Один из других мужчин говорит: – Ой, Хэнк, она не хочет иметь с тобой дела. У тебя нет денег, чтобы купить девушку в доме Молли, не говоря уже о тех, кто болтается с Вудхалл. Хэнк игнорирует своего приятеля и скользит одной из своих мясистых рук по моей талии. Четверо или пятеро других парней наблюдают за нами, и я не знаю, как они отреагируют, поэтому я сжимаю зубы и сопротивляюсь желанию дать ему пинка, который бы стер все развратные мысли из его головы. Вместо этого я просто улыбаюсь и заставляю себя подойти еще на шаг ближе. – Почему бы тебе не подержать мою газету, пока я буду болтать с сестрой? А потом, может быть, мы сможем… – пожимаю плечами и снова улыбаюсь. – Конечно, – говорит он немного удивленно. – Эй, твоя сестра тоже может прийти. Скажи ей, чтобы она привела Вудхалл и Тенни К., если хочешь. Устроим вечеринку. Остальные парни смеются, а я спешу к двери. Когда я ухожу, он, должно быть, понимает, что мое настроение изменилось слишком быстро, потому что в его голосе слышится раздражение, когда он говорит: – Я буду ждать тебя прямо снаружи, милая, и отсюда видно весь переулок. Не вздумай улизнуть через черный ход. – Не вздумаю, – и это правда. Я вовсе не собираюсь тайком выбираться через заднюю дверь, если она там есть. Я также не планирую выходить этим же путем, а это значит, что ему придется долго ждать. Я звоню в колокольчик и некоторое время неловко стою, прежде чем позвонить снова. Мужчины вдоль тротуара возвращаются к своим переговорам, все, кроме Хэнка, который прислонился к фонарному столбу и наблюдает за мной. Наконец дверь открывает молодая девушка лет девяти-десяти. У нее серьезные глаза и светло-каштановые локоны, обрамляющие ее круглое лицо. – Привет. Я мисс Келлер. У меня есть сообщение для миссис Вудхалл от миссис Хукер. Можно мне войти? По словам Кэтрин, активистка женского избирательного права Изабелла Бичер Хукер – одна из самых верных союзниц Виктории. Она также является сводной сестрой Генри Уорда Бичера, священника, чье дело Виктория только что осветила в своей газете. Мне все еще кажется, что я застряла в мыльной опере. Все вокруг изменяют, занимаются шантажом или планируют месть. Если я столкнусь с кем-нибудь, страдающим амнезией, у меня будет полный набор сюжетных поворотов. Девушка не отвечает на мою улыбку: – Мамы нет дома, и ее уже ждет один посетитель. У тебя есть визитная карточка? – Нет, мне очень жаль. Боюсь, у меня закончились. – Ничего. Я спрошу у полковника. Жди здесь. Я киваю, и девушка начинает закрывать дверь, но тут она видит мужчин позади меня. Ее губы сжимаются в понимающем выражении, которое выглядит слишком взросло для ее лет. – Нет. Ты можешь подождать внутри. Черный рынок – не лучшее место для леди. Я захожу внутрь, радуясь, что ушла подальше от Хэнка и его спутников. – Черный рынок? Девушка наклоняет голову набок: – Ты что, из другого города? – Да… а что? – Я так и думала, – деловито говорит она. – Эти люди – брокеры, или, по крайней мере, большинство из них, но они не из тех джентльменов, которым позволено появляться на бирже. Поэтому они торгуют на обочине. Этот человек, что стоит за дверью, говорит грубости моей маме и тете Тенни, – она кивает в сторону маленькой скамейки у двери. – Я Зулу. Ты можешь сесть вон там. Я уже собираюсь сесть, но тут вспоминаю предупреждение Кэтрин о подкладке сзади платья. – Ничего страшного. Я постою. На полпути вверх по лестнице она оборачивается и застенчиво улыбается мне: – Мне нравится твоя шляпа. Спустя несколько минут Зулу спускается и останавливается на полпути вниз, озадаченно взглянув на меня через перила, а затем бросается обратно наверх. Я уже собираюсь сесть, рискуя испортить платье, когда слышу шаги. Это снова Зулу: – Полковник Блад сказал, что ты должна остаться здесь, поскольку мы тебя не знаем. Та другая дама работала вместе с моей мамой. Вот почему я позволила ей подняться наверх. Она выглядит так