— Эй, где врач? — Женский голос разнесся по паутинам эхом. — Алекс ждет уже пять минут. Лео звякал тенетами, проверял на прочность. Оба глянули на дверь. — Не беспокойся! Придет! — завопил Лео. Поймал плечо Мыша. — Со мной айда! Они двинулись через сетевые занавеси. Другие наездники все крюковали. — Эй, играть-то будешь? Глянули вверх. Наездник спустился по цепям до половины, спрыгнул на пол. — Хочу посмотреть. — Сыграет, а то! — воскликнул Лео. — Знаешь, вообще, я… — начал Мыш. Увидеться с Лео здорово, но все-таки он бродил и думал… — Отлично! Лео-то лишь о тебе и твердил. Они пошли сквозь паутины дальше, рядом возникали другие наездники. Алекс сидел у лестницы на смотровую галерею. Держался за плечо, прислонив голову к балясинам. Время от времени всасывал небритые щеки. — Слышь, — сказал Мыш Лео, — может, пойдем куда-нибудь выпьем? Ну, поговорим чуток. Я сыграю тебе перед уходом… — Сейчас сыграешь ты! — стоял на своем Лео. — Поговорим потом. Алекс открыл глаза. — Ты про этого парня… — скривился, — нам рассказывал, Лео? — Видишь, Мыш. За десять лет репутацию уже и обрел ты. — Лео притянул перевернутый бочонок из-под смазки, тот задребезжал о цемент. — Давай садись. — Лео, слушай… — Мыш перешел на греческий. — Я не в настроении. Твоему другу плохо, он не хочет, чтоб его тревожили… — Малакас![4] — сказал Алекс и сплюнул кровавую пену меж изодранных колен. — Сыграй чего-нибудь. От боли отвлечешь. Где этот хренов эскулап? — Что-нибудь Алексу сыграй. — Просто… — Мыш глянул на раненого наездника, на других мужчин и женщин вдоль стены. На лице Алекса — усмешка пополам с болью: — Мыш, покажи класс. Он не хотел играть. — Ладно. Вынул сирингу из сумки, нырнул головой в ремень. — Врач может прибыть в самый разгар, — сообщил между прочим. — Надеюсь, скорее, — промычал Алекс. — Рука, я знаю, точно сломана. Ногу не чую, внутри кровит… — Вновь отхаркнул красное. — Через два часа опять на охоту. Быстрее б залатали. Не поохочусь — засужу. Даром я платил эту гадскую страховку? — Соберут тебя как миленького, — заверил какой-то наездник. — Чтоб лажанулись с полисом — такого не бывало. Хорош ныть, дай парень сыграет… — Он оборвал себя: Мыш уже начал. Свет тыкался в стекло, обращая его в медь. Вогнутый фасад Алкана образовывали тысячи тысяч круглых окон. Кейтин брел по дорожке вдоль реки, что огибала музейный сад. Речушка — та же тяжкая мгла, что делала полярный Ворпис океаном, — дымилась у берега. И утекала под арку в пылающей стене. Капитан шагал чуть впереди — их тени на глянцевых камнях стали одной длины. Меж фонтанов приподнятый помост то и дело привносил очередную платформу с гостями, сотнями за раз. Однако те вмиг рассеивались по пестрым дорожкам, вившимся среди нализавшихся кварца каменюк. На бронзовом цилиндре в фокусе отражающих стекол в паре сотен ярдов перед музеем, оживляя мраморной безрукой красотой пунцовое утро, замерла Венера Милосская. Линкей скосил розовые глаза и отвернулся от сияния. Идас подле него глядел назад и вперед, вверх и вниз. Тййи, рука в руке Себастьяна, тащилась за ним, волосы развевались в темпе биения зверя на мерцающем плече. И вот свет, думал Кейтин, когда они шли под аркой в линзоподобный холл, голубеет. Верно: нет луны, чья естественная атмосфера порождала бы столь драматическое преломление. И все-таки я скучаю по лунному одиночеству. Эта клевая конструкция из пластика, металла и камня была когда-то самым большим зданием, возведенным человеком. Как же далеко мы ушли от двадцать седьмого века. Сколько зданий в галактике сегодня больше этого — десяток? Два десятка? Ученым-бунтарям здесь явно не по себе: конфликт между овеществленной вот этак традицией и абсурдом ее устаревшей архитектуры. В гробнице человеческой истории и гнездится Циана Морган. Логично: белый канюк, нахохлившись, сидит на костях. С потолка свешивался восьмиугольный экран для объявлений. Сейчас там разыгрывалась серийная свет-фантазия. — Соедините, пожалуйста, с номером семьсот тридцать девять-Е-шесть, — попросил капитан фон Рэй девочку за инфостолом. Та воздела руку, потыкала в кнопки подключенного к запястью комфончика. — Конечно. — Алло, Банни? — сказал Лорк. — Лорк фон Рэй! — воскликнула девочка за столом не своим голосом. — Вы повидать Циану? — Точно, Банни. Если она не занята, я бы с ней поговорил. — Секунду, спрошу. Банни, где бы Банни ни была в этом огромном улье, ушла из девочки, и та успела удивленно взметнуть брови. — Вы пришли повидать Циану Морган? — сказала она своим голосом. — Точно. — Лорк улыбнулся. Тут Банни вернулась: — Лорк, все отлично. Она встретится с вами в Юго-Западной, двенадцать. Там поменьше народу. Лорк обернулся к команде: — Не хотите побродить пока по музею? Я добуду желаемое через час. — Ему обязательно носить это… — девочка хмуро глазела на Себастьяна, — существо с собой по музею? У нас нет удобств для животных. — На что Банни ответила: — Этот мужчина в твоей команде, Лорк, да? Кажется, оно прирученное. — Она всмотрелась в Себастьяна. — Шкодить не будет? — Не будет, конечно, шкодить. — Себастьян погладил загнувшийся на плече коготь. — Можете взять с собой, — сказала Банни через девочку. — Циана уже вышла на место встречи. Лорк повернулся к Кейтину: — Не хочешь со мной? Кейтин постарался скрыть изумление. — Конечно, капитан. — Юго-Западная, двенадцать, — сказала девочка. — Вон тот лифт, уровнем выше. Это все? — Да. — Лорк посмотрел на команду. — Увидимся. Кейтин побрел за ним. У спирального лифта громоздилась на мраморных блоках десятифутовая драконья голова. Кейтин уставился на ребристое нёбо каменного рта. — Его пожертвовал музею мой отец, — сказал Лорк в лифте. — А? — Он с Новой Бразилии. — Они поднимались вокруг центрового столба; челюсть отпадала. — Ребенком я часто играл внутри его двоюродного брата. Этаж запрудили уменьшающиеся туристы. Их двоих приняла золотая крыша. Затем они вышли из лифта. Картины висели на разных расстояниях от срединного источника галерейного освещения. Многолинзовая лампа проецировала на всякую висячую раму точнейшее приближение (по консенсусу множества алкановских ученых) света, под которым картину некогда писали: искусственного или естественного, красного солнца, белого солнца, желтого или голубого.