За разговорами они пришли к внутреннему озеру, небольшому, но удивительно чистому и красивому, лежащему в середине острова, словно в чаше. Это про него вчера Павле рассказывал Буркит. – Здесь заночуем, – сообщил спутникам Егор. – Что любопытно – ни одна змея сюда не суется, проверенный факт. Вон поверху ползают, а чтобы вниз, к воде спуститься – никогда. – Любопытно. – Павла глянула на вечернее небо. – Но нам это на руку. До ночи всего ничего осталось, а тут они темные, хоть глаз коли. Не хотелось бы нарваться на щитомордника в темноте. – Костер бы запалить, – вздохнул Синицын. – Так не из чего. Ни тебе деревьев, ни сушняка, один саксаул вокруг, да и того немного. – Ничего, – отмахнулась Павла. – Ночи здесь теплые, а что до еды – у нас сухарей полно, и консервов хватает. Переживешь одну ночь без горячего. – Я колбасы захватил, – подал голос Егор. – Конской. У нас один частник делает, пальчики оближешь. – Так НЭП свернули по решению партии, – удивился Артем. – Или у вас тут по-другому дело обстоит? – НЭП свернули, – подтвердил Иевлев. – А Джангар остался, он свой заводик государству передал, и его директором стал. – Ты на такие темы разговоры бы особо не вел, – посоветовала ему Павла. – Кто нормально отреагирует, а кто и… Ты же понял, что я имею в виду? Недосмотрели, допустили мягкотелость, и так далее. – Как не понять. – Егор начал спускаться по невысокому, но пологому склону, который заканчивался почти у воды. – Хотя ничего такого я тут не вижу. Человек пошел навстречу нашей власти, камня за пазухой не держит, колбасу вкусную делает. А если вдруг чего не то вскроется, я же первый за ним и приду. Колбаса, кстати, и вправду оказалась отменная. Пряная, солоноватая, она одним запахом заставила уставших и проголодавшихся людей чуть ли не захлебнуться в слюне. Какие консервы? Кому они нужны? Тема и Толя вовсе наворачивали так, что Павле даже стало за них немного стыдно, добро хоть не чавкали. Ну да, она им была не мать родная, да и поздно этих олухов хорошим манерам учить, но все равно некий дискомфорт Веретенникова испытала. – Рубайте, парни, рубайте. – Иевлев достал из вещмешка еще одно кольцо колбасы, разломил его надвое и протянул молодым людям. – На здоровье! – Вкусно, – сообщил спутникам Синицын, причем с набитым ртом. – Очень! Паш, давай перед отъездом купим колечек десять для наших? Пусть тоже попробуют! – Прожуй сначала, – велела ему Веретенникова, и тут же вскочила на ноги. – А это еще что такое? Озеро, до того неразличимое в темноте, вдруг начало тихонько светиться, будто кто-то на его дне включил прожектор. Даже не так – словно одновременно открылись там, в глубине, тысячи тысяч ракушек с жемчужинами, и те дружно заиграли под лунным светом. – Не знаю, – поднялся с земли и Егор. – Никогда такого не видел. И не слышал о подобном. Хотя я тут никогда и не ночевал. В этот момент к свету добавился звук, более всего похожий на тихое бессловесное мычание нескольких человек, пытающихся в унисон вытянуть некий мотив. – Не нравится мне это все. – Егор расстегнул кобуру, висящую у него на поясе. – Ох, не нрав… Яркая вспышка, такая, будто сразу десять солнц взорвалось, ослепила сотрудников госбезопасности, а следом за тем их оглушил резкий звук, к которому и сравнения-то не подберешь. Причем громок он был настолько, что все четверо как подкошенные рухнули на землю без сознания. У всего есть предел, и у человеческого организма тоже. Первое, что ощутила Павла, придя в себя, был гул в ушах, следом за ним нагрянула головная боль. Потом она попробовала открыть глаза, что получилось не сразу, веки словно слиплись. – Фройляйн Паулина, – словно сквозь вату донесся до нее смутно знакомый голос. – Вот не ожидал увидеть тут именно вас. Я, знаете ли, думал, что вы давно уже мертвы. Очень уж многим вы в свое время наступили на ногу. Глаза наконец открылись, и тут Веретенникова поняла, что она, увы, все же умерла. Это, кстати, объясняло и странность услышанного ей, по