— Глазом?.. — Не бойся. Пожалуйста. Потому что я этого не вынесу. Голос был детский. Бадди снова заморгал, потянулся к лицу, чтобы протереть глаз. — Осторожней, — сказала она, — а то… Глаз чесался, хотелось его потереть, так что Бадди отмахнулся от голоса. — Эй-эй! Что-то ужалило его, и он другой рукой схватился за большой палец. — Извини, — сказала она, — я не хотела тебя кусать. Но ты мог сорвать повязку. С правого глаза я ее сдвинула. С ним все в порядке. Погоди-ка минутку. Что-то мокрое и холодное коснулось его глаза. Туман расчистился. На кровати, упершись коленями, стояла хорошенькая маленькая негритянка, в руке у нее была мокрая тряпка. Над зеркалом умывальника горел ночник. — Ты должен перестать бояться, — зашептала она снова, — понимаешь, должен. Бо́льшую часть жизни Бадди выполнял то, что ему говорили, если, конечно, назло не поступал наоборот. Девочка села на корточки: — Вот так, молодец, так будет лучше. Бадди приподнялся. Руки и ноги не привязаны. Простыня холодит колени. Он посмотрел на себя: голубая пижама, пуговицы застегнуты неправильно. Он потянулся, чтобы перезастегнуться, но промахнулся. — У тебя только один глаз видит, поэтому нет параллакса для восприятия глубины.. — Что? Он снова посмотрел на нее. На ней были шорты и красно-белая рубашка поло. Он нахмурился: — Кто ты? — Дианна Ли Моррис, — сказала она. — А ты… — Она тоже нахмурилась. Слезла с кровати, встала, пошла к умывальнику, взяла зеркало и снова залезла на кровать. — Смотри. Так кто ты? Он рукой с грязными от машинного масла ногтями коснулся повязки, закрывающей левый глаз. Поверх бинта торчали короткие пряди светлых волос. Указательный палец нащупал знакомый шрам над правой бровью. — Кто ты? — Бадди Магоуэн. — Где живешь? — Сент-Гэб… Стодивянацатая межу Второй и Третьей. — Где ты живешь? — Сто девятнадцатая улица между Второй и Третьей авеню. — Бадди произнес каждое слово четко, как весь последний год учила его учительница в вечерней школе. — Хорошо. Где работаешь? — Космопорт Кеннеди. Помощник механика. — И тебе нечего бояться. Он тряхнул головой: — Ага. — И ухмыльнулся. Обломанный зуб отразился в зеркале. — Ага. Это был просто… плохой сон. Она отнесла зеркало на место. Обернулась, закрыла глаза и вздохнула. — Что такое? Она снова открыла глаза: — Все. Я больше не слышу, что у тебя в голове. А весь день слышала. — Что? О чем ты? — Может, ты читал про меня в журнале. В «Нью-таймс» года два назад про меня была большая статья. Я тоже лежу здесь в больнице. Только в другом крыле, в психиатрическом отделении. Не читал? — Я тогда не очень-то читал журналы. Да и сейчас… Что там писали? — Что я слышу и вижу чужие мысли. Таких, как я, у них еще двое. Они нас изучают. У меня получается лучше всех. Но это бывает не всегда; приходит, когда не ждешь. Другой парень, его зовут Эдди, слабоумный. Я его видела, когда нам давали тесты. Он старше тебя и намного глупей. А еще у них есть миссис Лоуэри. Она не слышит. Она просто видит. А иногда может заставить другого слышать, что она думает. Она работает тут у них в больнице училкой. Ей можно ходить везде, где захочется. А меня держат взаперти… Бадди сощурил глаз: — И ты можешь прочитать, что у меня в голове? — Сейчас нет. Но могла. Как это было… — Губы ее задрожали, карие глаза вспыхнули. — Когда тот человек хотел… этой штукой… — И наполнились слезами. Она ухватилась за дрожащий подбородок. — Когда он… ломал тебе… Бадди увидел, что она плачет, и удивился. — Ну-ну, солнышко, — сказал он и потянулся к ее плечу… Она ткнулась лицом ему в грудь, вцепилась пальцами в пижаму. — Это было так больно, так больно! Ее трясло от боли за его мучения. — Мне надо, надо было сделать так, чтобы ты не мучился! Тебе это снилось, поэтому я удрала из палаты, прокралась сюда и разбудила тебя. А другие… девочка в горящем доме, шахтер в затопленной шахте… у них это был никакой не сон! Я ничем не могла им помочь! Не могла прекратить их боль, Бадди! Я хотела помочь. Но она была в Австралии, а он в Коста-Рике. — Она зарыдала у него на груди. — А еще один на Марсе! Ну как я могу попасть на Марс? Как? — Ну успокойся, успокойся, — шептал он, ничего не понимая, и гладил ее жесткие волосы. Но постепенно до него стало доходить. — Ты пришла… чтобы меня разбудить? Она кивнула, не отрывая лица от пижамы. — Но как? Животом он почувствовал, как она пожала плечами: — Я… я не знаю… может, это из-за музыки. Он подумал секунду и спросил: — А раньше ты ничего не делала с тем, что слышишь? — Я пыталась и раньше. Но получилось… впервые. — Если раньше не получалось, почему ты на этот раз решила попробовать? — Потому что… — теперь она говорила спокойней, — я думала, если справлюсь, может, мне станет не так больно. Бадди чувствовал, как двигается ее челюсть, когда она говорит. — Так и вышло. Что-то задрожало в ее лице. — Мне уже не так больно. Он накрыл ее ладонь своей, и она ухватилась за его большой палец. — Ты знала, что мне было ужасно… ужасно страшно? Она кивнула: — Конечно, ведь мне было так же страшно.