– Верно, – говорит Кэтрин. – Виктория и Тенни начинали с нуля, и их семья была… колоритной, если не сказать большего. Задолго до того, как Виктория баллотировалась в президенты, сестры уже были на сцене. Они работали медиумами, были первыми женщинами-биржевыми маклерами и утверждали, что были первыми женщинами-издателями газет, хотя это не совсем точно. Несколько других женщин издавали газеты задолго до этого, включая Элизабет Тимоти, в… Коннор прочищает горло, прерывая ее: – И да, студенты, мы все узнаем об этом на завтрашней лекции. Кэтрин бросает на него возмущенный взгляд, но тут же возвращается к теме разговора: – В общем, я сделала все, что могла, с этим платьем. Я бы выбрала что-нибудь менее броское, но это единственное, что у нас есть, если только ты не хочешь вернуться к прошлой неделе и предупредить меня? – Я бы предпочла не искажать твои и мои воспоминания больше, чем это необходимо. И так сойдет. Она хмурится, издавая цокающий звук: – Даже с кружевами спереди, корсаж немного… ну, просто не выходи из зала, если получится. Не думаю, что это будет проблемой на этом конкретном съезде – на многих было одето и того меньше. Я попыталась повторить платье Долли Варден, которое было в моде у молодых девушек. У него было несколько действительно сумасшедших вариаций, поэтому это платье на тебе, возможно, будет смотреться нормально. Я подложила сзади несколько подушек, так как у нас нет обруча. Она приподнимает платье, и я вижу, что она сделала довольно большой разрез посередине юбки и завязала ткань сзади лентами. Под этим внешним фартуком прячется волнистая юбка темно-зеленого цвета, похожая на ткань, оставшуюся от моей поездки в 1893 год. Задняя часть платья вздымается вверх, как полусдутый воздушный шар. Кусочки кружева от болеро-накидки пришиты вокруг горловины. Кэтрин также держит в руках очень знакомую пару белых ботинок из козьей кожи, которые я не буду надевать, и один из ротанговых ковриков со столика для завтрака, который она переделала во что-то вроде боннета. Раньше он был натурального соломенного цвета, но теперь это очень знакомый оттенок зеленого мохито. И пахнет он тоже знакомо – чем-то вроде акрила. – Ты использовала весь мой лак для ногтей? – спрашиваю я. – Да. Я разбавила его немного жидкостью для снятия лака и использовала ее, чтобы покрасить боннет. Цвет довольно близкий. Красиво, не правда ли? Красивый – это не то слово, которое я бы употребила, но я ведь не любительница шляп. Она пришила две полоски кружева от болеро к краям своего творения, наверное, чтобы я могла завязать его на голове. Листья и ягоды, которые, я почти уверена, были сорваны с остролиста, растущего снаружи, сгрудились на одной стороне. Будто кто-то съел рождественский венок, и потом его вырвало на большой зеленый блин. – Выглядит очень мило, – говорю я, надеясь, что мое выражение лица находится в надлежащем рабочем состоянии, – но, пожалуйста, убери ботинки. – Знаю. Они не соответствуют эпохе. Но они единственные более-менее подходящие. Этот стиль каблука… – Кого волнует, насколько они исторически точны? Они натерли мне ноги в Чикаго, и я не могу в них двигаться. Я надену свои черные балетки. – Женщины не носили… – Или я могу в этих, – я улыбаюсь, указывая на кроваво-красные вансы, в которых сижу сейчас. – Выбирай. Кэтрин вздыхает, бросая пыточные туфли под стол. – Ладно, пусть будут балетки, хотя я предупреждаю тебя, что юбка, возможно, будет немного волочиться по земле без каблуков. – Это не проблема. Я подниму ее, если мне придется бежать, – думаю, я скорее всего разденусь до шорт, которые надену под эту юбку. Мое терпение в отношении исторической