крайней мере отчасти. Конечно тот, кто стоял перед ней, имел полное право удивляться, что она попала на тот свет именно сегодня. Сам-то он уже лет семь как в ящик сыграл, и это был факт, не требующий доказательств. Еще бы! Она сама этого немца застрелила. Лично. Вот только почему нее руки связаны? Какой в этом смысл? – С другой стороны – кого же еще ждать, если не вас? – продолжил мертвец, весело улыбаясь. – Вечно вы, фройляйн Паулина, лезете туда, куда не следует. И всякий раз именно тогда, когда дело почти сладилось. Веретенникова пошевелилась, с радостью ощутив, что гул в ушах немного приутих, а в глазах перестали сверкать яркие блики. – Герр Оффельхофф, – хрипло произнесла она. – Я тоже рада вас видеть. Значит, там, за пределами жизни, все же что-то есть? Была уверена, что только темнота и безвременье, а тут, оказывается, даже вы присутствуете. Теперь даже не знаю, какой из двух вариантов хуже. – Фройляйн, вы думаете, что умерли? – расхохотался пожилой человек в чесучовом костюме, морщины на его лице сдвигались и раздвигались, как гармошка. – Нет-нет, вы торопите события. Вы пока живы, и ваши друзья тоже. Да, вам пришлось испытать на себе неприятные ощущения, созданные одним из моих артефактов, но это все же не смерть, не смерть. Впрочем, вы, конечно, умрете, притом сегодня же, но – позже. Павла сразу поверила в сказанное, зная, что слова у Оффельхффа с делом расходятся редко, это она помнила по их предыдущей встрече. С Карлом Оффельхоффом она столкнулась в 1923 году, в предместьях Минска. Именно туда удалые налетчики-оборотни доставили три десятка редчайших артефактов, неделей ранее похищенных ими у последнего представителя древнего рода Нарышкиных. Последнего, оставшегося в России, имеется в виду. Сначала оборотни хотели их честно приобрести, но жадность победила разум, и неудачливый продавец был разодран на куски, а после частично съеден. Самым же обидным являлось то, что сотрудники Отдела и знать не знали, что у них под самым носом, на Мясницкой, хранится столь ценная коллекция. По иронии судьбы они проведали про нее как раз в тот самый день, когда произошла неудачная для продавца сделка, потому столкнулись с оборотнями лоб в лоб, когда те, заляпанные кровью, выходили из особняка, в котором встретил свои последние дни Нарышкин. Если бы не это, план, придуманный пройдошливым Оффельхоффом, сработал отлично, но фортуна иногда любит подшутить над людьми. Результатами данной встречи стали один труп со стороны грабителей, один раненный со стороны отдела, и злая до невозможности Павла Веретенникова, пустившаяся в компании с двумя молодыми сотрудниками в погоню за оборотнями. Финалом этой истории и стало кровавое столкновение в упомянутых предместьях Минска. Заброшенная усадьба превратилась в поле боя, после которого на ногах остались только двое – сама Павла и Карл Оффельхофф, как оказалось позже, известный в узких кругах торговец магическими артефактами. Немец, поняв, что его шансы уцелеть невелики, сообщил Павел, кто он есть, заверил, что знает и то, кто она такая, затем произнес длинную речь, в которой не забыл напомнить, что между РСФСР и Германией теперь дружба, а под конец предложил противнице почетный мир и согласие. И еще мзду в виде денежных знаков, и какого-то количества артефактов из его добычи. Павла внимательно все выслушала, всадила собеседнику в грудь две пули, оставшиеся в магазине, затем собрала добычу, вытащила на улицу тела товарищей и запалила дом. Как оказалось, свинца и огня для окончательного упокоения господина Оффельхоффа оказалось мало. Надо было как-то понадежнее тогда сработать. Вспоминая прошлое, Павла вертела головой, осматриваясь вокруг. Перво-наперво она сообразила, где находится. Это была пещера, просторная и светлая, непонятно, правда, откуда здесь взявшаяся. Впрочем, эта пещера, несомненно, как-то сообщалась или с Аралом, или, что куда вернее, с озером, на берегах которого группа на ночевку встала, поскольку