Пространство за стенами когда-то, наверно, тоже было вычищено от растительности, но не настолько тщательно. За сотни лет вокруг вырос самый настоящий лес, сильно затруднявший оборону. Но о том, что в каком-то там веке с крепости отлично просматривалась бухта, а с бухты — крепость, красноречиво говорили выбоины от пушечных ядер в стенах. И каменные площадки перед между обрушившимися от времени зубцами стены, явно подготовленные для артиллерийских орудий. Именно здесь, в стенах старой британской крепости, я ощутил себя частью истории. Сотни лет назад люди здесь, именно на этом месте, воевали, сражались, умирали. Кто и за что? Об этом история умалчивала. Кто-то за убеждения, кто-то по принуждению, а кто-то и за звонкую монету. Но, я готов поспорить, никто из них не думал сложить здесь голову, остаться на острове на веки вечные. Каждый надеялся вернуться домой, увидеть снова жен, детей, матерей. И, по возможности, дожить до глубокой старости. Надеялись и мы. Однако, действительность была далека от романтики. Морской бриз сквозил крепость насквозь через бойницы в стенах. И песок. Песок был везде. Хрустел на зубах, попадал в еду и водил хоровод в роднике на дне котла. Вдобавок, если дымовая труба когда-то и была, то до наших дней она не дожила. Дым выходил через отверстие… да какое там отверстие! Через дыру в потолке. Но несколько маленьких дымовенков отказывались уходить на небеса, и бесились внутри дома, заставляя нас кашлять и лить слезы. Положение наше было хреновое — и это мягко сказано! Мы остались без корабля, без связи с большой землей, со скудными запасами пищи и чуть большими запасами оружия и патронов. А где-то недалеко бродила шайка бывших военных, которых учили убивать, а после они совершенствовали это искусство, сперва по приказу Родины, а потом — по зову сердца. И вот у них был и корабль, и рация, и вдоволь еды и питья. Правда, с оружием — немногим лучше нашего. Мы были близки к тому, чтобы пасть духом, уйти в депрессию и вообще облегчить задачу нашим оппонентам, добровольно затянув петлю. Естественно, спалив перед этим карту сокровищ. Ситуацию спас капитан. Он построил нас и разделили на две вахты. В одну вошли Листьев, Сергей и я, в другую — замполит, Витя и Слава. Несмотря на то, что все набегались за день, Смольный отправил двоих в лес за дровами. Меня назначили поваром, и, не скрою, к моему сожалению ужин получался намного хуже, чем у Серебрякова. С другой стороны, он готовил не консервы из сухпая. Доктора капитан поставил часовым у двери, а сам с важным видом расхаживал вокруг, поучая нас и поругиваясь. Кусок стали, боец, сжатый кулак, которым я сегодня увидел Смольного, постепенно уступал место тому бранящемуся моряку, кладези заковыристых словечек, которым я увидел его впервые на борту "Скифа". Каким он был настоящим — я, признаться, не вполне понял. Время от времени я выходил покурить. Конечно, с таким уровнем дымоудаления можно было и не выходить. Так что можно было сказать, что выходил я подышать свежим воздухом — туда, где не чадил очаг. — Этот капитан, — сказал как-то Листьев. — Мужик — что надо. У него… хм… получается лучше рулить, чем даже у меня! В другой раз он долго молчал, блаженно втягивая носом прохладный, свежий и чистый ночной воздух. Затем повернул голову, и пристально посмотрел мне в глаза. — На эту девушку… Эмбер… на нее можно положиться? — Не знаю, — пожал я плечами. — Сдается мне, что у нее слегка поехала крыша. — Это нормально, — ответил доктор. — Для человека, который прожил полтора года в одиночестве на этом острове… Дима, все люди — психи. В психушке лишь те, кто спалились. Я не нашелся, что сказать на это. Видимо, военврач был прав. — Во все времена человеку, чтобы стать нормальным, нужно повредиться головой, — неожиданно серьезно ответил Листьев. — Говоришь, она мечтает о хлебе, коньяке и бритве? — Ага, — подтвердил я. — Не уверен, правда, что именно в этом порядка. Она же женщина. — Значит, после бритвы она захочет мужчину, — заключил военврач. — У нас там никаких орешков нету? Орешков не было. Зато остального — хлеба, коньяка и бритв островитянке должно было хватить. Не говоря уже о мужчинах. За ужином проходило и совещание. Ничего особо хорошего в голову не приходило. С одной стороны — провианта после ужина больше не стало. А, с другой, летчица же как-то прожила на острове полтора года! Еще и будучи женщиной! Чем мы, мужики, хуже? Еще одной проблемой была шайка профессиональных убийц, здесь же, на острове. Да, девушка прожила полтора года на острове, но на нее не охотились! Мы с такой завидной легкостью решили эту проблему. Теперь получить пулю в башку