Пока рейнджеры готовят свой эпический пир, перед фасадом хакаля собирается группа, озабоченная совершенно иным делом. Самые заметные тут фигуры – это капитан техасцев, проводник Калли, Уолт Уайлдер и молодой кентуккиец, хотя в совещании принимают участие еще несколько человек. Есть и другие, кого оно касается, только они не в составе группы, а лежат на траве, связанные. Это предатель Мануэль и ренегат Барбато. И индеец и мексиканец выглядят жутко подавленными и упавшими духом, поскольку оба понимают, что оказались в ситуации, которую Калли или Уолт Уайлдер назвали бы «паршивой переделкой». Им и в самом деле угрожает серьезная опасность, поскольку раз Уолт и кентуккиец выжили, они способны многое добавить к уже известной рейнджерам истории. Получив шанс сравнить имеющиеся у обеих групп сведения, американцы могут пролить новый свет, причем яркий, на прежде темные места, прояснить многие обстоятельства, до того бывшие запутанными и непонятными. Обоих подозреваемых подвергают перекрестному допросу, и под воздействием приставленного к голове пистолета те вынуждены признаваться во всем до конца. Пеон повторяет сказанное прежде, почти без добавлений – да ему и особо нечего добавить. С ренегатом дело обстоит иначе. Он умолчал о роли, сыгранной Урагой и его лейтенантом в уничтожении каравана фургонов. Однако когда к допросу приступили Хэмерсли, с его владением испанским, и Уолт Уайлдер с пронзительным, как острие ножа, взглядом, Барбато развязывает язык и признается в противоестественном союзе между белыми и красными грабителями, мексиканским полковником и вождем команчей. Короче говоря, в стремлении спасти свою шкуру, он сдает всех, утаивая только собственную вину как добровольного посредника между двумя негодяями. Пока он исповедуется, остальные рейнджеры подтягиваются к группе, чтобы послушать. Они внимают молча, затаив дыхание и сдвинув брови. Когда вся история со всей ее дьявольской изнанкой становится явью, гнев техасцев, и прежде сильный, делается почти неконтролируемым, и капитану приходится удерживать их от намерения немедленно кинуться в погоню. Некоторые в ярости опрокидывают в огонь шампура с еще жарящимся на них мясом, другие роняют уже готовые и початые куски. Большинство требует выступать немедленно. Но мнение более мудрых берет верх. Снова успокоившись, рейнджеры подбирают жаркое и продолжают трапезу. Вскоре у них появляется повод пожалеть об отсрочке и обвинить благоразумие в ошибке. Хотя происходит это не по вине советчиков, но в силу совершенно независимых обстоятельств. Не успевают техасцы покончить с едой, как небо, с самого утра бывшее бирюзово-голубым, затягивается вдруг облаками. Причем не столько облаками в обычном смысле слова, сколько тучами, и становится темно так, словно произошло затмение солнца или светило вообще покинуло свою орбиту. За каких-нибудь десять минут тьма делается почти непроглядной, как в безлунную ночь. Хотя подобная перемена заботит рейнджеров, никто из них не испуган и даже не удивлен. Опытные обитатели прерий изумлены меньше всего, потому как знают, с чем имеют дело. – Ураган! – слышится крик Калли при первых признаках природного явления. – Северянин! Уолт Уайлдер тоже видит приметы и подтверждает прогноз. Это случается еще прежде того, как остальные замечают в небе что-то странное и когда над утесами появляется только краешек тучи. Все техасцы знакомы со значением термина «северянин» – это буря-торнадо, предвосхищаемая обычно удушливой жарой и проявляющаяся клубами пыли, ударами обычной или раздвоенной молнии и оглушительными ударами грома в сопровождении ветра и дождя, зачастую града или ледяной крупы. Впечатление такое, будто разверзаются хляби небесные, а заканчивается все мощным ветром, дующим в более-менее устойчивом направлении, но холодным, будто прямиком из арктических стран. Не прошло и десяти минут с первых предвестников, как буря обрушилась на путников. В долину летят облака пыли, снесенной с верхней равнины, наряду с листвой и прутьями, а также чахлой зеленью пустыни. Одновременно поднимается ветер: сперва он вздыхает глухо, подобно далекому рокоту моря, а потом обрушивается с ревом на скалы и гнет деревья, ветви которых ломаются под напором. Следом приходят молния, гром и дождь. Последний падает не каплями, но струями, как из шланга. В поисках убежища рейнджеры ныряют в хижину, предоставив лошадям самим заботиться о себе. Кони с испуганным ржанием прячутся под деревьями, затесавшиеся