добрую половину пространства занимала вода, испускающая то самое жемчужное свечение. А еще она поняла, что пещера эта куда как непроста. Вдоль стен стоял десяток ростовых каменных идолов грубой работы, что выдавало в них выходцев из очень старых времен. Нечто подобное она когда-то видела в Кашгарии, куда ее занесло с парой коллег-чекистов. Помнится, они тогда сбились с пути из-за бури, и наткнулись на остатки древнего города, который не значился ни на одной карте. Много всякого среди этих руин случилось, а Харитонов вовсе там остался, на радость давно забытым богам, уважающим живую людскую кровь. Вот эти уродцы на тех сильно похожи. Так что, может, это вовсе и не пещера, а какое-то древнее капище. Второе наблюдение ее порадовало. Они-таки нашли пропавшую экспедицию, причем в полном составе. Все пятеро топографов находились не так далеко от нее, они стояли по пояс в воде и на одной ноте тянули знакомую ей песню без слов. А вот третий факт оказался печальным. Связали не только ее, но и всех ее спутников, они валялись в паре шагов неподалеку и, судя по подергиванию конечностей, потихоньку приходили в себя. Мало того – здесь же, в пещере, обнаружилась парочка крепких парней, внешне более всего смахивающих на немцев, и почти наверняка ими же являвшихся. – Поясню. – Карл, судя по всему, счел ее молчание следствием оторопи, и с видимым удовольствием решил усилить эффект. – Те люди, что сейчас поют славу допотопной воде, увы, почти исчерпали запасы своей души. Они пусты, как выеденное яйцо. А ритуал должен быть завершен. Мне нужны людские ярость, злость, стремление жизни, эти проявления людской природы отменно запечатают емкость, которая доверху заполнилась первородной силой воды, и так на свет явится артефакт, равного которому со времен Сен-Жермена никто не сотворил. Я, признаться, подумывал прикончить своих помощников, все равно они мне больше не нужны, но тут, на мою радость, появилась ваша дружная компания. Ничего более своевременного никогда не видел! Как видно, Оффельхофф, говоря о создаваемом артефакте, имел в виду кроваво-красный рубин в золотой оправе, лежавший на идеально круглом камне неподалеку от воды. Именно к нему тянулись еле различимые тонкие призрачные нити от изможденных топографов. – Рада, что смогла удружить, – прохрипела Павла. – И еще спасибо! – За что? – уточнил артефактор. – За правду? – В каком-то смысле, – подтвердила женщина. – Но в большей степени за то, что я перестала думать, что сошла с ума. Очень неприятно в подобном сомневаться. – Нет-нет, Паулина, все в порядке. Условно, разумеется. – Немец потер руки. – Для меня все складывается идеально, для вас – не очень. Но в здравости ума даже не сомневайтесь. А если взять глобально – увы, славные времена заканчиваются. – Вы о чем? – Большой кавардак в мире подходит к концу. С мировой революцией не сложилось, теперь каждый народ пойдет своей дорогой. – Оффельхофф присел на корточки рядом с женщиной. – Вот и в Советскую Россию легальные пути почти закрылись. Какие-то лет пять назад достаточно было просто сообразить себе документы инженера, – и все. Пароход «Гамбург-Ленинград», здесь тебя встречают с оркестром, а после останется только избавиться от внимания сотрудников ГПУ, что для меня не слишком сложно. А теперь всё, двери на замке. Русские перестали доверять иностранцам, предпочитают решать все сами, золотой век для разведчиков, авантюристов и узких специалистов вроде меня почти закончился. И в других странах дела обстоят не лучше, включая мою родину. Хаос себя исчерпал, появляются новые силы, рвущиеся к власти. Впрочем, данный кулон – мое последнее дело. Есть тот, кто готов за него заплатить очень много, столько, что мне хватит на долгую безбедную старость где-нибудь в Аргентине, где много солнца, фруктов и красивых женщин. Впрочем, может, я еще на Кольский полуостров загляну, есть там одно… Павле очень хотелось узнать, что именно интересует Оффельхоффа на Кольском полуострове, тем