— Ты видел его на смотровом экране в цвете и три-дэ. Тебе мало? Богат, как Крёз, избалованный психопат; у него одна рука и сестра такая красивая, что я… — (Груз и гамак разошлись.) — Ты с Земли, Мыш. С того же мира, что и Князь. Я гостил там много раз, но никогда не жил. Может, ты знаешь. Зачем землянину, когда ему доступно все, что выжимается из богатства Дракона, мальчику, юноше и мужчине, быть… — Голос защемило; опять груз и гамак. — Ладно. Вынимай свою адскую шарманку и сыграй мне что-нибудь. Давай. Я хочу видеть и слышать. Мыш порылся в сумке. Одна рука на деревянном грифе, другая скользит под изгиб и полировку; Мыш закрыл пальцы, и рот, и глаза. Концентрация сделалась угрюмостью; потом — освобождением. — Говорите, он однорукий? — Под черной перчаткой, которой он столь мелодраматично раздавил смотровик, ничего нет, кроме часового механизма. — Значит, у него нет и разъема, — продолжил Мыш шершавым шепотом. — Не знаю, как с этим там, откуда вы родом; на Земле это примерно худшее, что может с вами случиться. Капитан, мой народ был неразъемен, и Кейтин только что кончил объяснять, почему я из-за этого такой дрянной. — (Из сумки появилась сиринга.) — Что вам сыграть? — Он рискнул взять пару нот, тройку огоньков. Но Лорк вновь уставился на карту. — Просто играй. Скоро надо будет воткнуться, чтоб доплыть до Алкана. Давай. Быстрее. Играй, я сказал. Мышова рука упала на… — Мыш? …и убралась, не ударив. — Почему ты украл эту карту? Мыш пожал плечами: — Она просто лежала рядом. Упала на ковер возле меня. — А если б это была другая карта — двойка кубков, девятка жезлов, — ты бы ее подобрал? — Я… наверное. — Ты уверен, что в этой карте нет ничего особенного? Если бы она была другой, ты бы оставил ее лежать, вернул бы?.. Откуда он взялся — Мыш не знал. Но — снова страх. Чтобы его перебороть, Мыш перекрутился и поймал Лорково колено. — Слушайте, капитан. Что бы там карты ни говорили… я помогу вам добраться до звезды, да? Я буду рядом с вами, и в этой гонке вы победите. Наплюйте вы на то, что говорит эта чокнутая! Все время разговора Лорк был поглощен собой. Теперь он серьезно глядел на смуглую угрюмость. — Ты, главное, не забудь отдать этой чокнутой ее карту, когда пойдешь восвояси. Скоро будем на Ворписе. Напряженность обвалилась под собственным весом. Темные губы разорвал шершавый смех: — Я все-таки думаю, капитан, они играют. — Мыш повернулся спиной к кушетке. Водрузив босую ногу на сандалию Лорка, точь-в-точь как щенок при хозяине, он ударил. Замигали над машинами огоньки, медные и изумрудные, отзываясь на почти клавесинные арпеджио; Лорк глядел на мальчика у своего колена. С ним происходило нечто. Причины он не знал. Но впервые за долгое время он смотрел на кого-то еще по причинам, никак не связанным со звездой. Он не ведал, что́ видит. И все-таки расслабился и глядел, что творит Мыш. Почти заполняя каюту, цыган кружил мириады огоньков цвета пламени вкруг огромной сферы под ритм крошащихся фигур суровой и диссонансной фуги. Глава пятая Мир? Ворпис. Мир, в котором столько всего внутри, снаружи… — Добро пожаловать, странники… …а вот луна, думал Кейтин, когда они шли с космодрома сквозь пылающие зарей ворота, — луна дорожит серой красой, миниатюрами в камне и пыли. — …в ворписском дне тридцать три часа, сила тяжести велика ровно настолько, чтоб участился на три процента пульс типового землянина в шестичасовой период акклиматизации… Мимо плыла стометровая колонна. Отшлифованная рассветом чешуя кровоточит дымкой, окутавшей плато: Змей, оживший и механический, символ всего засыпанного блестками сектора ночи, извивается на своем столбе. Команда ступила на движущийся тротуар; сплюснутое солнце подрумянило гематомы ночи. — …четыре города и более пяти миллионов жителей. Ворпис производит пятнадцать процентов всего динапластика Дракона. В экваториальных лавидовых зонах добываются из жидкого камня почти сорок минералов. Здесь, в полярных тропиках, в каньонах между плато сетевые наездники охотятся на аролата, а также на