Оба стража с каменными лицами перевели шокеры в огнестрельный режим, превращая их в ручные автоматы. Второй охранник ловко активировал тревожный маячок и включил зрительные линзы-сенсоры. Это очень не понравилось Эндрю, который моментально разжал пальцы, роняя Монику на асфальт. Девчонка мгновенно вскочила и со спортивной проворностью бросилась наутек. Отныне для него каждая секунда превращалась в кредит с удвоенным процентом. И ставка росла. — Парни! Ну чего вы в самом деле? Я же не сделал ничего такого! — попробовал он воззвать к голосу разума, наблюдая краем глаза за тем, как увеличивается расстояние до объекта. — Поздно, приятель, — зло сказал первый парень. — Надо было раньше думать. — Да ладно вам! Разойдемся как в море корабли. Я машинку свою возьму и поеду. Идет? Эндрю сделал медленный шаг в сторону болида, как бы небрежно убрав правую руку за спину. Стволы синхронно повернулись туда же. Удирающая девушка превратилась в маленькую фигурку, танцующую на фоне брюха гипермаркета. Еще пара секунд — и она скроется за углом. — Замри и ложись на пол, — отрубил второй охранник. — Никуда ты не поедешь. Сдадим тебя наряду, а они пусть делают с тобой что хотят. — Слушайте, я не делал ничего противозаконного! Это моя подружка, ясно? Вы не имеете права меня задерживать, — Эндрю начинал терять терпение. — Ну-ка живо руки в гору и морду в пол! Ты находишься на территории частной собственности…. - начал было вещать первый парень, но Эндрю его опередил. Три огненных залпа слились в одну короткую трель. Когда отгремело эхо, Эндрю посмотрел на распластавшихся ничком охранников, один из которых еще шевелился, перебирая пальцами собственные кишки. Он подскочил к телу и, не тратя пули, быстро и гуманно закончил начатое вручную. Чтобы записи инцидента не достались полицейским следопытам, он вывел консоли каждого из стражей на уровень максимального напряжения: через минуту они перегреются и расплавятся. Что-то ужалило его в левое плечо еще до того, как он выпустил две пули в противников, но времени разбираться что там, не было. Плюс одно очко профессионализму стражей, с невольным уважением подумал он. Неудобный балахон остался валяться на асфальте. Эндрю закинул сумку за спину на манер рюкзака, подбежал к болиду, активировал питание прикосновением пальца и рванул с места сразу на третьей скорости. Он здорово разозлился. Пока увальни на стоянке точили с ним лясы, фора составила почти минуту. За такой срок опытный бомбер может разнести в пыль небоскреб, а хакер — проломить систему защиты любой коммерческой компании. Мастер-паркурщик же просто исчезнет в мозаике этажей и уровней, как Алиса в кроличьей норе. Если девчонка владеет хоть частью таких навыков маскировки, пиши пропало! Вылетев за угол здания, Эндрю рывком остановился. Болид по инерции развернуло боком. Эндрю чертыхнулся, мгновенно оценив ситуацию. Девчонки нигде не было. По эту сторону улицы открывался вид на Нидзи Кан'ракугаи — феерический «Радужный квартал», неофициальный японский анклав полиса, место, где всегда, независимо от времени года и дня царил карнавал цветов. Мечта акварелиста, этот малоэтажный райончик гостеприимно зазывал туристов и местных на свои полупешеходные, полупроезжие улочки, мощеные крупным кирпичом. В отличие от холодных стальных контуров остального города, свет фонарей Нидзи был загадочно мягким и теплым — во многих из них горел настоящий огонь. Между помпезными воротами в квартал, колоннами к которым служили ощерившиеся драконы с выпученными глазами, игнорируя глубокую ночь, оживленно текли потоки разномастного люда. Шум, исходящий от центральной авеню, стоял такой, что можно было прийти к выводу — ни одна глотка в этом месте не затыкается ни на минуту. Орали, галдели, ржали, ругались — все. Казалось бы — что здесь делать так поздно? В Лайт-тауне анклав имел специфический имидж. С одной стороны, здесь всегда можно было купить свежую океаническую живность или тараканов, воспользоваться услугами гейши, сходить на маскарад или нажить крупные неприятности с местным филиалом ортодоксальных якудза. Все это — в меру таланта. Что создавало