– Пап! – возмутился Никита. – Он не попадется, он умный! – Да-да, – закивал папа. – Я просто так. Я просто беспокоюсь. – Не беспокойся. Мышонок обнюхал травинки и землю, повертел головой и проворно юркнул под листья одуванчика. Никита вглядывался в траву, надеясь заметить бурую спинку, но мышонок уже исчез. Вот так – быстро и без следа. – С ним все будет хорошо, – сказал папа. Никита кивнул. – Пойдем, – папа тронул его за плечо, – я кое-что придумал. * * * – Папа, ты бабушке кухню поджег! Тысяча драконов, да что же это такое, что они натворили, о чем они только думали в это злосчастное утро! Никита схватил кастрюлю со вчерашним бульоном и опрокинул ее на полыхающее полотенце и горящую синим пламенем конфорку. Холодный бульон, белые плитки застывшего жира, кости с мясом – все это обрушилось на пламя, забулькало, зашипело и завоняло. – Ничего не поджег, – тяжело дыша, проговорил папа. Он все еще держал кончик обуглившегося полотенца. Сначала все шло отлично: папа с Никитой пришли на кухню, папа протянул Никите коробок спичек с охотником и сказал, что Никита сам может зажечь плиту. Сказал, что был не прав, когда не доверял Никите и считал его маленьким, – Никита уже достаточно взрослый, чтобы зажигать конфорку, тем более если бабушка научила его делать это правильно. Никита обрадовался и зажег конфорку. Они решили приготовить оладьи, сделать сюрприз: бабушка и мама проснутся, а завтрак уже готов. Приготовили тесто, поставили сковороду на огонь – все как положено. Но папа немного промахнулся, когда наливал масло на сковороду, – миг, и масло вспыхнуло. Огненный дракон встал на дыбы и опалил папе подбородок. Папа, не рассуждая, схватил полотенце, намереваясь затушить им пламя. Но полотенце не помогло – она загорелось само. Тогда-то Никита и взялся за бульон. – Лучше бы водой, – сказал папа, оглядывая погребенную под мясом и костями плиту. – Пока я буду воду набирать, ты все сожжешь! – воскликнул Никита. Он все еще не мог успокоиться, руки тряслись. – Тс-с! – умоляюще поглядел на него папа. Никита ответил сердитым взглядом. Папа виновато заморгал, шагнул к Никите и прижал его к себе. – Извини. Они постояли, обнявшись и покачиваясь, как два дерева, а потом оторвались друг от друга и, переглянувшись, принялись молча убираться. * * * Бабушка сказала, что еще никогда ее кухня не была такой чистой. Мама сказала, что еще никогда не пробовала таких вкусных оладий. Бабушка спросила, а куда же делся вчерашний бульон. Папа и Никита сказали, что они его съели. На самом деле все, что осталось от бульона, было тщательно зарыто в компостной куче. Наверное, когда-нибудь потом, через неделю или две, папа и Никита найдут в себе силы открыть бабушке правду о пожаре на кухне. Но пока что – нет. Им было страшно признаться. Мама и папа решили уехать после обеда. Завтра им рано вставать на работу, надо лечь пораньше и выспаться. Время, оставшееся до отъезда, они провели, гуляя с Никитой по деревне. Играли в салки на лугу, строили шалаш у бабушкиного забора, искали на дороге камни, похожие на кости динозавров. Если бы Никита не чувствовал себя сегодня таким взрослым, он не выдержал бы и заплакал – раз пять заплакал бы, по разу на каждый час. Но он выдержал и был сильным. После обеда они с бабушкой проводили маму и папу до автобусной остановки. – Значит, на следующие выходные у нас план такой, – говорил папа не умолкая, – познакомиться со Спутником, посмотреть на звезды, понаблюдать за аистами, пофотографировать, поиграть в «Поезда», «Уно» и «Шакала». Как бы мне все это не забыть. Ты напомнишь? – обратился он к маме. – Конечно, я