более что в самом скором времени туда планировал отправиться Александр Барченко, один из близких друзей и соратников Бокия. Цели экспедиции ей, разумеется, были неизвестны, но и Барченко, и этот немец, похоже, одними и теми же дорожками ходят, значит, информация лишней не станет. Да и ее путь лежит в том же направлении, Глеб Иванович почти наверняка включит ее в группу сопровождения ученых. Или, что вероятнее, старшей в ней сделает. Интересные вещи говорил Оффельхофф, так бы слушала и слушала, вот только времени на любопытство почти не осталось. Не просто же так этот гад то и дело поглядывал на людей, стоящих в воде, а те уже почти в нее валились, как видно, окончательно исчерпав запасы жизни. Рывок вверх, взмах руки – и немец захрипел, хватаясь руками за глубоко рассеченное горло, а после рухнул на колени. Кровь брызнула на Павлу, но это ее совершенно не смутило, к чему к чему, а к подобному она давным-давно привыкла. Хорошая штука эта полоска из неведомого металла, надежная. И не в первый раз жизнь спасает. Если точнее – четвертый из семи. Седовласый и благообразный иранец-звездочет Фаттах, что некогда подарил ее Павле в благодарность за спасение его дочери, так и сказал: «Это оружие сослужит тебе службу семь раз, помни об этом. Зря не используй его силу, береги на крайний случай». Так, собственно, она и поступала, понапрасну в ход подарок иранца не пускала, но на все боевые выходы всегда брала с собой, надевая на запястье как браслет, давно не удивляясь тому, отчего ровные поверхности гладкого металла склеиваются друг с другом намертво, и расцепляются обратно тогда, когда ей это нужно. Вот только браслет – это просто украшение, а острая как бритва полоска темного цвета, которая в зависимости от ситуации могла гнуться в любую сторону или становиться твердой как клинок, являлась очень эффективным оружием в умелых руках. А убивать Павла умела замечательно. Что любопытно – эта вещь даже сталь резала, если нужно, не то что какую-то веревку. Цепочка наручников, по крайней мере, в свое время не стала для нее преградой. Но ни разу владелицу даже не поцарапала, хоть остра была неимоверно. Оффельхофф, выпучив глаза, таращился на нее и силился встать, его помощники встрепенулись, но время для них было потеряно. Впрочем, они сами были виноваты, надо лучше обыскивать пленных. Прозевали узкий обоюдоострый стилет, надежно спрятанный в правом хромовом сапожке – и вот результат, один из двух подручных немца, коротко охнув, валится на камни пола с пробитым сердцем. Нож Павла бросала не хуже, чем стреляла, ее этому один цирковой артист научил еще летом семнадцатого. Ну и многолетние тренировки немало поспособствовали развитию данного таланта. Последний из немцев успел-таки вытащить свой «люгер», который невесть как перевез через границу, и даже пару раз выстрелить, но в Веретенникову, естественно, не попал. Не то чтобы Павла умела ловить пули на лету или как бы между прочим от них уворачиваться, но расстояние было невелико, потому расчет траектории труда не составил. Опыт есть опыт, когда почти полтора десятка лет занимаешься исключительно войной, многое узнаешь. Зато он попал в своего работодателя! Нет, не нарочно, просто пуля срикошетила от стены и ударила герра Оффельхоффа, было поднявшегося на ноги, в бок, снова бросив его на камни. Похоже, сглазил он свою удачу. Удар – и выбитый пистолет летит в воду. Второй – немец хрипит, схватившись за горло. Третий – и вот он, замычав от боли, падает на колени. А дальше просто и обыденно. Привычный хват руками за затылок и подбородок, резкий рывок, приглушенный треск шейных позвонков… И все. Враги кончились. Разве что неудачливый артефактор все еще цепляется за жизнь несмотря на то, что его кровь залила все вокруг, а пуля пробила тело чуть ли не насквозь. Но, похоже, у него со смертью особые, не сказать личные отношения. Павла прекрасно помнила, что в прошлый раз она дважды прострелила ему сердце. Трудно промахнуться с