дополнительную головную боль чиновникам из Министерства Эмиграции. С другой стороны, без «Радужного» квартала город бы заметно поблек, а те же самые чиновники лишились бы поставок правильных суши и сакэ. Которые кстати очень любили, а посему потребляли бодрыми темпами. Эндрю бывал здесь пару раз, и то проездом. Поэтому местную топографию знал плоховато. Навигатор навигатором, но опыту как-то больше веришь. Он не сомневался, что девчонка направилась к анклаву. Справа и слева, подсвеченные мощными ртутными прожекторами, в воздухе парили стены высоток. Добежать до них можно минут за десять, но пространство пустовало. Понимая, что надо действовать, он развернул рыло машины к воротам и нажал на педаль. Мотоган глухо заурчал и рванулся вперед по прорезиненному асфальту. Нырнув в ворота, Эндрю включил визуальный сканер, вмонтированный в зрачки. Программа получила голографический портрет Моники и приступила к фильтрации толпы. Эндрю скользил по улице, словно щука в мутном речном потоке, старательно рассматривая толпу. Основная масса лиц была восточного типа, но встречалось и много залетных субъектов. Состоятельные туристы заседали в крытых заведениях, инкрустированных разной степени яркости неоновыми вывесками, те, что победнее — в фаст-фудах прямо на улице. На тротуаре посреди пешеходной зоны хаотично торчали киоски, лавки и будки с галдящими продавцами, которые продавали всевозможную дрянь, начиная от фэн-шуйских электро-примочек и заканчивая пиратскими имплантатами или цветной кожей. Вокруг таких сооружений вертелись странные субъекты, подозрительно напоминающие кибов. Эндрю глянул одному из них в глаза и не увидел там ничего, кроме стеклянных кукольных плошек. Ясен пень — эти чучела распродали себя из-за дозы по запчастям в обмен на пластиковые костыли, а когда ресурсы организма кончились, вышли на большую дорогу. Он с отвращением отвернулся, переведя взгляд на галереи забегаловок, где можно было всласть поиграть в автомат, покурить кальян, посмотреть эхо-стриптиз, разукрасить свое тело живыми картинками и вибробирюльками, да, много чего еще можно было сделать, только отстегни энную сумму. А девчонка как сквозь землю провалилась. Настроение у Эндрю портилось все больше и больше. Он свернул в проулок и выехал на параллельную улицу, которая отличалась от предыдущей разве что узором иероглифов на стенах. Чувствуя на своей спине любопытные взгляды, он разрезал полотно шатающихся по мостовой пешеходов, лавировал между тучными мужчинами и маленькими женщинами, наэлектризованными подростками и перебравшими после трудового дня сарари. Откуда-то под аккомпанемент эйсид-хауса лились саксофонные рулады, бесконечно повторяющие один и тот же пассаж. Назойливая реклама в исполнении карикатурных самураев прыгала по бровям, и Эндрю часто моргал, пытаясь расширить кругозор. «Honda» покорно дрожала под ним, чутко реагируя на каждое движение. Эндрю решил, что в болид встроена нейросэнсорика с базой ИИ. Он выехал на перекресток, над которым на протянутых веревках болтались желто-красные флажки. Возле скамейки примостился сухопарый китаец в шляпе и пиджаке, позади него стоял ящик диджейского пульта с двумя колонками. Он-то и наяривал на саксофоне. Несколько зевак, засунув руки в карманы, насмешливо слушали. Эндрю, заинтересованный видом уличного музыканта, замедлил скорость до пешеходной. Как раз в этот момент звуковая дорожка выдала продолжительную серию битов на басовой частоте, что дало музыканту возможность утереть пот со лба. Китаец метнул в сторону Виккерса ехидный взгляд и радужные оболочки его водянистых глаз блеснули малахитовыми огнями. Что-то произошло: он оскалился, выхватил из петлицы синтетический цветок и победно вознес его над головой, словно знамя. Кривые губы сложились, беззвучно произнося какую-то фразу. Затем его глазки скользнули в сторону, на улицу позади Эндрю. Тот стремительно обернулся и на грани видимости зафиксировал красную прядь волос. Эндрю, повинуясь инстинкту, сиганул вперед — девчонка только выходила из-за дома, двигаясь в том же направлении, что и он. Навигатор выплюнул на глазные линзы, в колонке слева