— Кто-то залетел! Весело смеется, а потом добавляет заговорщицки. — Знаешь, кто отец ребенка? Сам Назарет… Он такой крутой, Полька, очешуеть! Богаты-ы-ый! Круче твоего Шмелева. — Ты выходишь замуж? — спрашиваю я, как наивная дурочка. — Смотри, не обожгись… — Нет, пока о свадьбе речь не идет. Меня и так все устраивает. Назарета тоже. Я у него иногда остаюсь. Поэтому хата в твоем полном распоряжении. Только мужиков сюда не води. А то хозяйка строгая. Выгонит нас с тобой, да еще на меня Назарету нажалуется. — Ну, какие мужики, — вздыхаю я, проклиная сестрицу за ее дурацкие шутки. — Мне бы со Шмелевым развестись и в себя прийти. — Ладно-ладно, — театрально вздыхает сестра. — Пойдем, покажу тебе квартиру. Тут есть на что посмотреть. Как по мне, привыкшей к напускной роскоши Шмелевского дома, квартира отделана скромно. Материалы, конечно, все дорогие, но подобраны с умом и вкусом. Просторные комнаты оформлены в стиле хай-тек. Много света и стекла. И я неожиданно понимаю, что именно этот стиль, а не вензеля с завитушками, мне нравится больше всего. — Ну, как тебе хата? Жить можно? — ухмыляется сзади Жанка. Мы с ней совершенно не похожи. Сестра у меня крепко сбитая боевая девица. Вся в папу. А я в мамину породу. Там все худые и скромные. Вот только грудь у меня на размер больше. И это еще с подросткового возраста самая главная Жанкина печаль. Всматриваюсь в круглое щекастое лицо и огромные черные глазища. Даже беременность никоим образом не повлияла на сестру. Как была амбалом в юбке, так и осталась. Только будущее материнство сделало сестру немного помягче. Или это гормоны играют. — Как же я рада, что ты ко мне приехала! — вопит она, сграбастав меня в охапку. И шмыгает носом, смаргивая непрошенные слезы. — Я тут совсем одна. Назарет, конечно, нянчится со мной, как с маленькой. Но мужик… Сама знаешь, что с него взять? — А мама знает? — спрашиваю настороженно. — Нет пока, — отмахивается Жанка. — Ты ей ничего не говори, пожалуйста! Начнет свои советы дурацкие давать. Мне от них — хоть на стенку лезь. Сама скажу, ладно? — Хорошо, — пожимаю я плечами, стараясь сосредоточиться на личных проблемах. Не понаслышке знаю про причуды беременных. Одной душно, другой — скучно, а третьей дают не те витамины… А тут родная сестра. Случись что, меня обвинят… — Занимай любую комнату, — машет рукой Жанка. — Я здесь редко ночую. Чаще у Назарета остаюсь. А сюда днем приезжаю. Задыхаюсь в его дурацкой крепости. Прислуга шныряет туда-сюда. Бойцы по всему дому шастают. Ржут как кони… Мне так спокойнее. — Ты не работаешь? — интересуюсь удивленно. — А зачем? — равнодушно пожимает плечами Жанка и добавляет хвастливо. — Назарет богаче твоего Шмеля. Только помоложе в два раза. Он ничего для меня не жалеет. — Рада за тебя, — равнодушно бросаю я, заходя в небольшую комнату. Она немного отличается от других. На стенах вместо безликой венецианской штукатурки бледно-розовые обои в мелкий желтый цветочек. А из окон открывается изумительный вид на парк. Я как завороженная смотрю на величественный фонтан с мускулистыми торсами, на колесо обозрения и каскады водопадиков, сбегающих рядом с высокими ступеньками. — Так и знала, что ты выберешь эту комнату, — хмыкает сзади сестра. Обводит руками нехитрую обстановку: плюшевый розовый диванчик, белый шкаф, такие же стол и комод. — Мне она напоминает девичью светелку, — морщится Жанка. — После Шмелевского ампира тут глаз отдыхает, — без всякого умысла говорю я. — Честно говоря, я любой помощи сейчас рада. Ты меня просто выручила! — кидаюсь к сестре на шею. — Ну что с тобой делать? — вздыхает она. — Свои мозги не вставишь. Сидела бы за дедушкой Федей как за каменной стеной. Деток бы ему нарожала. Денежки бы все к рукам прибрала. Вон, посмотри на шоу-биз! Там таких примеров выше крыши! А Федюльку бы схоронила, нашла бы нового мужика… — Жанна, — яростно взмахнув руками, выворачиваюсь из объятий. — Да, не хочу я детей от Федора Ильича! Зачем рожать заведомо больного ребенка? Понимаешь? Меня от Шмелева тошнит! Зачем обрекать малыша на жизнь с отцом-деспотом? — Так вы