Всегда бесили высказывания сторонников хруста советской булки: «На рубль можно было купить доллар, и еще оставались деньги на два мороженых!». Ах вы глупые, ничего не помнящие люди! Забыли, что доллар впервые увидели только в проклятую горбачевскую перестройку? Что за колбасой и сосисками ездили в Москву? «Длинная, зеленая, пахнет колбасой» – что это? Старая советская шутка-загадка. Ответ – подмосковная электричка. На ней жители из-за сто первого километра ездили в Москву за продуктами. Стоило чуть отъехать от столицы – и ты уже попадал совсем в другой мир. Мир, где твои деньги ничего не значат – ты на них просто ничего дефицитного не можешь купить – если только не на базаре за двойную и тройную цену. – О чем задумался? – спросил Аносов, внимательно разглядывая мое лицо. Я опомнился и вкратце пересказал ему ход своих мыслей – пока мы шли от самолета к выходу с летного поля под конвоем служительницы аэропорта. Толпа пассажиров была похожа на стайку цыплят, которую вела за собой старая, опытная курица. – Черт его знает…честно тебе скажу – мне хватало – усмехнулся Аносов – Я неприхотлив в еде, особых разносолов мне не надо. Была бы картошка, да масло, мясо я куплю на базаре по пять рублей у знакомого татарина. Лучше на Сенном – в Крытом рынке совсем оху…ие продавцы, так нагреют, что только взвоешь. Мафия! Кстати, ты рассказывал о вашей мафии, организованной преступности – вот рупь за сто, что корни ее именно здесь, на рынках, среди торговцев. Оттуда все пошло! – Ты прав, оттуда…только это закономерно. Где деньги? На рынке! А где деньги – там и криминал. Кстати, первая серьезная разборка в стиле девяностых была именно между торгашами – армейской миной взорвали бригадира мясников Сенного рынка. Ох, и шум же был! Как ни странно – убийцу нашли и посадили. Отсидел он десять лет, вышел – ни здоровья, ни денег, ни молодой жены. Жена сразу же сбежала, только его посадили, дом обветшал, а деньги, которые он напрятал в тайных местах превратились просто в фантики. Он не додумался накупить валюты и держать все деньги в долларах – вот и попал, остался больным и нищим с никому не нужными советскими деньгами. – Пример того, как развал Союза навредил самым предприимчивым людям страны! – ухмыльнулся Аносов – Ведь думали, что Союз на века, что ему нет конца. И вот – результат. Обидно, но не зря америкосы все время твердили, что Советский Союз колосс на глиняных ногах. Толкнули – и покатился этот колосс в пропасть. – Вот эти мрази и толкали – скривился я – А наши, понимаешь ли…отцы нации не сумели удержать страну. И первый, кто виновен за развал – Мишка Горбачев, мразь, пустозвон, болтун, напыщенный и самодовольный индюк. И как говорят компетентные люди – агент зарубежных спецслужб. Я не знаю – может он и впрямь агент, или просто тупой мудак, но результат один – страна покатилась в пропасть. И остановилась уже у самого края. Чудом остановилась. – Ладно…хватит политики – Аносов подмигнул, оглянувшись на толпу – Не место и не время. Лучше скажи – каковы наши планы. Что делаем, и на какое время мы прилетели сюда. – Сейчас едем в квартиру Зины. Ключи у меня. Ночуем, потом гуляем по городу. Я хочу съездить в Затон…там мой дед перевозит на Зеленый остров. Возит пассажиров на своей гулянке по десять копеек с человека. Я хочу на него посмотреть. Искупаемся, а потом поедем назад. Завтра воскресенье, вот как раз он и будет возить. Там и баушка должна быть, и… Я замолчал, Аносов усмехнулся уголком рта: – Себя хочешь увидеть? Родителей? А раньше почему к ним не сходил? – Не знаю – честно признался я – Не сходил, и все тут! Сколько раз собирался, а так и не смог. Будто что-то останавливало. А вот теперь – решился. Ну а отсюда поедем в Москву, соберусь – и в Нью-Йорк. Заедем в мой дом в пригороде Нью-Йорка, я там все осмотрю, поживем с неделю – мне надо будет уладить кое-какие дела со Страусом, моим компаньоном, потом поедем на мою виллу на побережье океана. – Вилла! Нью-Йорк! – ухмыльнулся Аносов – Звучит как из фантастического романа. Один поедешь? – Один – я нахмурился, закусил губу – Ольге надо отдохнуть, побыть с сыном. Они будут жить на Ленинском проспекте. Там у меня пятикомнатная квартира, вот она с матерью и Костей там поживет. После одесских событий…ей нужно побыть одной. – Понимаю – вздохнул Аносов, глядя в сторону, в пространство – Время лечит. – Надеюсь – кивнул я грустно – Только надеяться и остается. Похоже, что моя семейная жизнь дала крупную трещину. И я сам в этом виноват. Не надо было соглашаться на просьбу Семичастного, не надо было лезть в эту заваруху! А еще – как следует предупредить Ольгу, чтобы та была настороже и никого не впускала. Я понадеялся, что она сама справится, вот и получил. Кто виноват? Я и виноват. Некого винить. Аносов посмотрел на меня исподлобья, хотел что-то сказать, но тут вмешался ушлый таксист – один из тех, что постоянно дежурили и на железнодорожном вокзале, и возле аэровокзала. Он крутил на пальце ключи от машины, будто шаманя, круговыми движениями завлекая, загоняя клиентов в свою «тачку», и нагловато-подобострастно обратился к нам, профессионально выцепив нас из разношерстной толпы приезжих: – А вот такси подешевле! Куда угодно! Хоть на край света! Для таких как вы пассажиров – новенькая машинка! – А в Центральную Африку поедешь? – мрачно спросил Аносов, но таксист не смутился: – Любой каприз за ваши деньги! Хотите хоть задом наперед поеду?! Но тогда тройной тариф! – Поехали – решил я – Только давай без выкрутасов, нормально езжай. А если машинка не новенькая – скидка пятьдесят процентов! – Обижаете! – ухмыльнулся таксист, скорее даже не таксист, а «левак», так сейчас называют не оформленных официально в такси водил, подрабатывающих на своих автомобилях. Дерут они нещадно, в разы больше, чем официальное такси, но ты попробуй, поймай такси с зеленым огоньком! Задолбаешься ловить. А ехать на общественном транспорте мультимиллионеру как-то даже и стремно. Машина и правда оказалась новенькой – та самая жигули-«копейка», почти такая же, как моя, проданная в Одессе. Отличие только в том, что у меня не было на сиденьях чехлов (отвык я уже в своем времени от этого вот жлобства), и уж точно на полу не лежали сшитые из линолеума ковры (А вот это уже вполне практично и даже красиво. И мыть легче). Доехали мы до дома Зины за пять рублей. Ушлый таксер хотел зарядить десять, но тут же обломался, глянув в мое лицо. После одесского инцидента я на дух не переносил таксистов, хотя и понимал, что это глупо. Всякий там народ. В девяностые через бомбил и таксистов прошли все приличные люди, которые не умели воровать или бандитствовать. Семью кормить надо, а за научную степень или за инженерные разработки тебе платят столько, что ты не то что жить, ты даже себе на могилку скопить не можешь. И потому – садишься в старенький жигуленок после того, как отбыл основную работу, на которой еще и задерживают зарплату минимум на два месяца, и едешь по улицам города, торгуясь с жадными толстосумами за лишний мятый червонец. Вся страна прошли или через лагеря, или через мешочничество, или через работу бомбилами. На скамье у дома сидели те самые старушки-ведьмы, которые вечно шипели вслед Зинаиде, поливая ее грязью так, как им захочется. А хотелось им обгадить как можно сильнее. Они похоже что были вечными, как египетские и ацтекские пирамиды. Скорее – как ацтекские, ибо были средоточием Зла и постоянно требовали человеческих жертвоприношений. Меня вдруг охватила веселая злость, и проходя мимо этих древних артефактов в юбках, я вдруг обернулся к ним и радостно поздоровался: – Живы еще, старые перечницы? Привет вам, железнозубые! Старухи ошеломленно замолчали, секунды две сидели в ступоре, а потом одна из них, самая крепкая на нервы, злобно прошипела мне вслед: – Куды Зинку-то подевал! Небось убил и закопал! И робенка в детдом сдал! Теперь мужиков водит! Алкаш! Надо в милицею на нево заявить! Ишь, распоясались! Я тихо хихикнул, Аносов же недоуменно посмотрел на меня и помотал головой: – Ты чего? Связываешься со всякой дрянью! Молодость в жопе играет? Хмм…я задумался – а может и правда играет? Когда мое тело соответствовало