— Тебе так кажется. — Нет, я готова терпеть трудности. — Либе, нас поймают. Тебя вернут родителям, а меня отправят в колонию для малолетних. И в результате мы потеряем возможность увидеться вновь. — Если я уеду, то навсегда! — Не обязательно. Ты сможешь попасть в Германию по работе. Или я в СССР. — Мы в школе учимся. Какая работа? Это же сколько времени пройдет… — А иначе не получится. — Он присел на колени, взял мои руки и утопил в них свое лицо. Усики защекотали мою кожу, но приятно. — Если мы хотим быть вместе навсегда, нужно подождать, — услышала я его бормотание. — Пока будем писать друг другу письма и каждый день вспоминать что-то сокровенное. — Первый лавандовый поцелуй? — Второй, под омелой, тоже. — Варенье из зеленых яблок. — И кулебяку. — Балерину, что ты подбросил на мой подоконник, я поставлю на тумбочку у кровати. — А я буду носить шарф, что ты мне связала, — шарфом это чудо-юдо было трудно назвать — толстая шерстяная лента с поехавшими петлями. Но я старалась, вязала. — Еще я буду читать книги, что ты мне отдала. Слушать пластинки. И хранить нашу единственную совместную фотографию. Да, была у нас и такая. Я сбежала с выпускного бала, что был устроен в школе для тех, кто отучился в восьмом и десятом классах, чтобы погулять с Клаусом. Нас снял фотограф, который крутился у костела в надежде заработать. Мы так ему понравились, что он не взял за работу ни пфенинга. Тут мне пришла в голову мысль, которая еще несколько дней назад привела бы в ужас. — Давай выпьем? — предложила я. — Давай, — быстро согласился Клаус. Он и сигареты уже пробовал, и алкоголь, но его не увлекло ни то, ни другое. — Сейчас принесу киршвассер, у папы в кабинете стоит початая бутылка. Но я задумала не пьянку! Ликер был предназначен для другого… раскрепощения. Нам уже по четырнадцать, мы расстаемся надолго, если не навсегда. И это означает, что пришла пора переступить черту и заняться любовью. Наши чувства искренни, проверены временем. А наши тела… они созрели! Особенно мое. Я давно начала испытывать томление, да и Клаус тоже. Он никогда не сознавался в этом, но я сама понимала по его поведению: когда наши объятия становились особенно жаркими, он краснел, потел, чуть потрясывался и… резко от меня отстранялся. Я знала, что у возбужденных мальчиков случается эрекция, и Клаус не хотел смущать меня ею… Или боялся не совладать с собой и дать волю страсти. — Мы будет пить тут, у тебя в комнате? — спросил он. Мой милый мальчик ни о чем не догадался. — Нет, давай пойдем в НАШЕ место. Его мы нашли не так давно — гуляя, наткнулись на развалины. От дома почти ничего не осталось, только флигель, но без крыши. Однако в нем когда-то была кочегарка, и она не пострадала. Маленькая, уютная, с проломом в стене, похожим на окошко. Его мы закрыли фанерой, чтобы никто не увидел нас, а на выемку наставили свечей. Старый диван без одного подлокотника, пыльный, почерневший от огня, застелили сначала газетами, потом гобеленом, тоже ветхим, но целым и чистым — я лично стирала его в ароматном мыле. Мы планировали обустроить НАШЕ место лучше: не только отмыть его, но и обставить. Но увы, уже не успеем! Я быстро собралась, взяла бутылку, стаканы, печенье на закуску и пару апельсинов. Предполагая, что будет кровь, старенькое, но чистое полотенце. А вода имелась и в кочегарке. Клаус набирал ее на колонке в ведро, чтобы мы могли попить или что-то помыть. До НАШЕГО места идти нужно было почти полчаса, и мне всегда казалось, что дорога не длинная, но не в этот день. Она стала бесконечной, и я предложила выпить понемногу. Клаус не стал возражать. Мы присели на низкий заборчик, откупорили бутылку и сделали по два глотка настойки прямо из горлышка. Я закашлялась, а Клаус только поморщился и тут же принялся чистить для меня апельсин. Я закусила, и мы двинулись дальше уже в приподнятом настроении. В кочегарке мы зажгли свечи. Я разлила киршвассер по красивым стаканам — специально взяла такие. Хотела фужеры, да мама их уже упаковала. Мы снова выпили, теперь с удовольствием. Крепко, но вкусно. А как эффективно! Легкость и в теле, и в голове. Я перестала переживать, дергаться… Обмякла. Клаус тут же заключил меня в объятия, и мы стали целоваться. Я так увлеклась, что