Несомненно, за Чикатило следовало установить слежку. В КГБ имелись настоящие мастера тайного наблюдения, но с административной точки зрения поручить им эту задачу было хотя и возможно, но весьма сложно, и потребовалось бы время. При этом возникло бы противодействие со стороны ростовской милиции, претендовавшей на исключительное право вести операцию. Если же поручить слежку ростовской милиции, возможно возникновение другой проблемы. Уловив хоть малейший признак слежки, Чикатило вполне может броситься под машину или повеситься. Костоев не в состоянии был отделаться от ощущения, что в ростовской милиции найдутся люди, которые сочтут этот выход самым удобным. На следующий день кое-что прояснилось. Информация по поводу деловых поездок Чикатило, собранная Ниной Петровной и сотрудниками Костоева, свидетельствовала, что тот практически мог оказаться на месте любого места преступления в те самые дни, когда преступления эти были совершены. Поэтому 17 ноября Костоев поручил ростовской милиции установить за Чикатило постоянное наблюдение. В те ноябрьские дни небо было затянуто тяжелыми тучами, шел снег, под ногами хлюпала слякоть. Костоев не мог ждать, когда Чикатило поймают на месте нового преступления. Рано или поздно придется его арестовать. Вместе с тем у Костоева не было никакого сомнения в том, что 6 ноября, когда милиционер Рыбаков встретил Чикатило на платформе «Лесхоз», в находившемся при нем рюкзаке лежали вырезанные у последнего трупа молочные железы и матка. И если Рыбаков, не проводя досмотра его рюкзака, потребовал у него паспорт и записал его фамилию, Чикатило вряд ли скоро пойдет на новое преступление. Вся история этих преступлений подтверждала, что Чикатило был предельно осторожен. Теперь главной задачей стало разработать стратегию допросов, в которых сконцентрировалось бы все то, что было известно Костоеву о Чикатило и его преступлениях. Вернувшись в номер 339 гостиницы «Ростов», Костоев принялся рассматривать фотографию Андрея Чикатило, полученную в отделе кадров предприятий, где тот работал. У Чикатило были темные зрачки, окруженные серой радужной оболочкой, — глаза, которые, казалось, смотрят мимо тебя. Ясно было одно: об известном принципе «признание смягчает вину» в данном случае не могло быть и речи. Отныне Чикатило находился под постоянным наблюдением с самого утра, когда он выходил из своей квартиры в Новочеркасске, ехал в электричке на ростовский завод, и до того часа, когда возвращался домой и гасил свет. Он вел тот же образ жизни, к которому привык за долгие годы, носил серую и коричневую одежду, на плече таскал синюю сумку, покупал в киоске газеты и вовремя возвращался домой к ужину. У Чикатило была явная склонность завязывать разговоры с детьми и подростками, но он обрывал их всякий раз, когда рядом оказывался кто-либо из взрослых. Судя по старым милицейским рапортам, Чикатило постоянно «охотился», выискивая слабых и заблудившихся, ища безопасные возможности. Костоев провел беспокойную ночь. Он боялся того же, чего ожидал от слежки, — что Чикатило застанут на месте преступления. Что-то говорило ему, что Чикатило не выйдет живым из этой передряги, что он либо покончит с собой, либо его застрелит не в меру ретивый милиционер. Костоев понимал, что если и существуют какие-то веские улики, то их, скорее всего, следует искать в квартире Чикатило, либо в одном из тех мест, куда он имел доступ. Эти квартиры нельзя было обыскать до ареста Чикатило. Но как же его арестовать, не располагая серьезными доказательствами? У Костоева были основания арестовать Чикатило в качестве подозреваемого на десять суток, но в этом был большой риск. Если не удастся добиться признания, Чикатило придется отпустить, и, опять же в соответствии с законом, его нельзя будет вновь арестовать по подозрению в совершении тех же самых преступлении. В общем, как повезет. Ночью 18 ноября Костоев принял решение, точнее, сразу два. Чтобы воплотить их в жизнь, требовался день работы с документами. Люди, осуществлявшие слежку за Чикатило, получили еще два дня, опасных дня, когда его могли застать на месте преступления. На следующее утро, в условиях полной секретности, в том числе от ростовской