пятидесятилетнему возрасту, я был более рассудителен и старался не совершать порывистых, необдуманных поступков. А может на меня влияет тот факт, что я фактически почти не убиваем? Если не выстрелить мне в голову, или ее не отрубить. Вполне вероятно. Это как если бы у нестойкого духом человека был при себе пистолет, и он знал, что может с помощью ствола завалить любого, кто на него «покатит бочку». Он ввязывается в конфликт не боясь последствий, притом что без пистолета он бы этого конфликта постарался избежать. Стерпел бы оскорбление и ушел, а не ответил таким же оскорблением. И результат – простреленная нога противника, многомесячное разбирательство, и возможно – неожиданный и неприятный приговор. «Откуда вы знали, что он хотел вас убить? Вы могли бы сообщить в милицию о его противоправных действиях, а не стрелять в человека из пистолета!». Мда…надо сдерживаться. Что-то и правда я раздухарился. Обнаглел! Эдак и нарваться можно…на пулю в голову. Заносит меня. Забыл главное правило снайпера: сиди тихо-тихо, и не высовывайся. Дверь в квартиру цела, и ключ провернулся легко, без проблем. Первый признак того, что в квартиру пытались залезть, или уже залезли – проблемы с замком. Повреждают его механизм. А кроме того – вокруг замочной скважины возникают царапины от воровского инструмента. Отмычек, в частности. Вообще-то дверь у квартиры Зины была хитрой – на первый взгляд обычная высоченная дверь, обитая дерматином (На котором местные детишки уже написали матерные слова, но спасибо им – не изрезали. Не настало еще время вандалов), на самом же деле дверные створки укреплены толстенными дубовыми досками, работающими не хуже, чем стальная дверь. Впрочем, вроде как и между досками было проложено чем-то вроде стального листа – Зина что-то об этом говорила. Тяжелые засовы удерживали вторую створку и не позволяли так уж легко с ней справиться. Нормальный такой подход – мой дом, моя крепость. Опять же – покойный муж Зины укреплял дверь, явно не уверенный в любви граждан страны советов к своему чиновничеству. Всякое может случиться… В квартире пахло пылью, запустением и тем неуловимым запахом, каким отличаются брошенные квартиры, в которых давным-давно не ступала нога человека. И ведь прошло всего ничего – пару месяцев, а квартира уже начала умирать. У меня даже сердце сжалось – здесь я провел свои не самые плохие свои дни. Мы любили друг друга, мечтали, разговаривали обо всем на свете. Тут я написал свой первый роман, и тут я писал письма Шелепину, в которых кроме описания будущего указывал о важнейших катастрофах, которые могут случиться и которые во что бы то ни стало надо предотвратить – начиная с гибели космонавтов и заканчивая Чернобыльской бедой. Все это у меня в памяти всколыхнулось, я представил прошлое так живо, что показалось – вот сейчас в прихожую выйдет Зина, и скажет: «Где ты так долго ходил?! Я уже тебя заждалась!». Но нет, не выйдет. И вообще непонятно – жива она там, или нет. За сына я не боялся – Настя не даст его в обиду. Надо будет – и усыновит. А вот Зина… Любил ли я ее до сих пор? Вряд ли…столько событий с тех пор произошло, столько я пережил. Осталась только дружба и грусть. Грусть о том, что не сбылось. Я ее не бросал. Это она меня бросила. И пусть ее мотивы были понятны, и даже логичны, но все равно – так со мной поступать нельзя. Нельзя меня обманывать – даже ради благой цели. Она сделала ошибку. И выжгла у меня из души любовь. Больше я ей верить так, как верил – уже не могу. Я всегда буду помнить, что она меня предала. Мы прошли в зал, оставив сумки с немногочисленным барахлом в прихожей – потом разберем. Ехали ненадолго, так что много вещей с собой и не тащили. Понадобится – так и здесь что-нибудь прикупим, не фирмовые джинсы, так обычные штаны – без всяких проблем. Холодильники выключены, как и положено при длительной отлучке – включил, посмотрел в освещенное нутро «Розенлева» и выругал себя за то, что ничего не купил на ужин. Тут же возникло предложение – а пойдем-ка мы в ресторан! Да, почему бы двум благородным донам не отправиться