— Вещи мои из сумочки… — С собою прихватил, — успокоил чародей. Эльдар Давидович встретил нас у порога. — Отель «Империал», в обслуге прелестные вовсе букашечки, кухня достойная, ужин я заказал. Из приказа мы с Зориным выходили в числе последних, оставив Крестовского сидящим на стуле в двух шагах от арестантской решетки. Попрощались, на что Семен нам рассеянно кивнул. — Тревожно мне, — призналась я на крыльце. — Да ну, брось! — Мамаев был возбужден и весел. — Сейчас разносолов откушаем, тебе полегчает. Не твои, часом, поклонники? Повернув голову, куда он показал, я увидала Мишку Степанова с Костиком и отправилась к ним. Пацаны были не вдвоем, с ними стояла губешкинская прислуга Дуняша. — Барышня Попович, — поздоровалась она первой, — хоть вы охламонам этим скажите! — Чего сказать? — Чтоб не отнекивались, а к нам на Архиерейскую шли, барыня и ночевать пустит, и не прогонит. — Захария Митрофановна здорова? — С Божьей помощью, мы ночи эти страшные в храме пересидели, потому упырям не достались, только там на картах гадать нельзя, потому барыня… Евангелиночка Романовна, — девушка всплеснула руками, — вот я бестолковая! Меня же к вам отправили. — Кто? — Так барыня! Мы как домой возвернулись, провидица сразу расклад… Все доподлинно прозрела, до мелочи, точно так, как вы в присутствии нам рассказали. — Ты в приказе была? — Ну да, Феденька мне наилучшее местечко спроворил. — Дуняша хихикнула, прикрыв ладошкой рот, поправила на плече нарядную шаль. Понятно, упыри упырями, а любовная осада приказного Степанова по расписанию, неудивительно, что дева о поручении Губешкиной позабыла. — Так о чем бишь я? Ах да… Захарочка Митрофановна как на карты посмотрела, это расклад седьмой, наверное, был, как побелеет, как закричит: «Дунька, сей момент к Гелюшке отправляйся!» — Она закатила глаза, вздохнула. — В общем, барыня велели вам до второго часа пополуночи казенный дом покинуть, иначе… Мы синхронно посмотрели с Дуняшей на башенные часы, было без четверти два. — Что иначе? — Смертью лютою помрете. — Понятно! — Я побежала к крыльцу. — Евангелиночка Романовна, нельзя! — кричала за спиною девушка. — Куда? — Зорин перехватил меня на ступеньке. — Семен… там… — Без нас управится. Пока я трепыхалась в попытках вырваться из зоринского захвата, Мамаев торопливо расспросил прислугу, излив на нее такое море обаяния, что та чуть не сомлела. — Почему именно два часа? — спросил он Ивана, приближаясь к нам. — Предположу, — тут Зорин охнул от удара под дых, — что это время смерти Блохина. — И чего? — Извиняться я даже не подумала, фыркала рассерженной кошкой, когда меня наконец на землю поставили. — Ежели так, в два часа у Блохина всплеск силы произойдет. — И чего? — Вот заладила. Стой! — Ванечка, — попросил Эльдар, — подчардей для нашей влюбленной барышни, покажи, что сейчас в приказе происходит. Пацаны с Дуняшей подошли поближе, им тоже было интересно. — На что вы меня подбиваете? — От зоринского вздоха мои волосы взметнулись волной. — На вторжение в личное пространство нашего драгоценного начальства. Он посмотрел на меня, убрал локон с лица. — Ладно, покажу, но без звука, нечего подслушивать. Иван Иванович отступил на шаг, воздел перед собою руки, пошевелил, будто на фортепьяно клавиши попробовал, и с усилием их опустил. — Любуйся, барышня. Приказная стена исчезла, или стала прозрачной, не суть. За нею болталась распахнутая створка арестантской клети, в которой сидела на полу Фараония. Странно сидела, не по-дамски, со скрученными перед собою ногами и раскрытыми ладонями, расположенными на коленях. Она бормотала что-то, видимо, иноземное, потому как я ни словечка не понимала. Семен сидел на том же стуле, где мы его оставили, только обернулся к соседнему, занятому теперь белокурым чернобровым господином. — Он выпустил Блохина! — ахнула я. — Спокойно, Геля. — Мамаев взял меня под локоть. — Все под контролем. Спорить не получалось, все силы на губочтение уходили. — …нет тебе прощения, — говорил Семен, — ты не только законы… — Бросьте, вашбродь, чистенького из себя разыгрывать. Уж мне-то известно, какими путями вы себе силу добывали. — Это он о чем? — спросил Мамаев и я поняла, что чародеи, в отличие от нас, прочих, не немую картинку наблюдают. Блохин между тем продолжал: — Умыкнули тайно у товарища, не побрезговали. Что ж теперь мне пенять? — Драться-то будут? — Мишка азартно вытягивал шею. — Непременно, — решил Костик. — Гляди, директриса как раз арканы на связывание плетет. Помнишь… Ах, тебя же она не… Дуняша, картинно испугавшись, прижалась к Мамаеву с другого бока. То, что я на это все отвлекалась, стоило мне куска беседы. — …наказание приму, — закончил Семен фразу. — И скорее, чем думаешь! Башенные часы начали бить. Раз, два… От бесшумности происходящего за стеною мне было еще страшнее, и оттого, что волшбы без очков я не замечала, видела нелепую позу, принятую Блохиным, раззявленный в хохоте его рот, бешено снующие пальцы, Фараонию, будто тянущую к себе невидимый канат, бьющегося в силках чародея. — Степан, — кричал он, — опомнись! — Не желаю, не буду! Всю жизнь свою под вами, благородными, страдал, света белого не видя. Беленькие, чистенькие? Вот вам! Блохин пошатнулся и рухнул, сбивая телом стулья. — Чего это он? — спросил Мишка. Ответил опять Костыль: — Так понятно, барыня-директриса его до донышка дососала, у ней ведь… Сейчас самая заруба и начнется. Семен Аристархович отвернулся от бывшего ординарца. — Браво, госпожа Квашнина, ваши таланты во взаимодействиях… — Высокомерный глупый мальчишка, — проскрежетала она, — чтоб вы все сдохли! Чтоб кошка твоя рыжая бесплодной была, чтоб… — Фонит изрядно, Ванечка, — сообщил Мамаев. — Останься наша Евангелина внутри, действительно… Экая бабища злоязыкая, вправду ведь проклинает, третий уже наговор от Гели отвожу. Барышня Попович, расслабься, не мешай. Кстати, надо бы с тетушкой нашего Митрофана познакомиться. Крестовский стоял перед клеткой, будто связанный, с прижатыми к телу руками. — Прекратите, Елизавета Афанасьевна. Та не слушала, металась по клетке, высматривая что-то на полу, остановилась, подняла на чародея искаженное от ярости лицо.