точности истощается, особенно когда на кону будущее. – Отлично, – говорит Кэтрин. – В дальней части театра есть стабильная точка, спрятанная в небольшой нише. И с этим нарядом не возникнет проблем до тех пор, пока ты будешь оставаться в Аполло-холле. Люди, с которыми я говорила за пределами зала, были гораздо более консервативны и… – Подожди, – мы с Коннором произносим это в унисон. Он кивает мне, чтобы я продолжила, и я заканчиваю фразу без него. – Ты была там? – Ну, да. – Выражение ее лица ясно говорит, что это был глупый вопрос. – Я едва ли смогла бы должным образом изучить этот судебный процесс и Вудхалл, не побывав на том мероприятии. Даже если бы я не была сосредоточена на Вудхалл, я изучала женские движения. Она была выдвинута кандидатом в президенты. Малочисленной партией, следует признать, но это был исторический момент. Конечно же, я была там. Только дважды, но… – Дважды, – я бросаю на Коннора подавленный взгляд. – Ты можешь вспомнить, где именно ты была? Что делала? Мне нужно избегать тебя. – Безусловно, нужно. – Кэтрин бросает платье мне на колени, подходит к книжным полкам и достает дневник ХРОНОСа. – У меня могли остаться смутные воспоминания о двух этих путешествиях, но я уверена, что где-то здесь есть все детали… Я поднимаю руки вверх: – Если только ты не считаешь это очень важным, я согласна выслушать смутные воспоминания. Моя вторая половина дня уже занята. Вернуться назад и выкроить лишние часы тоже будет не лучшей идеей. Еще немного, и я буду сталкиваться здесь с собой или с более ранней версией вас. Мне бы очень хотелось не смешивать события больше, чем это необходимо. Похоже, Кэтрин собирается возразить, но она кивает. – Ты права. В первую поездку я надела такое же платье, только с самым ярким цветочным принтом, какой только можно себе представить. Я стояла недалеко от сцены, с самыми пылкими поклонницами Вудхалл. Во второй раз я провела большую часть времени на улице, разговаривая с мужчинами и женщинами, которые смотрели свысо… ка… Мы обе оборачиваемся и смотрим на компьютер Коннора, который сейчас испускает те же зловещие звуки «бом-бом, бом-бом, бом-бом», что и его телефон вчера во дворе. – Что? – Он снова поворачивается лицом к экрану. – Мне нужна была какая-то мелодия для тревожного сигнала. Я выбирал между «Челюстями» и дыханием Дарта Вейдера, и эту легче услышать во всем этом шуме. – Он вставляет наушники, и шум исчезает. – Как я уже говорила, – продолжает Кэтрин, закатывая глаза, – я была на улице с самодовольными женщинами – миссис моралистками, как называли их защитники Вудхалл, во время второго перемещения, и выглядела по меньшей мере на двадцать лет старше. Я никогда не бывала в конторе Вудхалл. Плюс в том, что там ты со мной не столкнешься, но там также нет никакой стабильной точки. Поэтому тебе нужно связаться с ней в Аполло-холле, если это возможно. Держись подальше от самого входа и не выходи наружу, и ты сможешь избежать версий меня. – Полагаю, ты не помнишь никого, кто был бы похож на Пруденс? – К сожалению, нет, хотя на самом деле я и не искала никого, кто мог бы походить на дочь-подростка, которую я могла бы иметь в какой-то неопределенный момент в будущем. – Она останавливается и резко втягивает воздух, закрывая глаза. – Кэтрин? Ты в порядке? Она поднимает одну руку. Ее глаза крепко зажмурены, и ясно, что ей больно. – Кэтрин! – Тише… – Она слегка приоткрывает глаза, смотрит на Коннора и, кажется, немного расслабляется от того, что он все еще поглощен своей акульей тревогой. – Мне уже легче. Дай мне минутку. Спустя несколько глубоких вдохов она неуверенно улыбается мне: – Я в порядке. Такое