семи шагов, особенно если ты и с семидесяти не мажешь. Павла с легким хряском вынула свой стилет из тела убитого врага, обтерла его и убрала в сапог, а после повертела головой, ища свое оружие. Очень она себя дискомфортно без него ощущала, прямо будто без одежды по людной улице идешь. Оно предсказуемо обнаружилось здесь, в пещере. Их амуницию просто свалили в один из углов, как видно, даже не собираясь в ней копаться. – Товарищ Веретенникова, ты бы нас развязала, – попросил ее окончательно очухавшийся Егор. – А то перетонут наши умники, и все хлопоты псу под хвост! И верно – один из ученых тихо, даже без всплеска, уже скрылся под водой. Что до тонких нитей, связывающих топографов и амулет – они вовсе исчезли, будто их и не было. – Да твою-то мать, – недовольно поморщилась Павла, снова доставая стилет и подходя к связанным коллегам. – Давайте, тащите их из воды скоренько, а я пока другие наши дела закончу. Под другими делами она имела в виду неугомонного Оффельхоффа, который никак не хотел умирать по новой. Мало того – он, цепляясь скрюченными пальцами за камни, полз к постаменту, туда, где маленькой красной звездочкой сиял амулет. – Ну-ну-ну. – Подошва сапога Павлы придавила его к полу. – Не надо спешить, дорогой германский друг. Тем более что этот предмет вам не принадлежит. Что фырчим? Так и есть. Да, ювелирная основа, возможно, сработана где-то у вас, но наполнение-то наше, советское. Озеро-то находится на территории одной из республик РСФСР. Немец что-то хрипел, вращал глазами, даже язык высунул, но Павла так и не поняла, что он хотел сказать. И, ввиду бессмысленности дальнейшей беседы, дважды выстрелила ему в голову. Жалко, конечно, было это делать, но куда деваться? Нет, речь шла не о человеческом сочувствии, а о практическом аспекте. Оффельхофф очень много знал. Очень. И эти знания, скорее всего, пригодились бы советской власти, но… Бедолаг-топографов бы еще живыми довезти до того берега, а если еще и раненый добавится, то добра не жди. Тем более такой живучий, как этот немец. Кровь-то из шеи у него уже почти не сочилась. То ли рана начала затягиваться, то ли тело обескровело. Вот только если последнее верно, как он полз к амулету, откуда силы брал? Именно поэтому голова герра Оффельхоффа отправилась на самое дно Аральского моря. Павла лично ее отрезала, умело орудуя стилетом и не обращая внимания на округлившиеся глаза Синицына и Ликмана. Не привыкли еще ребята к тому, что отдел – это не только романтика и дорога в непознанное, это в первую очередь расчет, кровь и преданность выбранному делу. По-хорошему, ее надо было бы сжечь, но топлива на Барсакельмесе со вчерашнего дня не прибавилось, потому отправилась умная головушка артефактора сначала в мешок, который после был туго-натуго завязан, а затем в воду. – А что значит «допотопная вода»? – поинтересовался у Павлы Иевлев, опять усевшийся на весла. Правда, греб он в этот раз осторожнее, очень уж лодка была перегружена, того и гляди бортом воду зачерпнет. – То и значит. – Павла глянула на изможденных топографов, безразлично смотрящих в одном направлении. Увы, но осознание себя самих ни к одному из них не вернулось. – Этот внутренний резервуар находился здесь еще до Великого Потопа, когда гнев божий уничтожил почти все человечество, кроме Ноя и его семьи. Ясно, что это все сказки, товарищ Дарвин всё всем давно объяснил на этот счет. Но немец, которого я убила, он из буржуазной страны, что с него возьмешь. На самом деле, Павла не сильно верила в то, что говорила, слишком уж многое ей довелось повидать. Да и про допотопную воду она раньше слышала. Сама по себе эта жидкость ничего особенного не представляла, ее даже пить можно, но в руках умелого колдуна или ведьмы, хорошо разбирающихся в тонкостях плетения заклинаний, она была способна превратиться как в благословение, так и проклятие, столько в ней имелось скрытой силы. – Амулет жалко, – вздохнул Ликман. – Мог бы пригодиться. Трофей, опять же.