милиции, Костоев обратился к прокурору Ростовской области за санкцией на арест Андрея Чикатило. Одновременно он направил запрос начальнику управления КГБ по Ростовской области генерал-майору Кузнецову: «Учитывая тяжесть расследуемых преступлений и особенности личности подозреваемого, Андрея Чикатило, я обращаюсь с просьбой разрешить содержание Андрея Чикатило в следственном изоляторе КГБ в г. Ростове-на-Дону. Довожу до вашего сведения, что арест Андрея Чикатило намечен на 20 ноября». И вот наступило 20 ноября. Андрей Чикатило в помещении, заполненном фотографами, милиционерами, секретаршами. Фотограф сделал несколько торопливых шагов вперед, и его вспышка на мгновение ослепила Чикатило. После краткого формального допроса Чикатило пожаловался на боли в сердце и попросил перенести допрос на следующий день. Костоев был только рад этой просьбе: он хотел беседовать с Чикатило наедине, а кабинет начальника управления милиции был полон народу, — и удовлетворил его просьбу. Три дня размышлял он в своем гостиничном номере и четко определил для себя метод, как можно сломить этого маньяка — предложить ему то, чего он заслуживает менее всего на свете: сострадание. Часть IV Глава 15 Костоев велел привести арестованного в кабинет номер 211. — Здравствуйте, Андрей Романович. Чикатило промолчал. — Почему вы не здороваетесь, Андрей Романович? Чикатило продолжал молчать. — Послушайте, Андрей Романович. Я — следователь, которому поручено ваше дело, а вы — человек, находящийся под арестом. Нам предстоит совместная работа, так что давайте относиться друг к другу с уважением. — Здравствуйте, — едва слышно произнес Чикатило. — Можете сесть, — сказал Костоев, радуясь первой маленькой победе. Он смотрел, как Чикатило, сгорбившись, направляется к креслу: в его медленной старческой походке был словно бы упрек следователю: «Ну как вы можете обращаться подобным образом с человеком моего возраста?» Было около четырех часов дня. Костоев оттягивал допрос, пока не поступит известие о том, что в квартире Чикатило произведен обыск. Это была последняя возможность получить хоть какие-нибудь вещественные доказательства — окровавленную одежду или что-нибудь из вещей жертв. Однако в квартире Чикатило, как и в тех местах, где он совершал преступления, ничего не обнаружили. Разные ножи, числом двадцать три, какие-то газеты, и ни одной улики. — Как вы себя чувствуете сегодня, Андрей Романович? Вчера вы говорили о болях в сердце. Надеюсь, все прошло и мне не придется вызывать доктора? — Нет, — ответил Чикатило. Костоев намеренно поставил вопрос таким образом, чтобы можно было ответить и «да», и «нет». Не имело никакого значения, что скажет Чикатило. Главное — не терять с ним контакт. Чикатило держался холодно, флегматично, равнодушно. С ним трудно было общаться, на него трудно было чем-то воздействовать. — Мне кажется, вот чем нам бы следовало заняться, — предложил Костоев. Для начала просто поговорим, а затем проведем официальный допрос. Если пожелаете — в присутствии адвоката. Чикатило промолчал, но Костоев видел, что он все еще владеет вниманием арестованного. Разговор был важен и для самого Чикатило, который мог составить представление о том, в чем его обвиняют. — Вы понимаете, за что вас арестовали? — Меня арестовывали еще в 1984 году, — устало ответил Чикатило. — Арестовывали за то же самое. — Вы слышали обо мне? — спросил Костоев. — Нет, не слышал. — Вы читали газеты, может быть, припомните, как в середине восьмидесятых московский следователь приехал в Ростов и арестовал почти семьдесят человек из правоохранительных органов? — Я читал об этом. — Так вот, я и есть тот самый следователь. Вы, вероятно, знаете также, что за вами охотится целая группа из Москвы. Во всей стране лишь девять или десять следователей по особо важным делам, и я возглавляю эту группу. И я лично занимаюсь вашим делом. Так что не советую хоть на секунду думать, что теперь повторится 1984 год. Вашим делом занимаются высшие инстанции страны. Результатом нашего расследования и стал ваш арест. Чикатило держал голову склоненной, его глаза были прикрыты, так что Костоев видел лишь контуры лица, но не мог различить его выражения. Но