стало вопросом времени. Мы не лелеяли тщетных надежд, что продержимся месяц до прибытия помощи. Нам оставалось одно — убивать врагов. Убивать как можно больше и чаще. Убивать их до тех пор, пока они не сдадутся, или не соберутся на "Скифе", и не свалят куда-нибудь на северо-запад. Там, у берегов Сомали, появление лишнего пиратского судна никто и не заметит. Из девятнадцати противников осталось пятнадцать. Причем, двое ранены, один из которых, подстреленный Михалычем, если еще не двинул кони, то сделает это в обозримом будущем. К тому же, у нас был надежный союзник — водка. И она уже начала действовать! До лагеря разбойников нас отделало около километра, но даже отсюда мы слышали их пьяные голоса и песни. И, должен заметить, самым горьким было то, что это были голоса наших соотечественников. Здесь, в полутора десятках тысяч километров от дома, на чужом острове, нам угрожали не размалеванные дикари, сомалийские пираты или местные власти, а наши земляки. И пели они песни, так хорошо знакомые с детства! Я смертельно устал. Кое-как выстояв свою вахту, я свалился, и уснул, как убитый. Проснулся поздно. Все уже успели позавтракать. Война войной, а еда по расписанию! Я как раз трапезничал, когда раздались крики: — Белый флаг! — Батюшки! Ты смотри, какие люди! Сам господин товарищ повар! Оставив тарелку, я кинулся к бойнице в стене. 20. Парламентер В самом деле, к крепости шли два человека. Один из команды, насколько я помню, его звали Паша-Рашпиль. Он размахивал белой тряпкой. Второй — сам Серебряков, собственной персоной! Утро выдалось прохладным. И не удивительно — в тропиках днем жарко, а вот ночью бывает весьма морозно. В самой крепости было далеко не тепло, несмотря на горящий всю ночь и добрую половину дня костер, чего говорить о том, что было снаружи? Небо было необычайно ясным, без единого облачка. Восход окрасил верхушки пальм в золотисто-красноватый оттенок, но в низинах клубился туман. По колено в этом тумане, густом и белесом, и брели парламентеры. Ни единая веточка не хрустнула под их ногами, тишина стояла полнейшая. Отчего казалось, что это призраки плывут по молочному морю над землей, совершенно ее не касаясь. — Полундра! Свистать всех наверх! — приказал капитан. — Чует моя задница, что-то затевается. — А затем крикнул бандитам: — Стой, сапоги! Стрелять буду! Мы приготовились к бою. Защелкали предохранители, каждый встал у бойницы. — Белый флаг! — прокричал кок. — Я пришел на переговоры! В этот момент на одноногого было нацелено шесть стволов — все, кроме Смольного, взяли его на мушку. Сам моряк, с автоматом в руках, стоял у двери, под защитой массивной каменной стены. Оружие он держал стволом вниз, но в любой момент был готов вскинуть автомат и дать очередь по противнику. — Какого хрена вам надо? — крикнул капитан разбойникам. — Капитан Серебряков хочет заключить с вами договор, — ответил второй человек. — Капитан? — воскликнул Смольный. — Ты когда, зелень подкильная, капитаном-то стать успел? — Офицером я был еще при Брежневе, — обиженно заметил Буш. — И теперь, когда вы дезертировали, я был просто вынужден взять на себя груз ответственности и руководить этими несчастными людьми. Но мы готовы снова подчиниться вам. Конечно, на определенных условиях. Если вы не будете против, я бы подошел к вам поближе, чтобы эти условия обсудить. — А не боишься, что здесь тебя нашпигуют свинцом, как морского ежа колючками? — поинтересовался моряк. Ответом ему был смех. — Капитан, поймите простую вещь. Я воюю, чтобы победить. А они, — одноногий сделал широкий жест рукой. — Они воюют, чтобы воевать. Поверьте, вам лучше иметь дело со мной, чем с ними. — Хрен с тобой, — согласился капитан. — Можешь подойти. Но если это какая-то хитрость, то ты первым получишь прописку в аду. Слово морского офицера. — Вашего слова мне более, чем достаточно. Второй парламентарий пытался удержать кока от такого, казалось бы, неразумного шага. Понятное дело, что особой любви к Серебрякову никто из нас не испытывал. Но одноногий лишь рассмеялся, хлопнув по плечу своего спутника. Подойдя к стене, он выбрал наиболее низкое место, разрушенное войной пару-другую сотен лет назад, и со змеиной ловкостью и необычайной быстротой перемахнул через пробоину. Черт, конечно, мне было интересно! Я забыл свои обязанности часового, покинув пост, и стоял за спиной капитана, который сидел на ступеньках крыльца, положив автомат на колени, и смолил свою папиросину, держа ее в левой руке. Правая лежала на предохранителе Калаша. Правильно — береженого Бог бережет. Подъем одноногому давался мучительно. На крутом холме со своим костылем он был совершенно