столбец цифр по сближению объекта и точке перехвата, но Эндрю лишь ухмыльнулся: он привык рассчитывать все сам. Виккерс доехал до следующего перекрестка и завернул направо, к крытому рынку. Мысленно считая секунды, он остановился и стал ждать. Мгновения длились невыносимо долго; за это время можно было бы прожить жизнь. Затем он оттолкнулся носком ботинка от брусчатки и с тихим гулом устремился к прилавкам. Скорость росла, рокот двигателя становился все громче и Эндрю включил глушитель. Он приподнялся в кресле, высвободив правую руку. Один из пешеходов оступился и качнулся назад, загораживая дорогу. Эндрю зло выругался и наклонил корпус мотогана, чудом удержав равновесие. Девушка показалась из-за лотка с рыбой, она двигалась быстрым, неровным шагом. Заметив его, она попыталась остановиться, но инерция еще тянула ее тело вперед, а Эндрю был уже слишком близко. Он грубо схватил ее за талию и опрокинул поперек хребта болида. После чего можно было резко прибавить скорость. Эндрю действовал быстро — накинул ей на запястье нейлоновую уздечку, толщиной с паутинную нить, но способную выдержать вес лайнера. На этот раз пришлось ввести в челюсть мышечный парализатор и покончить с криками. До нулевого рубежа оставалось полтора часа. Он сильно опаздывал. Нужно было оперативно убираться из анклава, пока не переполошился весь этот термитник. Моника пару раз дернулась, но он железной хваткой стиснул ее в объятиях, усадив прямо перед собой. Отсветы ночных огней плясали на их лицах и на блестящих боках мотогана, который, словно снаряд, летел по улицам анклава, а затем кварталов Лайт-тауна. Ему требовалось выбраться из лабиринта улочек на широкий проспект. Сверяясь с навигатором, Эндрю крутил руль то вправо, то влево, искусно уворачивался от встречных машин, обгонял попутные. Как-то глянув мельком на рекламный проекционный щит, расположенной на стене одного из небоскребов, он увидел собственное, вытянутое на пятнадцать этажей, лицо. Рядом — фото Моники. Внизу зелеными на черном стремительно бежали строчки с тревожными словами: «Разыскивается», «Пропала», «Увидевшим», «Преступник», «Предположительно». Таких объявлений ему попадалось не менее пяти. Наконец, выехав на проспект Ривер Холл, Эндрю сбавил скорость и пристроился в потоке машин. После чего нахлобучил себе и спутнице на головы по мотошлему с тонированным стеклом. Этот проспект должен был привести их к разъезду, ведущему на магистраль N 4. Только не попасть бы в пробку, думал Эндрю, обращая взор к хмурым небесам, подсвеченным лиловой завесой из-за сияния города. Поток двигался умеренным темпом. Слишком медленно, чтобы успеть. Эндрю пригляделся — до развязки оставался километр, и пока они доберутся до нужного места, время будет потеряно. Где-то в отдалении слышался вой полицейских сирен. Звук постепенно приближался. Эндрю оглянулся и, увидев знакомое объявление, понял, что стал уязвим. Каким-то образом копам удалось вычислить его мотоган, который в довесок к его физиономии был представлен на всеобщее обозрение публике в трехмерном виде. Из некоторых машин, поглядывая в их сторону, стали высовываться любопытствующие. «Сообщите о местонахождении преступника и не пытайтесь ему препятствовать, — гласила бегущая надпись. — Преступник вооружен и очень опасен». Вой сирен истерически захлебывался уже где-то в двух-трех кварталах позади него. Черт! Кто-то из водителей поспешил сообщить о нем ищейкам! Эндрю решительно надавил на педаль газа. Рванул переднее колесо на себя и, проехавшись на заднем, запрыгнул на бордюр. Эстакада вела вверх, и они устремились к спасительной точке входа. Ничто, кроме одиноких пешеходов, не могло им теперь помешать. За считанные секунды Эндрю преодолел эстакаду и вылетел на магистраль, сбивая с ходу машины обывателей. Многие тормозили или сталкивались с соседними, что было ему на руку: чем больше неразбериха на трассе, тем труднее его будет догнать. Магистраль N 4 представляла собой крупнейшую транспортную артерию мегаполиса, соединяющую юго-восток, центр и северо-запад. Трехуровневая, десяти-полосная (по пять с каждой стороны), Четвертая магистраль