в ресторан? Аносовым предложение было принято с явным одобрением, и мы снова отправились в город, уже не обремененные лишним барахлом. А перед тем я проверил тайничок с деньгами и драгоценностями – все было цело, и это очень радовало. Вернется из моего мира Миша – вот и будет ему подарок от матери. На память. Хмм…ну что у меня все время возникают такие отвратительные мысли?! Жива она! Живее всех живых! И нечего хоронить Зину раньше времени! Снова прошли мимо старушенций – и у меня был соблазн сделать им козу, но я сдержался. Мда…гормоны играют! Молодость, однако! Хотел проверить, как там поживает «Волга» – в гараже – поленился. Потом. Все – потом. Дверь в гараж целая, да и ладно. Время шесть часов вечера, солнце уже низко – почти сентябрь Скоро осень. С деревьев уже падает листва, желтая, остро пахнущая увяданием и печалью. Осень хоть и красивая пора, но… «увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым». Впрочем – это не про меня. Если я в ближайшие годы и помру – точно в момент смерти буду молодым. Ресторан нашли в самом центре – ресторан «Москва». Большой, с красивыми пафосными залами, лепниной по стенам. Роскошно, да. Но кормят не особо хорошо. Вполне съедобно, только долго готовят – пока принесут, замучаешься ждать. Взяли и спиртного – Аносов один пить отказался, а я знаю, что он любит это дело под хорошую закуску. А мне – не в коня корм, все равно не пьянею. Мой организм тут же разлагает алкоголь, выделяя из него «топливо». По-хорошему мне можно вообще не есть – питаться одной водкой…хе хе… Калорий в ней более чем достаточно. Посидели, поговорили обо всем, и в частности о нашей жизни в США. Аносов без особого восторга отнесся к переезду в США, хотя и не протестовал. Нужно – значит, нужно. Только жену он заберет потом, когда устроится как следует. Кстати – он умудрился ее обрюхатить. Молодец, мужик! И она молодец – в таком возрасте и решиться родить? Рисковая дама. Впрочем – она всегда была рисковой, тем и вошла в историю. Железная Белла. Для нынешнего времени забеременеть в 45 лет – это нечто неслыханное. Для моего – в общем-то ничего из ряда вон выходящего. Знаю случаи – и старше возрастом беременели и рожали. Ушли из ресторана уже в темноте – сытые, довольные, Аносов еще и слегка поддатый, что впрочем по нему совсем не было видно. Только глаза излишне блестели. Старая школа! Эти пить умеют. И контролировать себя. Набрали еды и с собой – пирогов, жареного на углях мяса, свежего калача – гордости Саратова. Помню, как дед хвалился, показывал мне – нажимает на половинку калача, проминая ее до самого стола, а калач распрямляется как на пружинах, принимая прежнюю форму. Дед любил есть арбузы с калачом – ломоть калача присаливал, с аппетитом вгрызался в бархатное нутро арбузяки. Вкуснота! Я став взрослым модифицировал этот способ есть арбузы – покупал хлеб из частной пекарни, и ел арбузы макая кусок хлеба в самодельную остро-соленую аджику. Вкусно! Увы, калач в Саратове больше не пекут. Умерли все умельцы… Как там у Стивенсона? Вот: «Лето в стране настало Вереск опять цветет Но некому готовить Вересковый мед» Грустно все это. Кстати, может узнать рецепт саратовского калача и начать его делать в США? Пусть американцы узнают вкус настоящего хлеба! А не той дряни, что они жрут! Их хлеб мне ужасно не нравится – безвкусный, с разрыхлителями – копия хлеба из будущего, из какой-нибудь «Ленты», где этот хлеб еще и убивают, засовывая в полиэтиленовые пакеты и наглухо его хороня. Хлеб нельзя в пакеты, нельзя закупоривать – он умирает, делается ужасно невкусным. Только холщовые мешки, бумажные пакеты или деревянные хлебницы. А лучше всего – положить на деревянный поддон и накрыть полотенцем. И правда – почему бы не посетить Стружкинскую хлебную фабрику? Записать рецепт калача! Фабрику вообще-то построил не Стружкин, именем которого она названа, а купец Филиппов, который имел сеть хлебопекарен по всей России, а с революцией убежал в Бразилию. Само собой – все пекарни стали государственными, а назвали саратовскую пекарню в честь Стружкина, председателя