напомню, – кивнула мама. Они уехали на автобусе, и бабушка с Никитой долго махали им вслед. Когда автобус скрылся из вида, Никита заплакал. «Я все знаю, я знаю, что они приедут через пять дней и все будет снова хорошо, но не надо меня утешать, сейчас я хочу реветь», – думал он, пряча лицо от бабушки. Но бабушка и не думала его утешать. Она просто стояла и ждала. Когда Никита затих, вытер щеки и поднял голову, она обняла его, и они пошли домой. Дом, в котором недавно были мама и папа и в котором их теперь не было, пугал Никиту. В него не хотелось входить. Бабушка оставила Никиту снаружи и вынесла ему пластиковую канистру, в которой завелась зелень, расшатавшийся стул и прожженную прихватку. Канистру надо было отмыть, стул – починить, на прихватку поставить заплатку. Бабушка сообщила, что работа – лучшее средство от тоски. Когда подавленный тоской Никита безропотно выполнил все три задания, бабушка придумала четвертое – помогать ей смазывать дверные петли маслом. Когда они принялись за пятую или шестую дверь, бабушка спросила: – Никита, зачем ты рассказал Королю про охотника? Никита ничего не ответил. Бабушка прицелилась и выстрелила машинным маслом в дверную петлю. Густая масляная струйка поползла вниз по косяку. Никита вытер струйку тряпкой. – Никита, я тогда ночью, на сарае, говорила с тобой о личных вещах, – продолжила бабушка. – Орион – это для меня личное, понимаешь? Никита оторвал тряпку от косяка и поднес ее к глазам, рассматривая оставшиеся на ней масляные пятна. – Мне не нравится, когда люди болтают о моей… – бабушка запнулась, подыскивая слово, – о моих тайнах. – Ты не говорила, что это тайна! – воскликнул Никита, вскидывая голову. Он был обижен. Он не болтун, он хотел помочь Королю. – Да, не говорила, – согласилась бабушка. – Но… Она посмотрела на Никиту, вздохнула и махнула рукой с зажатой в ней бутылочкой. Струя машинного масла вылетела из открытого горлышка бутылки и попала бабушке на майку и комбинезон. – Ох ты, – протянула бабушка, оглядывая себя. – Король хороший, – глухо проговорил Никита. – Конечно, хороший. – Тогда зачем ты его прогнала? – воскликнул Никита, бросая тряпку под ноги. – Я… – начала бабушка и умолкла, глядя, как Никита топчет несчастную тряпку. Он бил ее пятками, прыгал на ней, пыхтел и размахивал кулаками. – Слушай, ну ее, эту дверь, потом доделаем, – деловито заговорила бабушка, проходя мимо прыгающего Никиты на кухню. Вернувшись через пару минут с термосом и бутербродами, она увидела, что Никита уже выдохся – он стоял, привалившись к стене, и не двигался. – Идем гулять, – сказала бабушка и ногой откинула тряпку в сторону. * * * – Так-то полегче, да? Мне – определенно легче. Иногда надо уходить из дома, иначе можно сойти с ума. Бабушка говорила, Никита слушал и размышлял, легче ему или нет. Они шагали по дороге, оставив деревню позади. Впереди был поворот к Бобре – Никита помнил это место, вчера они проходили тут с папой, мамой и Олей. – Я не думаю, что Оля и в самом деле считала тот заболоченный пруд морем, – сказала бабушка, словно прочитав мысли Никиты. – Она была на море давно и забыла дорогу. К пруду вы вышли случайно, а Оля решила, что это то самое «море». Никита пожал плечами. Может быть, да, а может быть, нет. – Как вы шли? – спросила бабушка. – После Бобри направо, – не очень уверенно начал Никита. – А после Лукова, кажется, налево. Дальше не помню. Там была тропинка в лесу. И мы заблудились. – После Лукова заблудились? – После, – проговорил Никита. – И до Лукова тоже заблудились. – После и до? До и после? – Ага. – Не повезло, – подтвердила бабушка.