тянулась на многие километры по поверхности Лайт-тауна, перегоняя на себе миллионы автокаров в день. По пропускной способности она могла бы соперничать с любым спидвеем. Эндрю выбрал самую быструю, вторую слева полосу, и выдавил из двигателя максимальное ускорение — 370 километров в час. Рев двигателя превратился в визг, балансирующий на грани слышимости. К нему прибавился оглушительный свист ветра, бьющего прямо в лицо. Эндрю почувствовал, как замерла Моника, вцепившись руками в специальные разъемы, и теснее прижал их обоих к корпусу болида, чтобы уменьшить сопротивление воздушного потока. Любое неверное движение, а тем более бунт, сейчас могли оказаться для обоих смертельными. Видимо, девушка это прекрасно понимала. Вместе с тем, Эндрю обеспокоенно отметил, что левая рука немеет. Он ее почти не ощущал. По телу разливалась предательская слабость. Решив не обращать внимание на ранение, он попал в ловушку, приготовленную ему собственным организмом. Из-за ранения он лишился большого количества крови, но даже не удосужился закрыть дыру от пули нано-заплаткой, посчитав, что обойдется таблеткой обезболивающего. Ничего, нужно немножко потерпеть, решил он, стискивая зубы. Осталось совсем чуть-чуть. Двадцать восемь минут, пятьдесят одна секунда, если быть точнее. Первые признаки погони он заметил проезжая по длинному навесному мосту на перегоне через пролив. В стеклах заднего обзора замельтешили огоньки бледно-голубых полицейских мигалок. Короткого разворота головы Эндрю хватило, чтобы понять, что по их следу пустили копов-хантеров — элитное подразделение спецназа. Они смахивали на борзых, а субъекты вроде Эндрю играли для них роль лисицы, которую надо загнать в нору. Осветительные столбы мелькали, отмечая километраж не хуже одометра. Щербатые силуэты новостроек северо-запада становились все ближе. Эндрю сориентировался на 55 градусов и увидел цилиндрический стержень их конечного пункта назначения, прямо перед заградительной стеной. По трассе поползли широкие овалы от лучей прожекторов. Это значило, что по следу кинулись сторожевые вертолеты. История приобретала веселенький оборот. Эндрю зашел в вираж и по гладкому рукаву бокового ответвления скользнул влево. Очень скоро покрытие сменилось насыпью, и болид стал фонтанировать тучами щебенки, что существенно замедлило их скорость. Впрочем, ему было уже безразлично, лишь бы добраться до здания. Мотоган проник в лабиринт нагромождений инвентаря строительной площадки. Сделав несколько поворотов, Эндрю заглушил двигатель. — Слезай, — распорядился он. Девушка змейкой опустилась на землю. — Не а-о… — силилась произнести она, еле шевеля подбородком, но парализатор еще действовал. — Встать! — рявкнул Виккерс, выхватив станнер. Он чувствовал, как покрывается холодным потом. Голова слегка кружилась. — Вперед. Недостроенная высотка возвышалась над ними угрюмым колоссом. Пошарив инфракрасными насадками во тьме, Эндрю обнаружил старенький навесной лифт — клетушка на веревках. Они забрались в кабинку, и он вдавил на пульте кнопку подъема. Зажужжали сервоприводы. Этажи размеренно поплыли вниз. Люльку покачивало, стальные тросы пели на ветру, а где-то, за дымным горизонтом уже разгорался бледный рассвет. Небо там посерело, беременное очередным зимним утром. До пяти утра оставалось чуть больше двадцати минут. Эндрю устало облокотился о поручень, отстраненно наблюдая за тем, как внизу, громко и бестолково переругиваясь, мельтешат фигурки людей в шлемах. В небе стрекотал вертолет, язык его прожекторов без устали лизал кабинку лифта, в которой находились беглецы. Раздраженный чрезмерным вниманием, Эндрю вынул из-за пазухи необходимые запчасти, умело собрал штурмовую винтовку и пустил в назойливую вертушку заряд из подствольника. Намек был понят. Вертолет успел увернуться в самую последнюю секунду и, опасаясь новых летающих посылок, ретировался куда-то ввысь. Кривая снаряда ушла вниз по широкой дуге. Эндрю опустил громоздкую винтовку вдоль туловища, сверхпрочный пластик приклада шлепнул по бедру. Внизу запоздало прогремел взрыв. Лифт остановился; дальше здание на двадцать этажей было