Российского пищепрома, рабочего-агитатора, который проводил агитацию среди работников филипповских пекарен (то-то потом они развалились). Погиб он в 19-м году и было ему 23 года. Но вот…увековечили. В моем времени стружкинская фабрика едва шевелилась и хлеб выпускала просто отвратительный. Впрочем – как и большинство крупных, бывших государственных хлебокомбинатов. Потому я никогда уже не покупал хлеб от таких фабрик. Только в мелких частных хлебопекарнях. А пока…по всему проспекту Кирова запах ванили и сдобы – Стружкинская печет пирожные! И магазин при ней – где самая свежая выпечка. Домой добирались уже в пустом троллейбусе «единичке», который идет от железнодорожного вокзала до Музейной площади. В троллейбусе было всего три человека – мы с Аносовым, да кондукторша – грузная, усталая, сонная. Троллейбус гнал так, что казалось, что сейчас взлетит над мостовой и понесется в космическое пространство – видимо тоже торопится домой. Кондукторша даже приоткрыла дверь в кабину и рявкнула туда что-то нечленораздельное, но явно очень даже соленое. Тогда только этот здоровенный сарай с рогами чуть притормозил. Но только чуть. Я лег спать в спальне на кровати Зины, Аносов – в гостевой комнате. И я еще полчаса не мог уснуть – думал, строил планы, а еще – слушал квартиру, будто надеясь услышать шаги ее хозяйки. Мне было грустно. Возвращаться в те места, где тебе когда-то было хорошо…это не всегда весело. * * * – Утро красит нежным светом! – Стены древнего Кремля – пробормотал я недовольно, как отзыв на пароль, и скрипучим голосом добавил – Ненавижу вас, «жаворонков»! Вы захватили мир, и мучаете «сов»! Какого черта вы решили, что хорошо будет вставать ранним утром, что с утра лучше работается?! Нет, нужна революция! Со знаменами! Вперед! Свергнем эту жестокую власть! Утопим жаворонков в их испражениях! Вырвем им клювы! – Хватит бунтовать – ухмыльнулся Аносов – Вставай! Выспался, хватит. Нас ждут великие дела. Я потянулся, сел на краю кровати, замер, крепко зажмурившись. Вставать и правда не хотелось. Упасть, и валяться в постели до тех пор, пока не надоест? Чего я все время куда-то бегу?! Почему мне нельзя остановиться и просто тупо поспать, поваляться на мягкой постели?! А может послать Аносова в эротическое путешествие и еще подремать – часа два, не меньше? Ну да, я типа супермен и всякое такое, но мозг мой тоже должен отдыхать, в конце-то концов! Встал и побрел в ванную комнату умываться. Все равно ведь не отстанет! Он уже и пироги вчерашние разогрел, и чайник булькает, и разогретым шашлыком пахнет. В общем – все готово к заправке «горючим». И тут же забурчал желудок, требуя его заполнить. Ускоренный обмен веществ это, конечно, хорошо, но вот это постоянное желание чего-то пожевать…оно иногда бесит. Только поел – проходит полчаса и ты опять готов обедать. Я постоянно чего-то жую, перекусываю, глотаю…как травоядные, которые целыми днями только что и едят, переваривая свою малокалорийную растительную пищу. Душ принимать не стал. В знак протеста! Поплескал в глаза, растер лицо полотенцем, пощупал щетину…и стал намыливать щеки и подбородок. Решил походить без бороды – так и не надо отращивать богемную щетину. Терпеть не могу томных мущинок с трехдневной щетиной. Лагерфельда им в дышло… Позавтракали в тишине – мне говорить не хотелось, Аносов же, поглядывая на меня искоса, молчал то ли в поддержку, то ли осуждая мое молчание. Настроение было просто отвратительное. Сам не знаю почему. Наверное, так подействовала на меня брошенная квартира. Я бывал в старых, брошенных хозяевами деревнях. Целые, почти нетронутые временем дома вскрыты мародерами, разграблены, но изба еще крепка, на окнах колышутся под ветерком тюлевые занавески, а со стен глядят фотографии тех, кого уже нет в живых – смотрят, следят за тобой. И кажется – за спиной неуловимое, быстрое движение. Обернешься, посмотришь, пытаясь поймать взглядом это нечто, но оно исчезает в тенях за печкой, или прячась за дверью с низкой притолокой, о которую бьешься головой заходя в дом. Взгляд – живой, недоброжелательный…