же спали до свадьбы? — удивляется сестра. — Тогда же не тошнило? И ты его считала добреньким старичком… — Да я и сама не поняла, как оказалась с ним в одной койке, — сокрушенно бурчу я. — Я тебе сто раз рассказывала! Отхожу к окну, вытираю ладошкой слезы и снова оказываюсь в уютном ресторанчике в Карловых Варах. Небольшое полуподвальное помещение со старинными кирпичными сводами и тусклыми фресками кажется мне сказочным антуражем. Ресторан закрыт для остальных посетителей. И в мою честь играет квартет, спрятавшийся в одной из арок. — Надоела толпа. Невозможно поговорить спокойно, — морщится Федор, беря мою ладошку в холодные руки. С холеного лица сходит пренебрежительная гримаска и появляется самая доброжелательная в мире улыбка. — А мне хочется узнать, как у тебя дела? Как себя чувствуешь? Врачи, конечно, докладывают мне каждый день о твоем здоровье… — Спасибо вам, Федор Ильич. Все хорошо, — лепечу я, даже не пытаясь вытащить руку из захвата Шмелева. — Стараюсь сама ходить. Физиотерапевт говорит, что нужно побольше двигаться. — Ногу сильно не напрягай, котенок. Пока не окрепла, лучше пользоваться креслом, — кивает он на мою инвалидную коляску и, повернувшись к официанту в строгом фраке, делает заказ. Суп в булке… седло оленя… утка в брусничном соусе… — Я столько не съем, — шепчу тихо. — Мне бы салатик и сок. — Ты должна хорошо питаться, — нравоучительно замечает Шмелев. — Придется мне проследить… Естественно, он давит на меня своей опекой. Лучшие врачи и массажисты. Бесконечные огромные букеты, которые доставляют в мою палату ежедневно. И в каждом записочка «Не грусти, котенок!». Хочется послать Федора Ильича куда подальше. Но я не могу себе этого позволить. Не имею прав. Еще не хватало упасть на руки родителям неходячей колодой! Если верить Шмелеву, он поставит меня на ноги. И честное слово, я могу потерпеть его прикосновения и мелкие презенты, лишь бы он и дальше спонсировал мое лечение. Да и какой дурак откажется! Если вдуматься, то сам Шмелев и не виноват в ДТП. Это Миша, его водитель, гнал на всех скоростях к роддому. Другой бы даже первую операцию оплатить не соизволил. А Федор с присущей ему педантичностью контролировал все три и давал жару врачам в больницах. Нашим вообще пришлось несладко. Но и немцам досталось… Тихий ужин с неспешной беседой запомнился мне во всех деталях. Тонкие шутки Шмелева, какие-то байки, которые он травил, войдя в раж. Помню, как мы вышли из ресторанчика. — Хороший день, — как мальчишка улыбнулся тогда Федор Ильич. — Не хочу, чтобы он так быстро заканчивался… — Мне нужно возвращаться, — пробормотала я, поправляя плед на коленях. — Сейчас поедем в санаторий, — улыбнулся Шмелев, берясь за ручку кресла-каталки. Оно у меня, стараниями Федора Ильича, новороченное — с электроприводом и с устройством для пересаживания. Очень удобно. «Где б ты была, если бы не Шмелев? — думаю я по дороге в санаторий. — Валялась бы дома и не знала, как выйти на улицу!» Я в который раз поднимаю глаза к небу и благодарю Господа, что он не оставил меня. И пусть иногда Федор Ильич раздражает своей гиперопекой, но я готова до конца жизни молиться за здоровье этого человека. — А у меня здесь квартира, — простецки кивает Шмелев на роскошную высотку. — Отличный вид на набережную. Давай поднимемся на минуточку, время еще есть! — с азартом решает он. — Согласна, котенок? Послушно киваю. Не хочу обижать старика отказом. За время болезни я сильно привязалась к нему. И если честно, полюбила как родного дедушку, которого у меня никогда не было. Да и кто бы еще так нянчился со мной? Панорамный лифт бесшумно несет нас на шестой этаж. Федор Ильич ввозит меня в просторный пентхаус, украшенный статуями и лепниной. Помогает встать на ноги и осторожно ведет к окнам. Чувствую, как его руки крепко сжимают талию, и ловлю себя на неожиданной мысли. «И почему я решила, что он старый дед? Крепкий красивый мужчина!» Федор Ильич подводит меня к эркеру, откуда виднеется река и набережная, сверкающая огнями. — Так тебе будет удобнее, — говорит Шмелев, помогая мне снять тонкий пуховичок. Ощущаю