— Что ты разбил? — Расколотил, потоптал ногами и швырялся песком без конца, пока она хотела меня остановить! — Песком? Ты жил у пляжа? Мы жили возле пляжа, когда я был маленький. Детям на пляже хорошо. Что же ты разбил? — Выпустил этих чертовых мурашек. Потом без конца везде попадались мурашки. Я всех выпустил. — А у нас на пляже было тепло, никаких мурашек. У вас была холодная планета? — Выпустил! — Я снова грохнул кулаком. — Всех выпустил, хотели они того или нет! Пускай выживают как знают — это их забота! А не моя! Мне плевать, мне… Я хохотал. — Она тебя выпустила, и тебе было плевать? При следующем ударе под кулак подвернулась металлическая рамка шарика. От боли у меня захватило дух. — У нас на пляже. — Я вывернул ладонь ребром вверх. Там были красные отметины. — У нас на пляже не было никаких мурашек! И я затрясся. — Ты хочешь сказать, что это все не по правде? Ты просто дурака валял? Эй, тебе нехорошо? — …разбил, — прошептал я. И изо всех сил грохнул кулаком, шариком и цепочкой по стойке бара. — Я их всех выпустил! Я развернулся, прижимая ушибленную руку к животу. — Эй, малой, осторожней! — Я не малой! — заорал я. — Ты думаешь, я какой-нибудь безмозглый, чокнутый мальчишка? — Да, да, ты старше меня. Успокойся. — Я уже давно не мальчишка! — Ладно, ладно, ты старше Сириуса. Только не бузи, а то нас отсюда выкинут. Я вылетел из бара Герга, как бешеный бык. Я несся, не разбирая дороги, и несколько человек бросились за мной. Не знаю, кто победил, но помню, как кто-то орал: «Вон отсюда! Вон отсюда!» Возможно, это был я. Помню, чуть позже я брел, шатаясь, в свете ртутных уличных фонарей. Космический ветер хлестал в лицо, звезды роились, мотаясь туда-сюда у меня под ногами, гравий скользил под подошвами ботинок, носки которых выступали за Край. Гравий щелкал по металлическому покрытию, и этот звук был чудовищно отчетливым, а я шатался на ревущем ветру, грозя ночи кулаком. Когда я замахнулся, ветер хлестнул меня холодной цепью по щеке и переносице. Я отшатнулся, пытаясь отодрать цепь. Но я запутался в ней пальцами, а шарик раскачивался, блестя в свете фонаря. Ветер ревел. Гравий стрекотал по металлической обшивке. Дальше я помню приоткрытую дверь ангара. Я рухнул в темноту — от падения в ничто меня спасли только собственные ноги. Чернота заложила вираж вокруг. Я остановился только оттого, что налетел бедром на верстак. Я шарил лапами под крышкой, пока не нашел выключатель. В тусклом оранжевом свете на верстаке выстроились управляющие перчатки в виброзащитных чехлах. Я вытащил одну и сунул в нее руку. — Кто там? — Иди нафиг, Сэнди. Я отвернулся от верстака и нажал выключатель на запястье. Где-то в темноте над головой ожила и зажужжала пятнадцатифутовая клешня. — Извини, чувак. Я не Сэнди. Положи эту штуку и вали отсюда. Я прищурился: в оранжевом полумраке ко мне приближался человек, вытянув перед собой руку. Я разглядел вибропистолет и на лицо уже смотреть не стал. Вдруг пистолет опустился. — Вайм, дорогуша, это ты? Какого черта ты тут делаешь среди ночи? — Полоцки? — А ты думал кто? — Так это я к тебе зашел?.. — Я огляделся и потряс головой. — Я думал, я у себя… Я снова потряс головой. Из полумрака фыркнули: — Ну, я гляжу, ты сегодня порезвился! Я взмахнул рукой, и управляемая клешня над головой опустилась на двадцать футов. Пистолет живо подскочил. — Эй, только испорть мне оборудование! Тогда я тебя точно убью, будь ты хоть кто! Ну-ка, снимай перчатку. — Очень остроумно. Я опустил клешню еще ниже — теперь я видел тень ее когтей. — Слушай, Вайм. Я серьезно. Выключи и сними эту штуку. Ты пьян и ничего не соображаешь. — Этот парень, золотой. Его сюда взяли? — А как же. Он сказал, что от тебя. Мелкий, но умный. Смонтировал яхту в новом корпусе робоем-анакатастасайзером — просто показать, на что способен. Будь у меня еще люди, которые умеют обращаться с робоями, у меня в ангаре ничего другого и не водилось бы. С управляемой перчаткой этот мальчишка совсем не умеет, но ему и так неплохо. Я опустил клешню еще на десять футов, так что огромные когти повисли между нами: — Зато я умею обращаться с перчаткой. — Вайм, сейчас тебе будет очень больно… — Полоцки, хватит кудахтать надо мной. Мне не нужна тетка, у меня уже была одна. — Вайм, ты чудовищно пьян. — Да. Но я не какой-нибудь мальчишка. Ничего с твоим манипулятором не сделается. — А если сделается, я тебя… — Заткнись и смотри. Я вытащил шарик за цепочку и швырнул на бетонный пол. В оранжевом свете невозможно было понять, из какого металла рамка — из серебра или меди. — Что это? Клешня спустилась почти до самого пола, и острия когтей сомкнулись на экологариуме. — Эй, погоди! Последний раз мне такие попадались, когда мне было десять лет. Что, во имя небес, ты хочешь с ним делать? У этой штуки, между прочим, коэффициент передачи пятьсот к одному. Ты его сломаешь. — Правильно! Этот тоже сломаю! — Да ладно тебе. Дай я хоть посмотрю на него сначала. Я поднял шарик в воздух: — Я и яйцо так могу поднять, не раздавив. Пьяный или трезвый, я умею обращаться с манипулятором. — Мне много лет такие штуки не встречались! А в детстве у меня такой был. — Ты хочешь сказать, что его не золотые привезли? Что это не продукт непостижимых для нас технологий какой-нибудь дальней галактики? — Нет, это наше производство. Они появились где-то в пятидесятых. Шарик, зажатый в клешне, завис над вытянутой рукой Полоцки. — Считается, что эти игрушки очень познавательны. Зачем ты хочешь его разбить? — Я никогда таких не видел. — Ты ведь откуда-то из глуши, верно? Они не так уж часто встречались. Не ломай его. — А я хочу. — Почему, Вайм? Что-то застряло у меня в горле.