Эда хотела бы найти слова утешения, но они замирали на языке. Слишком велика была грозившая Лоту опасность. – Знаю. Я тоже его предупреждала. – Она взяла подругу за руку. – Может, он еще сумеет найти путь домой. – Я знаю, в Карскаро он долго не протянет. – Ты можешь подать Комбу прошение, чтобы вернул его. Ты ведь не кто-нибудь, а Маргрет Исток. – А Комб – герцог Вежливости. Мне никогда не сравняться с ним ни в богатстве, ни во влиянии. – А рассказать Сабран нельзя? – спросила Эда. – Она и сама с подозрением отнеслась к этой истории. – Я не могу обвинить ни Комба, ни других без доказательств заговора. Если он сказал Саб, что Лот сам решил уехать, а я не смогу представить доказательств обратного, она тоже ничего не сможет исправить. Эда понимала, что Маргрет права. Она сильнее сжала ее руку, и Маргрет с трудом выдохнула. В дверь постучали. Маргрет, отворив, тихо переговорила с кем-то за дверью. Эда теперь, когда ее сиден замер, не различала слов. Подруга вернулась с чашкой. – Гоголь-моголь, – сказала она. – Таллис для тебя приготовила. Такая добрая девочка. Горячий гоголь-моголь, такой приторный, что лип к нёбу, считался в Инисе средством от всех недугов. У Эды не хватало сил удержать чашку за ручки, и она позволила Маргрет с ложечки кормить ее кошмарным варевом. Опять постучали. На этот раз Маргрет, открыв дверь, присела в реверансе. – Оставь нас ненадолго, Мег. Эда узнала голос. Мег, бросив на нее короткий взгляд, вышла. На каменный пол ступила королева Иниса. На ней было платье для верховой езды, темно-зеленое, как остролист. – Кликните, если в нас будет нужда, ваше величество, – проговорил грубый голос снаружи. – Не думаю, что прикованная к постели женщина так уж угрожает моей особе, рыцарь Гюлс, но благодарю тебя. Дверь закрылась. Эда кое-как села, остро чувствуя пропитанную потом сорочку и кислый вкус во рту. – Эда… – начала королева, оглядывая ее с головы до ног. Щеки у нее разгорелись после охоты. – Вижу, ты наконец пришла в себя. Тебя слишком долго не видели в моих покоях. – Простите меня, ваше величество. – Нам не хватало твоей щедрости. Я бы заглянула к тебе раньше, но лекари опасались, что у тебя потная лихорадка. – В глазах у королевы вспыхнуло солнце. – Тебя нашли на колокольне в день пришествия змея. Я хотела бы знать, как это случилось. – Королева? – Тебя обнаружил королевский библиотекарь. Дама Олива Марчин говорит, что придворные и слуги иногда используют эту башню для… свиданий. – У меня нет любовника, королева. – Я не потерплю разврата при дворе. Признайся, и да будет милостив к тебе рыцарь Вежливости. Эда чувствовала, что скормить королеве историю о случайной ошибке не сумеет. – Я вышла на колокольню… чтобы попробовать отвлечь зверя от вашего величества. – Хотела бы она произнести эти слова более убедительно. – Но я напрасно боялась за вас. Вот что осталось от истины, когда от нее отсекли главное. – Верю, что посланник ак-Испад не просил бы меня принять ко двору особу вольных нравов, – заключила Сабран, – но чтобы я больше не слышала, что ты бываешь на колокольне. – Конечно, моя госпожа. Королева подошла к открытому окну, оперлась ладонью на подоконник и выглянула во двор. – Королева, – заговорила Эда, – смею ли я спросить, зачем вы вышли к змею. – Из окна плыл ласковый ветерок. – Если бы Фиридел вас сразил, пропало бы все. Сабран ответила не сразу. – Он угрожал моему народу, – пробормотала она наконец. – Я вышла, не успев обдумать, как можно поступить иначе. – Она оглянулась на Эду. – Мне докладывали о тебе и другое. Дама Трюд утт Зидюр рассказывает моим приближенным, что ты колдунья. Будь проклята эта рыжая задира! Эда готова была восхититься ее упрямством: девчонка даже проклятия не побоялась. – Моя госпожа, я ничего не