себя безвольной куклой в его руках. Нет, не так… Чувствую себя женщиной, укутанной заботой любящего мужчины. Пусть только на несколько минут. Пусть только в моих глупых мечтах… Федор Ильич кидает мою куртку на соседнее кресло. Следом летит его кашемировое пальто. — Давай помогу сесть, — заботливо предлагает он и, придвинув широкое кожаное кресло с высокой спинкой, легко и непринужденно берет меня на руки. У меня не хватает смелости ойкнуть, как я оказываюсь на коленях у своего спасителя. Жадные руки уверенно путешествуют по всему телу. А тонкие губы быстро накрывают мои. Язык вторгается в рот, обшаривая там все закоулки. Нужно вырваться и потребовать отвезти меня в санаторий. Но вместо этого я обвиваю руками шею Шмелева и позволяю ему расстегнуть блузку. Чувствую, как его холодные пальцы проникнув под тонкую ткань, а затем и под кружево бюстгальтера, мягко и нежно сжимают мою плоть. Умом понимаю, что это безумие нужно прекратить, но не двигаюсь с места, неожиданно ощущая небывалый восторг. По телу бегут мурашки, а внутри пульсирует жгучее желание. — Скажи мне «да», — шепчет на ухо Федор Ильич и смотрит выжидательно, немигающим взглядом напоминая хищника. А когда я киваю, с рыком победителя несет меня в спальню. Для меня до сих пор остается загадкой, как я могла вот так запросто отдаться Шмелеву. Но той ночью в его объятиях мне было так сладко! А утром за завтраком Федор Ильич надевает мне на палец кольцо с бриллиантом. — Как честный человек, я должен на тебе жениться, — заявляет он непререкаемым тоном. А через две недели, забрав меня из чешского санатория, перевозит в свою московскую квартиру. — Мы поженимся в начале июня. Выбирай любую дату до пятнадцатого числа, — заявляет он, не давая мне вставить даже слово. — Все под контролем, котенок. Я советовался с астрологами. Сейчас самый благоприятный период. Если хочешь, давай вместе посмотрим в календарь… И сам же назначает свадьбу на десятое июня. Внутри меня все замирает. Не хочу! Не могу! Не буду! Но я даже заикнуться боюсь о разрыве помолвки. Ежесекундная трогательная забота напрягает. Но в голове постоянно бьется мысль «А кому ты нужна, калека?!». В день свадьбы меня с утра накрывает истерика. — Мамочка, — рыдаю я на груди у матери. — Увези меня отсюда, пожалуйста! Я не люблю его! — Да кто еще так с тобой носиться будет, Полька? Кто на тебе, покалеченной, еще женится? — оторопело смотрит на меня мать и вздыхает горестно. — А Федор Ильич — мужчина порядочный. Да и ты его обнадежила. Это все предсвадебные волнения, дочка. Возьми себя в руки… — Вон, здоровые девки найти себе мужика не могут, — фыркает Жанка. — А у инвалидки вообще шансов нет никаких. А ты такого деда богатого отхватила! Помрет вскорости, все тебе достанется… — Жанна, — одергивает сестру мать. — А что я такого сказала? — фыркает она. — Это же правда! — Полина, — просит меня родительница. — Столько денег потрачено. Люди уже собрались. Ну, не захочешь жить с Федором Ильичом, разведешься. Он же тебя насильно рядом держать не станет. Но, милая, — обнимает меня мама. Прижимает к себе. — Трудно даже здоровой женщине найти такого любящего мужчину. Федор Ильич с тебя пылинки сдувает. Боготворит. Всхлипываю, наблюдая, как мать поправляет на моей голове тиару с бриллиантами. Стою как вкопанная, опираясь на спинку стула, когда она одергивает фату, купленную во Франции. — Надевай туфли, и пойдем, — лихо командует Жанка. Хочу закричать. Прогнать мать и сестру прочь. Убежать куда глаза глядят. Но не двигаюсь с места, осознавая неоспоримый факт. Мои близкие правы. До выздоровления еще очень далеко. И вряд ли я смогу ходить самостоятельно. И что меня ждет без поддержки Федора Ильича? Не успеваю ответить самой себе, когда дверь распахивается, и в комнату, будто вихрь, врывается Шмелев. В темно-синем костюме от Бриони, с белым галстуком и таким же цветком в петлице. — Ты готова, Аполлинария? — весело осведомляется он. — Какая же ты красивая сегодня. Глаз не отвести. — Спасибо, Федор Ильич, — шепчу, собираясь в последний момент отказаться от свадьбы. — Но я…