иногда случается. Просто Фред откусил еще кусочек. Я собираюсь сказать ей, что это не смешно, но если черный юмор помогает ей пройти через это, разве я могу спорить? – Тебе принести чего-нибудь? – Нет, дорогая. До следующей таблетки еще час. Мне уже лучше, правда. Как я уже говорила, даже если бы я увидела Пруденс в Аполло-холле, я сомневаюсь, что она бы осталась в моей памяти, если бы только не сделала что-то странное… – Хэй, – вмешивается Коннор, – вам обеим нужно на это посмотреть. В центре экрана вспыхивает логотип «Сети Кирист Интернэшнл» – розово-голубой лотос с буквами СКИ поперек центрального лепестка. За лотосом медленно вращается каркасное изображение шара. Звучит мелодия из новостного выпуска (более резкая и высокая версия акульей мелодии Коннора для тревожного звонка) и создает драматическое напряжение, а затем врывается женский голос: «Мировые лидеры обсуждают глобальное потепление в Женеве». В квадратной рамке мелькает изображение Паулы Паттерсон, стоящей рядом с кем-то, кого я смутно узнаю (кажется, с британским премьер-министром), а затем перемещается на задний план, когда финансовый тикер занимает центральный квадрат: «Извлеки максимальную выгоду из прогнозов «Книги Пророчеств». Затем появляются врач и пациент. «Осуществляйте свое конституционное право на помощь врача-кириста. Эти истории и многое другое в этот час в новостной программе «Кирист Интернэшнл». Появляется диктор – молодая азиатка с тщательно уложенными волосами, сидящая за изогнутым черным столом: «Здравствуйте. Я Минди Кейси, сегодня вместо Паркера Филлипса. До начала выпуска у нас появились срочные новости из Бразилии – редкое публичное выступление сестры Пруденс в храме Рио-де-Каминьо. Более подробно об этом расскажет Алан Мэбри в прямом репортаже с места событий в Морро-да-Урка в Рио». Картина на мгновение застывает на фоне пейзажа Рио. В небе висят темные тучи, а в воздухе слегка моросит дождь. На переднем плане справа возвышается гора с огромной статуей Иисуса, широко раскинувшего руки. Слева, в более четком фокусе, находится гигантский храм, возвышающийся на другой горе. Выглядит так, как будто вторая, более высокая вершина поднимается прямо от храма, но я думаю, что это просто угол обзора камеры – она, вероятно, находится за зданием. На вершине этой третьей, самой высокой горы – символ киристов, даже больше, чем в храме на Шестнадцатой улице. Камера переключается на человека, стоящего перед массивным белым храмом на среднем пике: «Алан Мэбри, в Рио-де-Жанейро Темпло ду Каминьо, центральном храме Латинской Америки и Карибского бассейна, где нас задержала погода, Минди. – Одна прядь волос все время падает ему на лоб. – Сестра Пруденс должна была начать речь еще час назад, но природа ей помешала». За его спиной у подножия храма собралась толпа. Большинство из них смотрит на прямоугольный балкон, выступающий над главным входом, обрамленный балясинами и окруженный телевизионными камерами. Один микрофон расположен в центре, а другой – справа. «Это первое публичное выступление сестры Пруденс с момента ее краткой остановки на киристском инаугурационном балу после последних выборов, и… – Он замолкает и прижимает палец к уху. – Она выходит». Двери открываются, и на улицу выходит четыре мужчины, все в темных костюмах. Два из них вооружены винтовками. Они направляются к краю балкона, оглядывая толпу. Один из них делает движение рукой, и несколько человек на периферии, тоже вооруженных, придвигаются чуть ближе. Парень, стоящий ближе всех к двери, носит темные очки, несмотря на мрачную погоду. Его лицо кажется мне знакомым. Когда камеры приближаются, я вижу, что