он был совершенно уверен в том, что Чикатило взвешивает каждое слово, прежде чем его произнести. — В 1984 году вас содержали в КПЗ. Вы знаете, где находитесь сейчас? — Да, — ответил Чикатило. — В КГБ. — Совершенно верно. В том самом месте, где содержатся самые серьезные преступники: шпионы и проворовавшиеся представители власти. Вас допрашивает глава следственной группы по особо важным делам, допрос проходит в следственном изоляторе КГБ. Вы неглупый человек, Андрей Романович, и должны сделать соответствующие выводы. Чикатило сохранял позу молчаливого внимания. Костоев замолчал, он хотел, чтобы его слова дошли до сознания допрашиваемого, и ждал его реакции. Тот не реагировал. Его руки были сложены на коленях скрещенных ног. И в этот момент Костоев почувствовал запах, ни на что не похожий залах, какого он никогда не ощущал и даже не знал, с чем его можно было бы сравнить. Запах был столь же отвратителен, сколь и незнаком, а желудок Костоева сжался в короткой судороге, он едва сумел подавить позыв к рвоте. Чикатило был одет в новую черную робу, значит, запах исходил непосредственно от его тела. — В соответствии с законом, — продолжал Костоев, подавив охватившее его отвращение, — вы имеете право молчать. Но запомните одно: я — не сумасшедший. Я работаю следователем уже двадцать пять лет и ни за что не рискнул бы арестовать вас, не будь у меня достаточных доказательств. На этот раз Костоев замолчал, чтобы подчеркнуть важность сказанного, и в пустом кабинете, где стоял лишь Т-образный стол да висел на стене портрет основателя КГБ Дзержинского, воцарилась тишина. — Позволю себе сделать, последнее замечание по этому поводу, Андрей Романович, — продолжал Костоев. — Вы, вероятно, слышали, что в связи с убийствами в Ростове было арестовано множество людей. Хотя некоторые из этих людей признавались в убийствах, я их отпускал. Так что спросите себя сами, Андрей Романович, если я добивался освобождения людей, признавшихся в убийстве, неужели же я арестовал бы кого-нибудь без достаточных к тому оснований? — У меня вполне, — продолжал он, — достаточно доказательств, чтобы вас обвинить. Но достаточно и обстоятельств, которые мне абсолютно неясны. Я не понимаю, зачем было совершать столько убийств, каковы были мотивы, что вас заставило их совершить. Я не верю в то, что нормальный человек способен на такие преступления. А по нашим законам сумасшедших не сажают в тюрьму и не наказывают. Их помещают в больницу и лечат. Может быть, Чикатило и попался в ловушку Костоева, намекавшего на единственно возможный путь спасения, но говорить об этом им вообще было еще рано. Как бы там ни было, пришла пора переходить к делу. — Я готов начать официальный допрос, Андрей Романович. Не желаете, чтобы при допросе присутствовал ваш адвокат? Чикатило кивнул. В кабинет пригласили адвоката. В соответствии с законом, официальный допрос должен был начинаться со стандартных вопросов — имя, место и дата рождения, национальность, партийность, место работы. Костоев еще раз, для протокола, объявил, что Чикатило содержится под арестом по подозрению в убийстве на сексуальной почве тридцати шести женщин и детей. — Не желаете сделать заявление по поводу обвинений, из-за которых вас арестовали? — спросил Костоев. — Я считаю выдвинутые против меня обвинения ошибочными, — тихо, но отчетливо произнес Чикатило. — Я не совершал преступлений. Шесть лет назад я был арестован и обвинен в тех же самых преступлениях. И тогда, и теперь я был арестован случайно, так как не совершал ничего противозаконного. Я считаю, что меня преследуют за то, что я направил в адрес нескольких правительственных учреждений жалобы по поводу незаконных действий шахтинского руководства, разрешившего строительство частных гаражей во дворе дома, где проживает мой сын. Итак, Чикатило сделал свой первый ход. Он не только не желал признавать себя виновным, нет, он хотел представить себя в роли жертвы несправедливости. Двойное отрицание. Однако самым важным было то, что Чикатило согласился обсуждать создавшееся положение. Можно было продолжать игру. — Пожалуйста, скажите точно — где, когда и при каких обстоятельствах вы поранили средний палец правой руки?