опутано сеткой строительных лесов, местами увенчанной подъемными кранами. Словно уснувшие аисты над гнездом, подъемники понуро склонили носы к центру небоскреба. Лишенные стен, верхние этажи походили на ребра мастодонта, ободранные шакалами. Эндрю прикинул расстояние — чтобы успеть, придется двигаться в темпе. Они выбрались на сотый этаж и продолжили подъем по лестнице. Хотя действие парализатора прошло, Моника хранила оскорбленное молчание. Собственно, обсуждать было нечего. С каждым этажом Эндрю чувствовал себя все хуже; левая рука окончательно онемела, повиснув плетью, а перед глазами прыгали цветные пятна. У него подгибались ноги, пот ручьями струился по спине и застилал глаза. Эндрю тряс головой и автоматически переставлял ноги. Оставалось где-то шесть этажей, когда он не выдержал и просто опустился, как мешок муки, на покрытые известкой ступеньки. Поводок натянулся, увлекая его за собой, и остановился. Затем перед ним вырос гибкий силуэт Моники. Она бы легко могла сейчас выхватить из его ослабевших пальцев оружие и нажать на курок. Она могла бы, освободившись, просто развернуться и побежать вниз, к спасительному отряду спецназа, что так храбро и отчаянно штурмовал сейчас здание, а возможно, уже высадился на крыше. Но вместо этого она вытащила его на освещенный участок, к окну и приставила к стенке, словно палку. Вынула у него из сумки нано-заплатки, разорвала ткань над плечом и приложила их к разверстой ране. Вколола дозу эндорфина. А потом отступила назад и стала внимательно рассматривать. Эндрю ощутил жгучее тепло. Разорванные ткани срастались с тихим шипением. Головокружение стало постепенно отступать, словно отлив. Бешено забилось сердце, разгоняя химию по телу. Его взгляд прояснился. Время неумолимо текло вперед, приближая их к нулевому рубежу, но это почему-то показалось Эндрю малозначительным. Второстепенным. — Спасибо, — выдохнул он. — Не знаю, почему ты… это сделала, но — спасибо. — Тебе что, разве не было больно? Он поднял на нее глаза. — Нет, — прохрипел он, отведя глаза к окну. Перехватило дыхание. — Меня… учили так: ты перестаешь чувствовать боль, когда сам… становишься источником этой боли. Ты перестаешь… чувствовать страх, когда сам… превращаешься в источник… страха. Девушка отважно смотрела ему в глаза, но язык жестов выдавал ее с головой — затравленные движения, дрожащие, изломанные губы. — И тебя никогда не настигнет смерть. Потому что ты… — … сам стал ходячей смертью. Она так трогательно произнесла эти слова, что Эндрю даже на секунду позабыл об оружии, об улице, и звуках внутри брошенного здания. Но вовремя опомнился. — Нежели ты ничего не чувствуешь? — поинтересовалась Моника. Ее брезгливые гримасы вдруг куда-то пропали, сейчас в ней открылось что-то новое, потаенное. Эндрю на мгновенье закрыл глаза. Прислушался к себе. — Ничего, — выдавил он. Она подумала. — Не верю. Это ложь, ты должен что-то чувствовать. Ты же человек. Эндрю не удержался и фыркнул: — Я негражданин, грязь. Для вас мы животные. Забыла? — Это была ошибка. Теперь я вижу, что все не так. — Замечательно… Моника, я не чувствую ровным счетом ничего. Меня ведет только долг перед товарищами. — Я не об этом. Она очень медленно, как сомнамбула, двинулась к Виккерсу. — Эй, — сказал он, наставляя дуло оружия на ее живот. — Без глупостей. Проигнорировав эту жалкую попытку, она отвела рукой винтовку в сторону и возникла прямо перед ним; ее лицо заполнило весь обзор, эти глаза, правильные европейские черты носа, губ, бровей. Она запустила руки ему за спину и прижалась лицом к груди. Он ничего не мог сделать. Это было полное поражение; он проиграл битву. Это было похоже на невесомость. Свободный полет. Оцепенев от потока живого, трепещущего тепла, он совершенно потерял нить размышлений, цель, миссию, свою задачу, контроль за временем. Нулевой рубеж! — Нет, я должен, — Эндрю, превозмогая себя, отодвинулся. — Идем! До пяти часов утра оставались считанные секунды. Они стремительно выскочили на крышу, навстречу засаде и рассвету. — Стоять! — рявкнул мегафон. — Вы окружены, сдавайтесь! Отпустите заложника и останетесь целы. Повторяю…