знаю о колдовстве, – сказала она, влив в свой голос толику презрения. Настоятельница не слишком одобряла слово «колдовство». – Охотно верю, – отозвалась Сабран, – однако юная Трюд вбила себе в голову, что это ты защитила меня от Фиридела. Она уверяет, будто видела, как ты, стоя на колокольне, наводила на меня чары. На сей раз Эда промолчала. На это обвинение отвечать было нечего. – Конечно, – продолжала королева, – она лгунья. Эда не смела открыть рот. – Змея отвратил Святой. Он выставил свой небесный щит, защитив меня от огня. Объяснять это колдовством – почти измена, – холодно заключила Сабран. – Я даже подумывала отправить ее в Невидимую башню. Напряжение, отхлынув, уступило место облегченному смеху, бурлившему в Эде и угрожавшему хлынуть через край. – Она так молода, ваше величество, – сказала Эда, загнав смех внутрь. – Молодость неразлучна с глупостью. – Достаточно взрослая для клеветы, – напомнила Сабран. – Ты не жаждешь мести? – Мне больше по вкусу милосердие. Оно не мешает спать по ночам. Эти холодные, как камень, глаза пронзили ее насквозь. – Ты, пожалуй, хочешь сказать, что и мне следует чаще обращаться к милосердию? Эда была слишком слаба, чтобы пугаться взглядов. – Нет. Я просто сомневаюсь, что дама Трюд намеревалась оскорбить ваше величество. Скорее, она затаила обиду на меня за то, что я получила желанное ей место. Сабран вздернула подбородок. – Через три дня приступишь к своим обязанностям. До тех пор я распоряжусь, чтобы тобой занимался королевский лекарь, – объявила она. Эда подняла брови. – Ты нужна мне здоровой, – объяснила Сабран, уже собираясь уходить. – Когда объявят известие, мне нужны будут рядом все мои дамы. – Известие, моя госпожа? Сабран снова повернулась к ней, и Эда заметила, как напряглись ее плечи. – Известие, – сказала она, – о моей помолвке с Обрехтом Льевелином, великим князем Вольного Ментендона. 12 Восток Водяные испытания тянулись как долгий сон. Горожане почти все укрылись по домам от избивавшей западное побережье Сейки бури, но морским стражам полагалось выдерживать и не такое ненастье. – Дождь – вода, и мы тоже. – Морской начальник, расхаживая вдоль рядов, перекрикивал гром. Волосы облепили его голову, дождевые капли стекали с кончика носа. – Тому, кто отступит перед пустяковой непогодой, не ездить на драконах, не охранять моря, и таким здесь не место. – Он повысил голос. – Вы отступите перед водой? – Нет, достойный морской начальник! – заорали ученики. С Тани уже текло ручьем. Хорошо хоть дождь был теплым. Луки и огнестрельное оружие дались ей легко, даже в такой ливень Тани сохранила острый глаз и твердую руку. Думуза показала себя лучшей с луком – она могла стрелять и вслепую, – но Тани стала второй. И никто, даже Думуза, не превзошел ее с пистолетом, хотя морской стражник из Западного дома не так уж отстал. Его звали Канперу, он был старше всех и выше ростом; о его подбородок можно было точить меч, а ладони легко обхватили бы древесный ствол. Дальше состязались в стрельбе с седла. Каждому надо было поразить шесть подвешенных к стропилам вееров. Думуза с коня стреляла не так ловко, как пешей, и сбила только пять. Онрен лошадей не любила: она все испытание скрипела зубами и, в конце концов не справившись с конем, дала три промаха. А вот Тани раз за разом била в цель – пока ее лошадь не споткнулась перед последним выстрелом, заставив промахнуться и уступить первое место Турозе. Они верхами возвращались к конюшням. – Не повезло тебе, худородная, – бросил ей Туроза, соскальзывая с седла. – Полагаю, это в крови. Может быть, и достойный морской начальник однажды поймет, что драконьими всадниками рождаются, а не становятся. Тани, отдавая свою лошадь конюху, стиснула зубы. Шкура лошади потемнела от дождя и пота.