же, как и ты, кроме того, что она не одевается так хорошо. У нее даже нет шляпки. – Повезло ей, – бормочу я себе под нос, но девочка услышала это. – Если тебе не нравится твоя шляпа, зачем ты ее носишь? Я смеюсь. – По-видимому, так было правильно. Выражение ее лица становится очень серьезным: – Правильное – это не всегда верное, – говорит она, возвращаясь в приемную. – Мама считает, что у женщин должно быть право одеваться так, как им нравится. Она говорит, что к тому времени, когда я вырасту, женщины смогут носить бриджи, если захотят. Как ты думаешь, это правда? Я думаю, что она ошиблась примерно лет на шестьдесят, но я отвечаю: – Будем надеяться, что да. Зулу садится на скамейку возле двери и болтает ногами. – Бриджи неплохие, но я бы не хотела носить их все время. Я люблю и красивые вещи, – она снова смотрит на мою шляпу. – Не хочешь надеть мою шляпу? Она распахивает глаза: – Правда? – Конечно. А почему бы и нет? – Я развязываю кружевные ленты и снимаю шляпную булавку, которая крепится к моим волосам. – А ты знала, что моя мама когда-нибудь станет президентом? – спрашивает она, когда я надеваю ей на голову шляпу. – Я слышала что-то в этом роде. – Может быть, на этих выборах этого и не случится, потому что голосовать могут только мужчины, но мама говорит, что когда-нибудь и женщины тоже смогут голосовать. Это наше конституционное право. Как ты думаешь, это правда? – Да, конечно. – У Зулу распущены волосы, поэтому мне приходится завязывать ленты у нее под подбородком, а не за шеей, как это сделала для меня Кэтрин. – Готово! На тебе она смотрится гораздо лучше, чем на мне. Ты должна оставить ее себе. – А можно в самом деле? Спасибо! Я должна пойти и показать полковнику! Зулу успела подняться всего на четыре или пять ступенек, когда мы услышали громкие голоса и как кто-то хлопнул дверью над нами. Она медленно разворачивается и снова садится на скамейку. – Я же сказал, что у нее его нет! – восклицает мужской голос. – Как ты посмела явиться в наше заведение и обвинить мою жену в воровстве? Она нашла тебе работу и жилье, и вот как ты ее благодаришь? – Я не говорила, что она что-то украла. Пожалуйста, у меня осталось совсем немного денег. – Я почти уверена, что это голос Пруденс, и делаю шаг к лестнице, но никого из них не вижу. – Я заплачу вам… – Ты должна уйти. Виктория сказала бы тебе то же самое. Мне обязательно звонить в полицию? – Хорошо, я пойду. Но я скоро вернусь. Может быть, Виктория прислушается к голосу разума. Я слышу шаги, а затем Пруденс сворачивает за угол. Волосы у нее длиннее, чем тогда, когда я видела ее в Аполло-холле, и собраны сзади в узел. Она в том же самом платье и сапогах, которые выглядят немного хуже изношенных. Увидев меня, Пру замолкает. Выражение ее лица меняется с растерянного к облегченному, а затем снова к растерянному. – Кто ты… Ее голос был заглушен громким стуком. – Открыть дверь. Федеральный маршал! Она поворачивается назад к лестнице и смотрит вверх: – Ты уже вызвал полицию? Высокий худой мужчина стремительно спускается по лестнице, отталкивая Пруденс локтем. На его лице красуется эта странная борода, которую носит Хью Джекман, когда играет Росомаху, за исключением того, что у этого мужчины она более пышная по бокам. Он проводит рукой по своим темным волосам, затем наклоняется так, что его лицо оказывается на одном уровне с лицом Зулу. Я предполагаю, что это второй муж Вудхалл, полковник Джеймс Блад (и мне снова кажется, что это имя звучит так, будто оно из мыльной оперы). – Зулу Мод, – тихо произносит он, – иди в контору и приведи своего брата. Отведи его на чердак и запри за собой дверь. Не открывай дверь и не разговаривай ни с кем, пока твоя мать, твоя тетя или я не придем за тобой. И следи, чтобы Байрон молчал. Поняла? – Да, сэр. – Зулу торопливо поднимается по лестнице и зеленая шляпа сползает ей на плечи. Еще один стук, теперь громче. – Миссис Вудхалл, откройте дверь.