среди них мулы жалобно кричат. Собаки воют и лают. К этой какофонии примешиваются звуки извне, из дикой природы: контральто кугуаров, меццо-сопрано волков, пронзительный дискант орлов, басовитый рев медведей и унылое уханье всполошившейся совы, горестный тон которого можно сравнить лишь с плачем томящихся в чистилище душ. Набившись в хижину так, что там и встать почти негде, техасцы ждут, пока буря уляжется. Они воспринимают ее спокойно, потому как знают – долго она не продлится. Это отнюдь не первое столкновение их с «северянином». Единственное, что их заботит, это задержка, невозможность броситься в погоню. Да, мексиканцев задержит то же самое препятствие – солдатам придется остановиться на время шторма, поэтому разделяющая стороны дистанция останется одной и той же. Но следы улан будут смыты до основания. Об этом позаботятся ветер, дождь и пыль. Как теперь искать врага? – Это будет просто, – замечает один из рейнджеров, чье самомнение больше опыта жизни в прериях. И добавляет: – Раз мексиканцы идут прямо на запад, мы не ошибемся, если станем придерживаться того же направления. – Ну и знаток! – переглядываются меж собой Уайлдер и Калли, которым известно, что переход через пустыню – а тем более Огороженную Равнину – уподобляет путника кораблю, плывущему по наитию, без карты и компаса, или дрейфующему по воле волн. Большинство утешает себя мыслью, что мексиканцы остановятся где-нибудь поблизости и не двинутся с места, пока буря не прекратится. Уланы обременены поклажей – у них есть одна или две палатки, другое лагерное снаряжение. Об этом рейнджеры узнали от индейца. Хэмерсли, как и Уайлдер, тоже обратили внимание на этот факт. У возвращающихся домой солдат нет особой нужды спешить, и едва ли они возобновят марш прежде, чем небо совсем расчистится. А поэтому далеко не уйдут. Успокоенные советами наиболее мудрых членов отряда, рейнджеры, не проявляя особого нетерпения, остаются в хижине, на крышу которой обрушиваются струи дождя. Некоторые даже острят – шутки крутятся вокруг тесноты, с которой они набиты в доме, и других пустяков, присущих подобной ситуации. Уолт Уайлдер тоже поддается этому настроению. Какая бы опасность ни грозила дону Валериану и прочим, он уверен, что с его возлюбленной ничего плохого не случится. Маленькая смуглянка не значится в списках на казнь, и экс-рейнджер, не сомневающийся в обладании ее сердцем и рукой, имеет мало нужды переживать о будущем. Он теперь среди бывших соратников, и веселые рассказы и воспоминания о славных делах помогают ему скоротать время и не поддаться унынию. Из всех несчастен один только Хэмерсли. Вопреки всем доводам, надежды его тают, а будущее страшит. Однако делать нечего – но едва приходит молодой человек к этому выводу, как в голове у него проносится мысль, стремительная, как пролетающая между висков пуля. Она заставляет его вскочить – для него нашлось сидячее место – и издать возглас неподдельной тревоги. – В чем дело, Хэмерсли? – осведомляется располагающийся рядом капитан. – Боже мой! – восклицает кентуккиец. – Я забыл! Нам следует уходить отсюда немедленно, не то будет поздно! Слишком поздно! С этими словами Фрэнк устремляется к двери, прокладывая себе путь через толпу. Рейнджеры смотрят на него удивленно, сомневаясь в здравости рассудка Хэмерсли. Некоторые искренне считают, что он спятил! Лишь один человек понимает его – Уолт Уайлдер, но и тот словно обезумел. Несвязно бормоча что-то и размахивая руками, охотник следует за товарищем к выходу. Оба выскакивают из дома, и разражаются криками: – Сюда! Сюда! Глава 61. В бурю Мелькающие сполохи, раскаты грома, вой ветра, дождь как из ведра – буря бушует с той же яростью, как прежде. И прямо в нее устремляются оба американца, не обращая внимания ни на что. Техасцы изумлены, и какое-то время некоторые из них верят, что эти двое сошли с ума. Но вскоре замечают, что Фрэнк и Уолт действуют осознанно – оба пробиваются к лошадям, одновременно криками и жестами зовя рейнджеров за собой. Те не заставляют долго себя уговаривать – старые товарища Уайлдера знают, что тот не станет вести себя так без причины, поэтому, вопреки непогоде, следуют за ним. Пример старейшин заразителен, и в десять секунд хижина пустеет. Еще через десять все уже среди коней и затягивают подпруги. Но не успевают они сесть в седла, как узнают, в чем дело. Хэмерсли и Уолт, уже сидящие верхом, сообщают капитану причину своих поспешных действий, выглядящих такими