила себе уже сотни раз: если показ станет провалом, значит, она недостаточно хороша. Пока. Но и тогда она не признает поражения. Хотя родители могли бы счесть – поправка: наверняка сочтут – ее неудачницей. Она все равно никогда не будет соответствовать их стандартам. Для этого у них есть Натали. Как одеться? Симона выбирала между строгим деловым черным платьем и дерзким, сексуальным красным. «Мама проголосовала бы за черное. Будь сдержанной, изысканной». Она выбрала красное и к нему – золотые босоножки на убийственном каблуке, от которых сразу заныли ступни. Зато в босоножках был виден ее педикюр того же гранатового оттенка, что и основной цвет волос, к которому она, подчеркивая геометрию прически, добавила бирюзовые, сливовые и алые пряди. Чтобы добавить в образ богемности, она надела серьги с каскадом золотых дисков и стопку тонких браслетов на руку. Слишком ярко? Наверное, все-таки черное. Прежде чем она успела достать его из шкафа, в дверь позвонили. Еще цветы от Данте, думала она, семеня через гостиную, уже благоухающую белыми розами, которые он прислал накануне вечером, красными лилиями, присланными сегодня утром, орхидеями и розовыми тюльпанами днем. Симона открыла дверь и, взвизгнув, обняла бабушку. – Сиси! Сиси! Ты здесь! – Где еще я могу быть? – Ты приехала! Так далеко… – Для бешеной собаки семь миль не крюк. – Ой, ну заходи, садись. Ты приехала только что? Давай мне свою сумку. – Я как приехала, сразу сюда. Но ты не волнуйся, я поселюсь у Франчески с Изабель. – Нет, нет, я им тебя не отдам! Ты останешься здесь. Пожалуйста! Сиси откинула назад длинные волосы, теперь цвета меди. – А как же твой итальянец? – Данте в Вене. Не смог вырваться. Но он здесь повсюду. Она указала на комнату, полную цветов. – Гляди, какой романтик. Ну, раз только ты и я, буду рада остаться. Скажу Франческе и Изабель. Они придут сегодня вечером, и я потом вас всех веду в ресторан праздновать. Боже! – Сиси с восторгом разглядывала любимую внучку. – Посмотри на себя! Твоя прическа – настоящее произведение искусства. А платье! – Я как раз хотела переодеться. У меня есть черное платье, и оно могло бы… – Это клише, дорогая. Не надо. – Правда? – Ты выглядишь смелой, уверенной и готовой ко всему. Только побереги свои ножки и сними эти туфли, пока мы дома. Сколько у нас осталось? – Больше часа. – Класс. Хватит времени, чтобы ты принесла мне бокальчик вина, а я пока прихорошусь. – Ты и так самая красивая женщина в мире. Не могу передать, как много это для меня значит, что ты приехала ради меня. – Не смей плакать! – Сиси приложила палец к носу внучки. – Твои глаза выглядят фантастически. Пожалуй, попрошу тебя сделать и мне макияж. Но сперва вино. Скинув туфли, Симона прошла на кухню, взяла бутылку домашнего красного вина, быстро побросала в тарелку сыр, хлеб и оливки. – Я знаю, галерея не самая престижная… – начала она. – Прекрати немедленно! Запрещаю распространять негативные флюиды. Любые показы важны, а этот особенно. Твоя первая европейская выставка. – Раскрыв стеклянные двери, Сиси вышла на балкон, села на металлический стул и взяла бокал с вином, который Симона поставила на столик рядом с ней. – Салют, мое сокровище. Они чокнулись. – Я очень благодарна за предоставленный мне шанс. Но не хочу подогревать свои ожидания. – Что ж, вижу, я приехала не зря. Сегодня вечером твоя звезда будет сиять, поверь мне. Ты ведь знаешь, я немножко ясновидящая. И ты позволишь своей звезде сиять, не то мне придется надрать тебе задницу. – Я так рада, что ты здесь. Надолго сможешь остаться? – Думаю, на пару недель. Пообщаюсь с тобой, с друзьями, порисую. Какой прекрасный город, – тихо проговорила Сиси, оглядывая площадь, крыши из красной черепицы и залитую солнцем штукатурку. – Как тебе здесь, Симона? – Прекрасно. Великолепный свет, прекрасные люди. Здесь сам воздух дышит искусством. Мне нравятся яркие краски и богатая история, еда и вино. Пребывание здесь не просто открыло что-то во мне; оно меня напитало.