беспомощен. Тем не менее он мужественно преодолел весь путь, не проронив ни единого слова. На Серебрякове был камуфляж и военная тропическая шляпа. Из кобуры не плече торчала рукоять массивного хромированного револьвера, который я уже видел ранее. Встав перед капитаном, кок изящно, как на параде, взял под козырек. — Долго вы, — вкрадчиво произнес моряк. — Садитесь, властелин картошки и тушенки. — Пустите меня внутрь, — попросил Буш. — В такой холод мало желания сидеть на песке. — Это дудки, — ответил Смольный. — Не подними ты бунт — сидел бы в теплом камбузе и трескал макароны с сыром. А так… Или ты мой кок — тогда вернемся на "Скиф", и продолжим начатое, словно ничего не было. Или ты — капитан Серебряков, бандит, грабитель и убийца. Тогда я могу пообещать лишь гауптвахту и питание три раза в день — это пока не вернемся во Владик, а там… — Ладно, будет вам, — сказал повар, садясь на песок. — Только потом кому-то придется дать мне руку, чтобы я мог встать. Нормально вы тут устроились! О, и Дима здесь! — одноногий посмотрел на меня, как мне показалось слегка странно. — Хорош мозги компостировать, — перебил капитан. — Чего хотел-то? Серебряков некоторое время помолчал, сначала хлопая себя по карманам в поисках пачки сигарет, затем прикуривая. Старательно делая при этом вид, что его абсолютно не интересует, что происходит вокруг. — Ну? — нетерпеливо произнес моряк. — Во-первых, Дима… я тобой удивлен! Я думал, для тебя тиснуть пирожок — уже подвиг, а ты провернул такую штуку! Подумав, что речь идет о том, как ловко я ушел от них давеча, когда мы прибыли на остров на катерах, я уже зарделся от гордости, но одноногий продолжил: — Не только кое-кто, но и все были потрясены, как ты пробрался ночью в наш лагерь. Да что там! Я сам был потрясен, как ты чиркнул Чена ножичком по горлышку! Он даже пикнуть не успел! Признаться, во многом из-за этого я и пошел на мировую. Но не думай, что это у тебя пройдет во второй раз! Теперь мы будем трезвые, как стеклышко, и удвоим охрану! Я бы тебя поймал, когда я подбежал к Чену, он еще хрипел! Теперь уже никто ничего абсолютно не понимал, в том числе и я! — Хочу тебе вернуть, — кок извлек из-за пазухи окровавленную тряпицу. — Все же я тебе его подарил. Развернув ее, я обнаружил тот самый нож с рукоятью из кожи, который мне подарил Серебряков, еще когда не успел нас предать. Тот самый нож, который я остался у Эмбер. И вот теперь все встало на свои места. Похоже, это она ночью пробралась в лагерь изменников, и укокошила одного из них. А девочка оказалась далеко не так проста, как я подумал про нее! Остальные же по-прежнему ничего не понимали, но делали вид, что все идет как надо. И, конечно, все были рады, что теперь бандитов осталось всего четырнадцать. — Дальше, — потребовал капитан. — Нам чужого не надо, но и свое мы заберем, чье бы оно ни было! — продолжил Серебряков. — Мы проливали клюкву за эти бабки. И свою, и чужую. И готовы пролить снова. Вашу. Но, я так сильно подозреваю, что вы не настолько отчаянные психи, и предпочли бы остаться в живых? — Не исключено. — Так вот… лично я не желаю вам зла. Мне абсолютно все равно — живы вы или нет. До вас мне нет дела. Мне нужна всего лишь карта! И гуляйте себе подобру-поздорову! — Якорь мне в глотку! Червь гальюнный, я не вчера родился, у меня вся жопа в ракушках! И я отлично понимаю, что букварь — это единственное, что вас держит от того, чтобы накрыть крепость из тяжелой артиллерии! Скажу больше — я сам думал, я не открыть ли кингстоны, и не пустить ли на дно "Скиф" вместе со всеми? Буду я жив или нет — никто, кроме меня не заметит! А вот без вас мир точно станет лучше! — Короче, капитан! — повысил голос повар. — Вот наши условия. Вы отдаете карту, чтобы мы смогли откопать сокровища, перестаете подстреливать бедных ветеранов, которые, кстати, за вас воевали в Африке! И перестаете резать часовым глотки. Я же, со своей стороны, обещаю, что как только мы найдем золотишко — позволю вернуться вам на корабль. И высажу где-нибудь в целости и сохранности. Скажете… потерпели крушение! И вас доставят домой дипломатической почтой в лучшем виде! Есть и второй выход — просто оставим вас на острове. Поделив провиант поровну. Я лично обязуюсь кого-нибудь прислать за вами, как только мы будем в безопасности! Советую вам принять эти условия. Надеюсь, я достаточно громко говорю, и меня все слышат, чтобы не пришлось повторять дважды? Можете даже посовещаться, я дам вам время… Капитан некоторое время молча смотрел на кончик потухшей папиросины. Затем поплевал на нее, гася основательно, и лишь после этого поднял глаза на парламентера. — Ты все сказал?