эксцентричными. Достаточно нескольких слов. – Выход наверх! – восклицает кентуккиец. – Он идет по оврагу, по руслу потока, протекающего через долину. Когда идут дожди, вода резко поднимается и заполняет канал, не оставляя дороги. Если мы быстро не уйдем, то застрянем здесь на несколько дней! – Да, ребята, нам нужно живо взбираться по лестнице, дождь не дождь, буря не буря! – добавляет Уайлдер. – Тут есть кое-кто, кто погонит на верхний этаж так живо, насколько способна выдержать эта животина! С этими словами он бьет пятками в бока лошади – он получил теперь коня, одного из заводных отряда рейнджеров, как и Хэмерсли. Он и кентуккиец вскоре оказываются среди деревьев и исчезают из вида. Но только не у рейнджеров, которые тоже уже в седле и, образуя нестройную толпу, быстрым аллюром мчатся следом за друзьями. Ранчо снова покинуто, потому как вопреки спешке техасцы не забывают прихватить с собой пленников. Ни единой души не остается в покинутом жилище. Единственным признаком недавнего человеческого присутствия остается дымок, вьющийся из кухонной трубы, да лагерные костры вокруг, постепенно гаснущие под струями ливня. Молния продолжает сверкать, гром гремит, ветер ревет, дождь льет как из ведра. Но это не останавливает техасцев. Вымокнув до нитки, они быстро скачут по дороге. По правде говоря, это не дорога, а тропа, протоптанная дикими животными, а затем и домашними, принадлежащими полковнику Миранде. Ну и совсем недавно уланами Ураги. Развезенная дождем дорога превращается в месиво, в котором лошади тонут до самой подпруги, и это сильно замедляет продвижение рейнджеров. В ход идут шпоры и хлыст, но помогают они мало. Животные упираются, спотыкаются, вязнут; некоторые летят кувырком в грязь, другие натыкаются на густо растущие здесь деревья, раня себя и седоков. Причина в том, что «северянин» продолжает застилать тучами небо, и темно, как ночью. Еще одну опасность представляют падающие деревья. Одни грузно валятся от удара молнии, у иных ветер отламывает крупные сучья и те с треском падают поперек тропы. Однажды ствол едва не погребает полдюжины всадников под лавиной раскидистых ветвей. Вопреки всем препятствиям, техасцы бесстрашно пробиваются вперед так быстро, насколько возможно. Хэмерсли и Уайлдер впереди, Хейнс, Калли и лучшие наездники из отряда следуют за друзьями по пятам. Уолт и кентуккиец хорошо знают путь, в противном случае в разгар свирепой бури его нелегко было бы найти. Не сбившись с дороги, они вылетают к началу долины, где меж утесов стремится поток. Еще недавно он представлял собой маленькую речушку, настоящий ручеек, сквозь поверхность которого был виден устилающий дно песок. Теперь это настоящий водопад, глубокий, бурый и бурлящий, белый из-за пены по бокам, где бьется о камни. Вода поднялась на шесть футов и продолжает расти, она заполнила канал от края до края, ни оставив ни дюйма пространства между рекой и скалами. Обойти эту преграду невозможно, попытка переплыть ее равносильна гибели. Даже самый сильный скакун не преодолеет такое течение. Даже могучего «речного коня» Африки, гиппопотама, и то сбило бы с ног и завертело как клок пены. Хэмерсли, подъехавший к краю потока, понимает все с первого взгляда. Натягивая поводья, он издает восклицание, напоминающее скорее крик утопающего, чем возглас человека, наблюдающего за водопадом с безопасной позиции в седле на его берегу. Затем с губ его срываются только два слова. Исполненные отчаяния, они повторяются снова и снова: – Слишком поздно! Слишком поздно… Их подхватывает Уолт Уайлдер и еще двадцать рейнджеров, остановивших коней у преграды. Ответа нет, если не считать отражающегося от скал эха, едва слышного сквозь рев вздувшегося ручья, который без устали низвергается в долину. – Попробуйте перебраться через меня! – словно говорит он с издевкой. – Переплывите, если отважитесь! Глава 62. Короткая исповедь Нелегко, да что там, почти невозможно описать пером сцену, последовавшую за тем, как рейнджеры прибыли на берег вздувшегося потока и обнаружили, что переправиться через него нельзя. Представьте человека, купившего билет на направляющийся в далекую страну корабль и задержанного каким-то пустячным происшествием. Пассажир прибывает на пристань и обнаруживает, что швартовы отданы, сходни убраны, паруса подняты, а сам он безнадежно опоздал! Его отчаяние способно передать то, что чувствуют техасцы, но едва ли сопоставимо с душевной тяготой Хэмерсли и Уолта Уайлдера. Чтобы выразить