прикусила его губу, но меня это только раззадорило. Я взобралась на Клауса, обвила его руками и ногами, придавила к дивану. Такая близость позволила мне ощутить его эрекцию. Так вот она какая… Каменная и горячая. — Либе, остановись, — услышала я. — Прошу… — Я хочу быть с тобой до конца, — ответила я и принялась стаскивать с себя кофточку. Под ней был лифчик — не самый красивый, из натурального кружева, — а хлопковый, но с розочками. — И я… — Он застонал, увидев меня полуобнаженной. — Больше всего на свете! Но сейчас мы не можем дать себе волю. — Почему? — и потянулась к крючкам, чтобы расстегнуть их. — Это неправильно. — Клаус схватил меня за руки и сжал их довольно сильно. — Только это и правильно! — Нет, Либе! Я уважаю твоего отца и не могу лишить его дочь невинности в таком юном возрасте. — Но если она сама этого хочет? — закричала я и начала плакать. — Все равно. Я мужчина и должен нести ответственность за свои поступки. — Клаус сгреб меня в охапку, положил рядом с собой и крепко-крепко обнял, потому что я вырывалась. Меня отвергли! Я пришла в бешенство. — После секса рождаются дети, ты понимаешь? — Не всегда. — А если ты забеременеешь? — И хорошо! Рожу! — Мама тебе не позволит. — Я буду скрывать от нее до тех пор, пока не станет поздно что-то предпринимать, — отбрехивалась я, но уже сама понимала, что Клаус во всем прав. Какие мне дети? Сама еще подросток. Да и половую жизнь я не планировала начинать так рано — думала отдаться Клаусу лет в семнадцать, и не в разбомбленном здании, а в каком-то красивом месте. Но жизнь внесла свои коррективы… — Мы хотим быть вместе навсегда, так? — спросил он и повернул мое лицо к себе, чтобы посмотреть в глаза. — Да. — Тогда давай не будем все портить. — А вдруг мы больше не увидимся? — Этого не может быть, — сказал он с такой уверенностью, которой хватило на нас двоих. И я успокоилась. Торопливо натянув на себя кофту, я прижалась к Клаусу. Мы больше не целовались и не говорили. Пожалуй, сливались душевно. Когда колокола костела прозвонили пять раз, мы стали собираться. Допили киршвассер, доели апельсины и печенье. Оба захмелели, и не так, как до этого, а серьезно. Еле до дома дошли. А так как я забыла ключ, мы сели на лавку ждать родителей, да так на ней и уснули… * * * Мы уезжали из Берлина поездом. При нас куча скарба. Папа раздражен, но старается сдерживаться. Мама похожа на заполошную курицу. Она носится туда-сюда и кудахчет. А еще покрикивает то на мужа, то на меня, то на носильщиков. Я в каком-то трансе. Стою столбом возле чемодана с моими вещами и никому не позволяю занести его в вагон. Он как будто поддерживает меня, не давая упасть. А ноги дрожат… Так, наверное, трясутся поджилки? Клаус должен был провожать меня от дома до вокзала, но не пришел ни домой, ни на вокзал. До отправления поезда оставалось десять минут, а его все не было. Что же случилось с тобой, мой верный рыцарь? Ты не мог проспать — поезд отправляется в десять, это не рано. А забыть обо мне тем более. С тобой что-то случилось? Я снова начала думать о побеге. Или я не прекращала, поэтому не расставалась с чемоданом? — Дочка, давай заходить, — услышала я голос папы. — Еще минуточку. — Пора. Он взял меня за руку, потянул к подножке. Я упиралась, но гудок, что дал машинист, привел меня в чувство. Я ждала, сколько могла. Время иссякло. Нужно ехать, отринув глупые мысли о побеге. И я позволила папе отвести меня вместе с чемоданом в вагон. Я села у окна, стекло на котором было опущено, чтобы купе проветривалось. Мама рассовывала вещи и все кудахтала, потому что они не убирались. Папа, чтобы не сорваться на нее, ушел курить в тамбур. Вышел бы на перрон, да поезд тронулся. — Либе! — услышала я до боли знакомый голос. Жив. И здоров. Значит, все у нас будет… Рано или поздно! Я высунулась в окно и увидела Клауса. Он бежал по перрону и махал мне. — Часы сломались, поэтому я не успел вовремя, — кричал он. — Прости… Мне тут же вспомнилась сказка «Аленький цветочек», когда сестры все часы в доме перевели, чтобы младшая к чудищу лесному в срок не вернулась. И права оказалась, скорее всего. Потому что увидела Фредди, который тоже стоял на платформе, но в отдалении и смотрел на нас с разочарованием.