Костоев приказал привести двух бородатых мужчин схожей с молдаванином внешности, для проведения опознания. Процедура была обычной: трое бородатых мужчин, одетых почти одинаково, сидели на стульях; двое понятых наблюдали за соблюдением законности; следователь сидел за столом. Вошла свидетельница, женщина лет тридцати пяти. Ее неряшливая одежда и обильная косметика не понравились Костоеву. — Это он, — сказала она, указав на молдаванина после того, как внимательно осмотрела каждого из троих. — Она лжет! — настаивал молдаванин. — Вы уверены? — спросил ее Костоев. — Уверена. Костоев, нахмурившись, подумал, что склонен больше верить бородатому молдаванину. Позже в тот же день Костоев зашел в дом, где жила свидетельница. Там оказалась коммунальная квартира (в каждой комнате по семье, общая кухня, общий туалет), где люди начинают либо уважать друг друга, либо ненавидеть. Все соседи ненавидели свидетельницу. — Эта сучка продаст любого, она вечно стучит на людей в милицию. Этого ему было достаточно. Вернувшись в отделение милиции, Костоев спросил начальника розыска, состояла ли эта женщина их платным осведомителем. Начальник ответил: — Откуда мне знать всех осведомителей, когда у нас их сотни? — Но вы можете выяснить. Начальник снял трубку и позвонил в несколько мест, пока Костоев ожидал результата. — Она работает на Власова, — сказал начальник. — А кто нашел эту свидетельницу? — спросил Костоев. — Власов. После этого быстро установили, что Власов, стараясь показать усердие, привлек в качестве свидетеля одну из своих осведомительниц. Он дал ей подробное описание бородатого молдаванина, поскольку ее в ту ночь вообще на вокзале не было. Это еще раз напомнило Костоеву: как бы напряженно ни работали отдельные сотрудники милиции, он, возглавляющий расследование, в конечном счете зависит от людей (это они патрулировали железнодорожные станции и парки), которые, как правило, пришли в милицию из деревень и даже отдаленного понятия не имели о том, что такое профессионализм. В их лексиконе и слова такого не значилось. Костоев и его бригада оказались у разбитого корыта: все, что они имел и, — сумасшедший сапожник и бородатый молдаванин. Но они помнили: убийца жив и снова действует. Количество и хронологию убийств, совершенных в 1990 году, пришлось пересмотреть в конце сентября, когда в Ботаническом саду обнаружили тело еще одного мальчика. Было точно установлено, что оно пролежало там по меньшей мере два месяца, а значит, убийца нанес роковой удар в конце июля. Теперь стало ясно, что он убивал в январе, марте, апреле либо в мае, в конце июля и в середине августа. Видимо, начиналась новая волна убийств. Останки, найденные в Ботаническом саду, принадлежали Виктору Петрову, четырнадцати лет. Он пропал 28 июля на автобусном вокзале Ростова. Опасаясь опоздать на утренний автобус, мать взяла его и двух его братьев на вокзал, чтобы провести там ночь на скамейках в огромном зале ожидания на втором этаже. Около половины второго ночи Виктор попросил у матери десять копеек, чтобы попить газированной воды. Больше мать его не видела. И все же она смогла добавить существенную деталь: она видела высокого мужчину с покатыми плечами и в очках; мужчина разменивал деньги у автомата. Нервы Костоева были натянуты до предела (да к тому же вот уже два года он не прибегал к успокаивающему действию сигарет). Днем и ночью ходил он по улицам и паркам. Поздно вечером он встретил женщину, бегущую по темной дорожке, окруженной деревьями. — Вы бы бегали по освещенным местам, — сказал Костоев. — А вам какое дело? — парировала женщина. — Когда найдут ваш труп, вот тогда это будет мое дело! Все изменилось 30 октября, когда в лесу неподалеку от станции «Лесхоз» было найдено тело шестнадцатилетнего мальчика. В этот раз самым существенным было не место преступления и не почерк убийцы. Самым важным было то, что через день или два после убийства на тропинке в лесу обнаружили аккуратно сложенную одежду убитого. Местные