аквалата. Ворпис знаменит на всю галактику благодаря Алкан-Институту, расположенному в столице Северного полушария, Фениксе… Они вышли из зоны инфогласа и зашагали в тишине. Траволатор понес их от ступеней; Лорк в окружении команды уставился на площадь. — Капитан, направляемся куда? — Себастьян захватил с корабля только одного питомца; тот колыхался и топтался по рельефному плечу. — Доедем на калигобусе до города — и прямиком в Алкан. Кто хочет — идет со мной, или гуляет по музею, или шатается пару часов по городу. Кто хочет остаться на корабле… — …и упустить шанс увидеть Алкан?.. — …разве вход туда не дорог?.. — …но у капитана там работает тетушка… — …значит, попадем бесплатно, — закончил Идас. — Об этом не тревожьтесь, — сказал Лорк; они пандусом сбежали на пирсы с пришвартованными калигобусами. Полярный Ворпис покрывают скалистые месы, многие — площадью в несколько квадратных миль. Между ними, не смешиваясь с азот-кислородной атмосферой сверху, струятся и плещутся тяжелые туманы. Порошковый оксид алюминия и сульфат мышьяка исторгаются с яростной поверхности планеты и в углеводородных испарениях роятся среди мес. За столовой горой, помещающей космодром, виднеется еще одна, с культурными растениями: их родина — широта Ворписа поюжнее, но здесь их разводят в природном парке (жженая сиена, ржа, пламя). На крупнейшей месе стоит Феникс. Калигобусы — инерционные самолеты на статических разрядах, возникающих между положительно ионизированной атмосферой и отрицательно ионизированным оксидом — лодками бороздят поверхность тумана. На вокзале дрейфуют под прозрачной кладкой цифры, указывающие время отправления, за ними стрелки ведут толпу к погрузочному пирсу: ПАРК АНДРОМЕДЫ — ФЕНИКС — МОНКЛЕР и гигантская птица, сочась огнем, плывет через мультицвет под ботинками, босыми ногами и сандалиями. На палубе калигобуса Кейтин облокотился о перила и глядел сквозь пластиковую стену, а белые волны, потрескивая, раскручивались вокруг солнца и бились о борт корабля. — Ты никогда не думал, — сказал Кейтин Мышу; тот поднимался, посасывая леденец, — как тяжко пришлось бы человеку из прошлого, попади он в будущее? Вообрази того, кто умер, скажем, в двадцать шестом веке — и воскрес здесь. Ты понимаешь, в какой ужас и смятение он пришел бы, просто ходя туда-сюда по калигобусу? — Ага? — Мыш вынул леденец изо рта. — Хочешь дососать? Я уже все. — Спасибо. Возьми хоть вопрос… — челюсти Кейтина заколдобились, зубы крошили кристаллический сахар на льняной нити, — чистоты. Был тысячелетний период с шестнадцатого по двадцать шестой век, когда люди тратили тучу времени и энергии, чтобы все было чистым. Он кончился, когда последняя инфекционная болезнь стала не просто излечимой, но и невозможной. Существовало невероятие под названием «простуда», которой еще в две тысячи пятисотых ты как пить дать хоть раз в год да болел. Допустим, в то время для фетиша была уважительная причина: вроде имелась корреляция между грязью и болезнью. Но когда заражение сделалось отжившей проблемой, равно отжившей стала и санитария. Если бы наш человек из две тысячи пятисотых увидел, как ты гуляешь по палубе, одна нога обута, другая босая, а потом садишься и ешь той же ногой, не потрудясь ее помыть… ты хоть понимаешь, как он изумился бы? — Ты серьезно? Кейтин кивнул. Туман разбился о скальный столб, заискрился. — Идея нанести визит в Алкан вдохновила меня, Мыш. Я разрабатываю цельную теорию истории. В сопряжении с моим романом. Не возражаешь, если я займу пару твоих минут? Объясню. Мне тут подумалось, что если рассмотреть… — Он умолк. Паузы хватило, чтобы Мыш несколько раз переменился в лице. — Ну и чего? — спросил он, решив, что Кейтина отвлекла вовсе не клокочущая серость. — Что там с твоей теорией? — …Циана фон Рэй Морган! — Что? — Кто, Мыш. Циана фон Рэй Морган. Мне пришла вконец облическая мысль: я только что понял, кто эта тетя капитана, куратор в Алкане. Когда Тййи гадала на Таро, капитан упомянул дядю, которого убили, когда он был ребенком. Мыш нахмурился: — Ага…