это Патрик Конвелл. Конвелл тянется назад, чтобы снова открыть дверь, и выходит Пруденс, сопровождаемая невысоким темноволосым человеком в церковной одежде, который спешит к микрофону справа. Только недавно видев Пруденс в Лондоне, я ожидаю увидеть ее более взрослую версию, но этой девушке не больше двадцати. На ней белое платье, похожее на тогу, которое напоминает мне то, что было на ней в Истеро в ту ночь, когда мы с Кирнаном наблюдали, как она «чудесным» образом превратилась в новое воплощение Кира. За исключением того, что она очень беременна. На седьмом месяце, а может, и больше. И выражение ее лица уже не такое живое, как в ту ночь в Истеро, – оно стеклянное, почти пустое, как тогда, когда я видела ее с Саймоном во время шоу Кирнана в парке Норумбега. Бросаю взгляд на Кэтрин. Слеза скатывается по ее щеке и застревает в одной из морщинок возле рта. Я тянусь к ее руке, но она придвигается ближе к экрану. Пруденс стоит у центрального микрофона, опустив голову. Ее волосы длиннее, чем я их помню, за исключением некоторых фотографий в Интернете, и темные кудри частично скрывают ее лицо. Она худая – ее ключицы и плечи выглядят так, будто они вот-вот разрежут ее кожу, и живот от этого еще более заметен. Пруденс бросает на Конвелла нервный взгляд и начинает говорить. Я не вижу ее рук, но она смотрит вниз, будто читает сценарий. Ее голос мягче, чем я помню, более неуверенный, но я никогда не разговаривала с ней, когда она была так молода. «Я пришла сюда сегодня с пророчеством, но те, кто идет по Пути, знают, что это больше, чем предсказание. Это есть истина». Она делает паузу, и низкий мужчина у другого микрофона начинает переводить. Когда он заканчивает, Пруденс продолжает: «Книга Кира» говорит нам, что настанет время, когда земля восстанет, чтобы наказать своих нерадивых хранителей, тех, кто берет ее ресурсы, но не использует их мудро, тех, кто отказывается следовать за… – Она замолкает, сглатывает и начинает снова: – Тех, кто отказывается следовать Путем Кира». Еще одна пауза для перевода, затем она продолжает ровным голосом: «Уже есть знаки, даже здесь, в Бразилии, где вы почувствовали землетрясение и пережили самую страшную засуху на своей памяти. Время еще есть, но часов осталось совсем немного. Те, кто не раскается, столкнутся с гневом Кира, ибо приближается день Отбора». Когда переводчик заканчивает, Конвелл хватает Пруденс за руку, но она отстраняется и смотрит на толпу. Ее лицо впервые оживает. «Идите! – кричит она умоляющим голосом. – Идите в храм и просите…» Последние слова она выкрикивает, обернувшись через плечо, пока один из мужчин протягивает руку и отключает микрофон. Конвелл хватает ее за обе руки. Она пытается вырваться, но он тащит ее через дверной проем. Слабая голубая вспышка – и еще один мужчина присоединяется к Конвеллу, чтобы помочь усмирить ее. Камера снова переключается на переводчика, который смотрит на бумагу в своих руках. Письменная речь не должна включать в себя последние слова, которые она выкрикнула, поэтому он выглядит озадаченно: «Vão! Vão ao templo e imp…»[12] Один из охранников похлопывает его по руке. «Perdão»[13], – тихо произносит он, торопливо возвращаясь в храм. Камера снова переключается на диктора, который начинает пересказывать события. – Останови, – говорит Кэтрин почти шепотом. Она сидит на корточках рядом со столом, не сводя глаз с монитора. – Перемотай назад. Вернись к тому самому моменту, когда она предупреждает толпу. Коннор делает это, и мы снова слышим: «…день Отбора уже близок». Когда ее лицо поворачивается к камере, Кэтрин говорит: – Приостанови запись. Приостанови и увеличь изображение.