жители клялись, что одежды раньше они не видели. А на следующий день поступило сообщение, что обнаружена привязанная к дереву красная тряпка, которой тоже раньше не было. Все это сильно задело Костоева. Преступник насмехался: уж коли поиски трупа отнимают у тебя столько времени, может быть, тебе помочь? — вызов, плевок в лицо или поднесенный к лицу волосок, как в детстве перед дракой. Не является ли это, однако, частью некой сигнальной системы, с помощью которой преступник определяет, найдено ли тело и безопасно ли данное место? Дело в том, что и одежда убитого и красная тряпка на дереве были положены так, что их можно было увидеть издалека. Расчет преступника мог быть таким. Явившись с очередной жертвой на тоже место, он видит, что одежда лежит, значит, труп не нашли и здесь можно остановиться и оставить очередную жертву. Если одежда или тряпка на дереве исчезли, значит, труп нашли и на этом месте может быть засада. Игра пошла по иному пути. Костоев тоже должен был сыграть по-другому. Вынужденный бороться не только с нерадивыми работниками милиции, но и с веянием нового времени, — когда в средствах массовой информации сообщалось о преступлениях все, начиная с места и обстоятельств обнаружения трупа, Костоев все же сумел справиться с газетчиками. Убийца не должен знать о том, что известно следствию. Костоев велел своим сотрудникам данную фазу расследования засекретить. Он всегда допускал возможность, что убийца имеет связи в местных правоохранительных органах. Мог он получать информацию также и от средств массовой информации. Седьмая за 1990 год жертва — красивый, атлетического сложения светловолосый шестнадцатилетний мальчик по имени Виктор Тищенко — был найден недалеко от города Шахты 3 ноября, спустя всего три дня после того, как его убили. И на этот раз убийца положил куртку мальчика у тропинки, где та не могла не привлечь внимания прохожих. Стоя под ледяным дождем, Костоев сказал вслух, не то клянясь, не то констатируя факт: — Уж теперь-то я его достану! Восемь дней спустя, 11 ноября, Яндиев и работавший с ним в паре майор милиции Иван Воробьинский, отыскали двух свидетелей, девушек — студенток мединститута. Несколько месяцев тому назад в пригородном поезде они видели мужчину, который довел до слез мальчика, требуя, чтобы тот куда-то с ним пошел. Вероятно, мальчика должна была встретить мать, потому что мужчина твердил: «Я твою мать знаю. Пойдем со мной, а потом я отведу тебя к маме». — Видели вы этого мужчину впоследствии? — Да, он часто ездит в электричках, — ответила одна из студенток. — Вы могли бы его узнать? — Да. Костоев беседовал со свидетельницами 12 ноября. Спросил, не согласятся ли они поработать несколько дней в поездах и железнодорожных вокзалах в сопровождении людей в штатском. Студентки согласились, и Костоев договорился, что они начнут эту работу со следующего дня. Студентки уже собирались уходить, когда раздался телефонный звонок. Еще один труп. На станции «Лесхоз». Женщина. Труп заливал ледяной дождь. У обступивших его людей в пальто и шляпах изо рта шел легкий пар. На сей раз собрались все — руководители ростовских правоохранительных органов и основные сотрудники Костоева. Костоев вспылил: — Как это могло случиться? Ведь это одно из тех мест, за которым я велел установить самое серьезное наблюдение! Вы же знаете, что 30 октября здесь же был труп мальчика? — Наши люди на своих постах, — отвечал начальник милиции. — Они записывали фамилии. В основном здесь ходят грибники, попал даже один человек, которого мы уже проверяли несколько лет назад. — Как его фамилия? — Не помню, надо посмотреть рапорт. Последний рапорт этого поста наблюдения, в котором фиксировались фамилии проверяемых, еще не был отправлен в Ростов, и Костоев поехал знакомиться с ним в отдел милиции. В рапорте сообщалось, что 6 ноября 1990 года одетый в штатское милиционер Игорь Рыбаков, дежуривший на станции «Лесхоз», в числе других заметил подозрительного