их чувства, следует представить человека, опоздавшего на корабль, возвращающийся на родину, где его ждет любимая жена и дети. Причем дело происходит в порту, откуда рейсы бывают «раз в год по обещанию». Эти двое лучше техасцев осознают степень серьезности возникшего препятствия, и в такой же степени огорчены им. Слишком хорошо ясна им необратимость катастрофы. Не часы, но дни могут пройти до тех пор, пока уровень воды не спадет и возможно станет перебраться через реку, после чего подняться по проходу и возобновить погоню. Часы, дни… Да один-единственный день, даже час способны решить судьбу дорогих им людей. Пока они взирают с седел на бурный поток, столь жестоко отрезавший их от мира, сердца обоих охвачены печалью, грудь сжимается от боли. В другой степени и по иной причине, но техасцы тоже страдают. Одни испытывают всего лишь разочарование, но другие – настоящую ярость. Эти последние из числа тех, кто всю жизнь провел в схватках с извечным врагом, мексиканцами, и ненавидит их до глубины души. Они помнят несчастного Фаннина[86] и всеми оплакиваемого Боуи, давшего название их ножам. Иные и сами чудом спаслись от кровавой бойни в Голиаде или резни в Аламо. С тех самых пор рейнджеры применяют закон «око за око», ища расплаты и зачастую находя ее. Возможно, зачастую месть их обращается на людей, не причастных к этим преступлениям. Но теперь перед ними виноватые, настоящие мексиканские солдаты в мундирах, те самые, кто безжалостно колол пиками и расстреливал их соплеменников в Голиаде и в Сан-Антонио. Целая рота этих негодяев всего в часе езды от них, почти что рукой подать – техасцев уязвляет и бесит мысль, что неприятель может ускользнуть. И тем обиднее, что причина-то пустяковая: из-за какого-то дождя разбух маленький ручеек. При этом он с таким же успехом отделил их от ненавистного и презренного врага, как море огня. Молния продолжает сверкать, гром грохочет, воет ветер, ливень не утихает. Нет смысла стоять на берегу вышедшей из берегов реки и как завороженным смотреть на ее стремительное, бурное течение и насмешливые хлопья пены, весело танцующие на поверхности воды. Лучше уж вернуться на покинутое ранчо и воспользоваться укрытием, которое оно способно предложить. Короче говоря, выбора нет. Покоряясь неизбежности, всадники поворачивают коней и отправляются назад. Каждый хмурит лоб и тупит взор. Все разочарованы, большинство разозлены, как медведь, которому пуля чиркнула по лбу, и тот растеребил больное место до язвы. У них так и чешутся руки убить кого-нибудь или сломать что-нибудь, что подвернутся на дороге. Но никто и ничто не подворачивается. И гнев их обращается на пленников, предателя и перебежчика. Никогда жизнь обоих не была так близка к концу. Судя по всему, не пройдет и десяти минут, как качаться им на ближайшем суку. Их спасает обстоятельство столь же удачное для них, сколь несчастное для кое-кого другого. Как раз когда полдюжины рейнджеров собираются под раскидистым пекановым деревом, чтобы сделать из его ветвей виселицу, слышится конское ржание. Это не одна из техасских лошадей, потому как звук доносится не с тропы, но из чащи. Их скакуны откликаются на зов, и в свою очередь получают ответ – причем голос подает не одна лошадь, а три. Это странное происшествие требует объяснения. Какие тут могут быть кони кроме их собственных? Никто из рейнджеров не может находиться в месте, откуда доносится ржание. Зато теперь туда отправляется целая дюжина. В скором времени разведчики натыкаются на трех лошадей, стоящих под сенью большого виргинского дуба. На них сидят три человека, старающихся укрыться за широким стволом дерева. Пустая затея. Рейнджеры идут на ржание и топот копыт, и берут незнакомцев в плен. Выйдя на свет, техасцы видят перед собой троих в солдатских мундирах, в форме улан мексиканской армии. Это отряд капрала, посланный Урагой за отставшим предателем. Рейнджеры не знают о данном им приказе, да и не желают знать. Им достаточно того, что в их руках оказались трое злейших врагов, и гнев их, подстегиваемый событиями минуты, перехлестывает через край. Им нет нужды себя подбадривать – ненависть требует утоления, а эти парни вполне подойдут на роль жертв. Вернувшись на дорогу, они оставляют позади зрелище, о котором рассказывают товарищам. Это спектакль с ужасным концом. На крепком суку виргинского дуба, перпендикулярно отходящем от ствола, висят трое, мексиканские уланы. Они повешены за шею и покачиваются. Они мертвы!