– Часа полтора, а может, и меньше, я не засекала время. Но ведь ей нужно было дойти до банка, получить деньги, а там небось очередь, и назад ещё идти минут десять. – Вашу основную пенсию вам тоже в банк перечисляют? – Нет, – замотала головой Лапушкина, – пенсию мне почтальонка на дом приносит. – А эту почему же не принесла? – задал провокационный вопрос Ринат. Но старушка, посмотрев на него, как на неразумное дитя, чуть ли не по слогам постаралась доходчиво объяснить: – Это же тринадцатая пенсия! – Ах да! – хлопнул себя ладонью по лбу оперативник. – Ничего, – сочувственно произнесла Лапушкина, – доживёшь до моих лет и поумнеешь. Ринат хотел уже сказать, что он до её лет не доживёт, но воздержался и спросил: – А вы могли бы описать девушку, которая доставила вам тринадцатую пенсию? – А как же! – живо откликнулась Авдотья Егоровна. – Она была рыженькая! И много-много на голове у неё кудряшек! Лицо круглое, хотя нет, слегка продолговатое. Одета она была в строгий синий костюм. Туфли чёрные лодочки без каблука. А мы-то, бывало, на «рюмочках» бегали, – мечтательно закатила глаза Лапушкина. – А какого цвета у неё были глаза? – спросила Любава. – Откуда же мне это знать? – удивилась старушка. – То есть в глаза вы ей не заглянули? – Да кабы и заглянула! Всё одно было бы! – В смысле? – Очки на ней были! – И вас это не насторожило? – А чему настораживать-то? – удивилась старушка. – Сейчас мало у кого зрение хорошее, многие в очках ходят! – То есть очки на ней были не тёмные? Но тогда сквозь стёкла цвет глаз вполне можно рассмотреть. – Оно, может, и можно, – согласилась старушка, – но только на ней были ящерицы! – выпалила Лапушкина. – Какие ещё ящерицы? – изумился Ринат. – Вот темнота-то! – всплеснула руками Авдотья Егоровна. – Очки такие! Называются «ящеры»! Они ещё в Индии по потолку и стенам в гостиницах бегают! – Кто? Очки? – изумился Ринат. – Да нет же! Ящерицы. – Хамелеоны? – догадавшись, что имеет в виду старая женщина, спросила Любава. – Точно! – обрадовалась старушка. – А какой у девушки был рост, вы хотя бы помните? – Помню! Повыше меня, пониже вас! – сказала она Любаве. – А комплекция? – Я же уже сказала, в синем костюме она была. – Я хотел спросить: она была полная? Худая? Средняя? – На мой взгляд, средняя, не сказать, чтобы толстая, но и костями не гремит. – Спасибо, Авдотья Егоровна, за помощь, – буркнул Ринат. – Не за что, касатик! Если понадобится, заходите ещё. Любава порылась у себя в сумочке, достала плитку шоколада «Россия – щедрая душа», пачку лимонного печенья, подумала и, добавив ещё тысячу рублей, протянула всё это старой женщине. – Это зачем же? – удивилась Лапушкина и, покачав головой, отстранилась от дара. – Не надо, я же, как всякий сознательный советский гражданин, должна отвечать на вопросы милиции. Это мой долг. – Всё верно, бабуся, – схватив всё на лету, проговорил Ринат, – но дело в том, что у нас сегодня проходит акция. – Акция? – Да, поощрение сознательных граждан! Начальство выдало нам на проведение акции провизию и деньги. – А ты не врёшь? – неожиданно перешла на «ты» Авдотья Егоровна. – Честное тимуровское! – по-гусарски щёлкнул каблуками Ринат. – Ну, тогда спасибо, – улыбнулась Авдотья Егоровна, с нежностью прижимая к груди шоколад и печенье, вкус которых она почти забыла. А купюру она сразу спрятала в карман. Когда они сели в машину, Ринат с улыбкой укорил напарницу: – Ты хоть бы предупреждала о намечающейся акции благотворительности. – Так это у меня экспромтом вышло, – оправдалась Любава с ответной улыбкой. – Ну, если только экспромт, – проворчал Ринат, полез в бумажник и вытащил оттуда пятьсот рублей. – Что это? – удивилась Любава. – Деньги. Разве не видишь? – Не надо, Ринат! – Бери-бери, как говорилось в одной старой рекламе, я не халявщик. – Но ты же не можешь нести ответственность за всё, что придёт мне в голову. – Это точно, – согласился он. – И потом, у тебя семья! А я одна, – вздохнула она незаметно. – На мои семейные обстоятельства как раз и списывается шоколад и печенье. И если ты будешь возражать, я обижусь. – Если только так, – улыбнулась Любава и спрятала купюру в кошелёк. «И добрая, и красивая, – думал Ринат, разглядывая девушку в зеркало, – одним словом, гарна дивчина! И где же тот хлопец, что оценит и полюбит нашу умницу и красавицу». – Ты на дорогу смотри, – улыбнулась Любава, заметив его взгляд и, вероятно, прочитав его мысли. – Я и смотрю, – отозвался он благодушно. И спросил: – Тебе никого не напоминает словесный портрет, данный Лапушкиной? – Вроде никого, – ответила Любава. – Среди проходящих по делу пока нет ни одной рыжей женщины. – Это мог быть парик. – Скорее всего, именно он и был, – согласилась Любава. И спросила: – А ты думаешь, кто мог отравить Костюкова? – Например, Попова, – ляпнул Ринат. – Тю! Зачем ей травить своего квартиранта? – Может, он ей денег задолжал? – Она говорит, что нет. – Свидетелям на слово верить нельзя. – Поповой можно, – уверенно сказала Любава. – Это ещё почему? – спросил он. – Потому что если даже допустить, что ты прав в той части, что он задолжал ей деньги, то ей его не травить нужно было, а вытрясти из него задолженность. Однако я уверена, что Костюков платил Калерии Геннадьевне вовремя. Правда, на этот раз денег она от него не дождалась. Но как я поняла, это должен был быть не долг, а задаток. Ведь он платил ей каждый месяц вперёд.