мужчину. Обмыв обувь у колонки рядом с домом начальника станции, мужчина пересек пути и зашел под навес на платформе. Рыбаков заметил, как тот сердечно поздоровался с тремя грибниками, укрывшимися от дождя. Это был высокий мужчина с седыми волосами и большим темным рюкзаком, одна из лямок которого была порвана и завязана узлом. В приоткрытом рюкзаке виднелось нечто вроде одежды. У мужчины был забинтован палец, на руках и правом ухе — свежие царапины. Рыбаков представился и спросил у мужчины документы. Тот предъявил паспорт, с которого милиционер записал в свою книжку его имя и фамилию: «Андрей Чикатило». Начальник Рыбакова прибыл на станцию чуть позже, и Рыбаков дал устный рапорт, добавив, что ему, вероятно, следовало бы проследить за мужчиной, но он боялся оставить пост, поскольку напарник его не явился. Рапорт Рыбакова так и не попал в центральный архив Буракова, и Костоев понял, что, вероятно, его передали по телефону, но сочли данные несущественными; в конце концов, подозреваемого уже проверяли и это впоследствии подтвердилось. Андрея Чикатило действительно проверяли в 1984 году в связи с убийством в Шахтах. Несмотря на позднее время и проливной дождь, Костоев тут же отправился в управление шахтинской милиции и затребовал дело Чикатило 1984 года. Оно оказалось небольшим, подозреваемый тогда не заинтересовал органы; в папке был лишь ордер на арест Чикатило за «кражу социалистической собственности»: аккумулятора и куска линолеума. Однако то, что прочел Костоев, вызвало у него желание узнать больше. На допросе Чикатило признал, что страдает «половой несостоятельностью» — тот же самый термин был использован в основной версии, те же слова произносил Сливко, когда рассказывал о себе. Чикатило признавался в попытке сексуального растления нескольких детей, в результате чего вынужден был оставить профессию учителя — у Сливко была та же самая профессия. Заставляли задуматься и некоторые факты служебной биографии Чикатило, особенно то, что он поступил на работу в Ростове в августе 1984 года — как раз когда там началась волна убийств. На следующее утро Костоев позвонил майору Буракову, руководителю центрального милицейского штаба в Ростове. — Вы помните некоего Чикатило? — Что-то знакомое. — Я бы хотел просмотреть оперативные материалы на Чикатило, доступ к которым, если подходить строго, разрешен только сотрудникам уголовного розыска. Когда Костоев знакомился с материалами, в нем росли одновременно уверенность и удивление. Удивление тем, что эти материалы не были представлены следствию. Уверенность как бы от того, что все, что он читал о Чикатило, выглядело очередной страницей жизнеописания искомого убийцы. Более всего поразило Костоева описание слежки за Чикатило, когда тот выходил из поезда на вокзале. А уж тем более — факт обнаружения у него при аресте острого ножа, веревки и баночки вазелина. Однако кровь его была группы А, а сперма убийцы имела группу АВ. Этот факт мог в корне разрушить все надежды. А может быть, нет? Ведь в лабораториях нередко допускают ошибки. К тому же в некоторых недавних биологических работах было установлено существование «парадоксальных выделений»: иногда, правда в очень редких случаях, люди могут иметь кровь и сперму разных групп либо, при определенных условиях, группы крови и спермы способны достичь той границы, за которой они могут считаться разными. Первым делом Костоев принялся ксерокопировать заинтересовавшие его страницы, нимало не заботясь о том, разрешено это или нет. Он не спрашивал разрешения, нужно было торопиться. Его сотрудникам предстояло проверить многие данные; нужно было установить даты командировок Чикатило и многое другое, что вытекало из обнаруженных материалов. Дело приобретало конкретные очертания. Костоев поручил Нине Петровне проверить по документам возможность нахождения Чикатило в том или другом месте в дни убийств и дал ей инструкцию, как это делать. Имя его самого ни в коем случае не должно было называться.